Тролльхеттен - Сергей Болотников

Вот и сегодня погодка была уже скорее осенняя, чем летняя — низкие лохматые, раздувшиеся от ледяной влаги, тучи скребли обвисшим брюхом по старой заводской трубе, скрывая погасшие после темного прилива глаза-фонари. Вот-вот прорвется туча об острую трубу и хлынет вниз на притихшую землю поток холодной воды. Затопит все кругом, как тогда, когда в центре обрушилась водонапорная башня. Уплывут вниз по течению собачьи трупы и пустые канистры, оставшийся после переезда мусор и картонные стреляные гильзы, чья-то мохнатая шерсть и замершие от нехватки топлива автомобили. Достигнет это все реки и поплывет дальше, к плотине, где и соберется в кучу, в причудливейший аляповатый коллаж.

Но нет, крепкие тучи прочны. Не обрушат водяной поток — будут потихоньку цедить на головы горожанам.

С реки дул резкий порывистый ветер, что делал мелкий дождь еще более противным. Васек промозг и тщетно кутался в изодранный ватник.

— Я ведь знаю, ты где-то здесь, тварь!!! — крикнул он, — хватит прятаться, ты же хищник!

А хищник молчал — он, как и положено хищникам, никак не проявлял себя. Как лев, вскакивающий из высокой травы совсем рядом с беспечной антилопой.

А Мельников все вопил свои проклятия в сырой вечер. Река принимала их и уносила вниз по течению. Ветер стремился забраться под куртку, высосать скопившееся там тепло, так, чтобы это буйное кричащее существо уравнялось с окружающими предметами — холодными мокрыми деревьями, холодной мокрой мостовой и низким сизым небом.

Криков одинокