Свет в окне - Елена Катишонок

Лаборантка осталась ждать другого автобуса, в то время как он уже трясся на неудобном сиденье, направляясь в вечернюю школу, где преподавал английский язык. Никакого Голсуорси, никаких курсовых и дипломных работ: шесть часов в неделю базовой грамматики, где больше пяти слов в связном предложении – высший пилотаж. Деньги, за которые Присуха расписывался в ведомости два раза в месяц, не заслуживали названия зарплаты, а разве что жалованья, которое выдают два раза в месяц из жалости. Способом прокормиться и выжить являлись частные уроки – все последние десять лет Дмитрий Иванович готовил выпускников к поступлению на тот самый факультет, к которому больше не имел отношения.

Эти годы были далеко не столь плотно нафаршированы событиями, как такой же временной отрезок в романе Дюма-père. Один-единственный эпизод, мелкий и незначительный, как покатившийся с горы камешек, вызвал лавину перемен в жизни доцента Присухи.

После того как машинистка перепечатала монографию, у Дмитрия Ивановича возникла необходимость в машинке с английским шрифтом. В комиссионном магазине машинки были таким же дефицитом, как джинсы, однако пользовались отнюдь не таким широким спросом, на что и уповал доцент. Он терпеливо ждал, и девушка за прилавком, благосклонно принимавшая Присухины шоколадки, обещала позвонить ему, как только появится предмет его вожделений.

И позвонила! Дождавшись конца лекции, Дмитрий Иванович помчался в комиссионку. У входа, бросив взгляд на свое отражение в витрине, поправил галстук, твердо решил завтра же подстричься и потянул тяжелую дверь.

Машинка «идет без футляра», как объяснила продавщица, пряча под прилавок коробку конфет. Счастливый доцент вышел в звенящий майский день, придерживая портфель под мышкой и неся перед собой машинку с женским именем «Мерседес», отсылающем к тому же Дюма, но кто об этом помнит?

Такси не было, но Дмитрию Ивановичу продолжала сопутствовать удача. Прямо у тротуара притормозила «Волга», и приветливый мужчина с аккуратной стрижкой (завтра, завтра же в парикмахерскую!) спросил: «Вам куда, папаша?». Все складывалось удачно, а потому можно было и не заметить «папашу», тем более что выскочил другой парень и помог ему с машинкой водрузиться на заднее сиденье, где Присуха очутился между двумя молодыми людьми, тоже недавно подстриженными.

Дмитрий Иванович выдохнул свой адрес, приветливый кивнул, и машина плавно двинулась. Присуха заметил с улыбкой: «Забавно, что “Мерседес” едет в “Волге”, правда?». Он успел предупредить: «Здесь направо, пожалуйста», но приветливый сказал: «Мы сначала, Дмитрий Иванович, заедем к нам, это совсем близко», – и тоже улыбнулся.

Остальные молчали.

Машинка пригвоздила Дмитрия Ивановича к месту неподъемной тяжестью, да если бы машинки и не было, куда денешься? Приветливый с интересом посмотрел ему в лицо, словно пытался отследить, как меняется его выражение.

Доцент опустил глаза на машинку. Солнечный луч упал на клавиатуру. Верхний ряд Q W E R T Y U I O P демонстрировал полное отсутствие логики. Как и с этой «Волгой»: математиков таскали, ректору обещали кузькину мать показать, ребят с обоих потоков гоняли. Филологов не трогали; ан вот и тронули.

В нижнем ряду не было ни одной гласной: Z X C V B N M.

Начали с меня.

С улицы Ленина «Волга» свернула не на поперечную улицу, а прямо в зев подворотни.

– Вы удивляетесь, наверное, Дмитрий Иванович? – с улыбкой спросил Приветливый.

– Конечно, – ответил Присуха, – не могу понять закономерности в английской клавиатуре. Почему A S D F G H J K L, например, а не в обратном порядке?

Приветливый снова улыбнулся, на этот раз удивленно:

– Об этом мы с вами тоже поговорим.

О клавиатуре, о машинке? Взятка продавщице?.. Вряд ли шоколад можно считать взяткой, да и не здесь взятками занимаются. Значит, об этом мальчике, который горел. Где ему лечат ожоги, в тюрьме? Кто-то упоминал психбольницу. Парень, говорят, талантливый. Что теперь с ним будет? И чего они хотят от меня, я не знаю этого мальчугана!

– Располагайтесь, Дмитрий Иванович, я сейчас. Курите. Машинку можете сюда поставить, никто не унесет.

Хохотнув, Приветливый вышел.

Предложение «располагаться» намекало на длительное общение.

Окна кабинета выходили на шумную улицу Ленина. Большой письменный стол был почти пуст, если не считать двух телефонов и авторучки космического вида, задорно торчавшей из подставки. К большому столу был торцом приставлен другой, поменьше, как от широкой центральной улицы отходит небольшой переулок. Два деревянных шкафа без стекол и несколько стульев дополняли меблировку.

Присуха закурил. Спасибо, что не на кафедре взяли.

Приветливый вернулся, достал из шкафа папку (мое «дело», мелькнуло в голове у Дмитрия Ивановича) и представился:

– Капитан Новиков.

Присуха кивнул, а капитан Новиков начал листать содержимое папки. Он сидел спиной к окну, солнечный свет падал сбоку, и теперь можно было рассмотреть его лицо. Глаза опущены, худощавое лицо и без улыбки хранит приветливое выражение. Прямой нос, чуть втянутые щеки, родинка на виске; русые волосы без седины и брови; на вид капитану было лет тридцать пять.

Он поднял голову – глаза оказались карими – и спросил:

– Кем вам приходится гражданка Дуган Инга Антоновна, 1927 года рождения?

У магазина его покоробило слово «папаша»; произнесенное здесь «гражданка» насторожило.

– Моя жена, – ответил Присуха, – бывшая. – С ней что-то случилось?

– Когда вы в последний раз контактировали с ней? – не ответил капитан.

Действительно, когда?

– Если мне не изменяет память… – начал медленно, но Приветливый перебил:

– Постарайтесь, Дмитрий Иванович, чтобы память вам не изменила. Это в ваших интересах.

Помнил, конечно. Мокрые следы на полу, и как Инга нагнулась: шварк-шварк тряпкой, а он стоял дурак дураком и держал пальто. Когда она машинку увезла.

Помнил, но изобразил напряженно-растерянное лицо, сощурился, якобы припоминая: этакий рассеянный ученый, весь в своей науке, знаете, вместо шапки на ходу он надел сковороду…

Всё они знают, Митенька, подсказал друг, как подсказывал в гимназии на уроке. Тебе скрывать нечего, разве что хотел Инге показать небо в алмазах под одеялом.

– По-моему, прошлой осенью, – нерешительно сказал он, – но вот точную дату не назову. Не помню.

Что было правдой.

Дмитрий Иванович обратил внимание, что капитан ничего не записывал, только кивнул. Ну, судя по «Дмитрию Ивановичу», с биографией моей он знаком, так что пока нечего записывать. Это взбодрило.

– При каких обстоятельствах контактировали, не припомните?

– Помню. Инга зашла ко мне.

– Вы что же, предварительно договорились о встрече?

– Конечно; она позвонила. Чай пили… – Присуха развел руками, специально не закончив. Скажи: «разговаривали», прицепится: о чем? А так – невинное занятие: чай.

– Так, – Приветливый улыбнулся. – Но гражданка Дуган признала, что взяла у вас пишущую машинку марки «Олимпия».

– Совершенно верно; разве это наказуемо?

Не зарывайся, Митя, одернул сам себя.

– Нет, конечно, – серьезно ответил капитан Новиков. – Вопрос только, с какой целью гражданка Дуган взяла у вас машинку.

Он начал что-то искать в папке, а Присуха вспомнил собственное дурацкое зубоскальство насчет сухарей, которые рано было запасать, а вот ведь оказывается, что не рано вовсе. Посылку готовь, Митенька, потому что все летит в тартарары, вот при чем здесь машинка. Взглянул на «Мерседес» и понял вдруг, почему верхний буквенный ряд начинается с Q: она редко употребляется, вот почему.

То, что услышал Дмитрий Иванович, стройно укладывалось бы в детективный сюжет средней руки, если бы не содержало зловещих формулировок «антисоветская пропаганда и агитация», «заведомо ложные измышления», со ссылками на статьи Уголовного Кодекса и меры наказания. Капитан, не утратив приветливости, часто повторял казенное слово «гражданка». Было странно слышать его по отношению к Инге – легкой, женственной, беспечной.

Женственность и легкость Присуха опустил, а просто начал объяснять, что Инга, неплохо владея машинописью, бралась за мелкие подработки, зачастую – как правило, поверьте мне! – не имея ни малейшего представления о материале.

– Помню, например, – Присуха старался говорить убедительно, как со студентами, – как она где-то напечатала «истопник» вместо «источник», и так случалось не раз.

Он закурил (руки не дрожали) и поднял глаза на капитана:

– «Истопник» вместо «источник»… Согласитесь, трудно спутать, не так ли? Но Инга не вчитывается в рукопись, просто бьет по клавишам, и все.

– Тем хуже для нее, – капитан легко хлопнул по столу обеими руками и продолжал, не отнимая ладоней от стола. – Получается, что гражданка Дуган и ей подобные становятся бездумным орудием тех, кому выгодно порочить советский строй, и являются, таким образом, их пособниками. Наша обязанность – разобраться, кто источник, как вы правильно заметили, а кто истопник. Не так ли, Дмитрий Иванович?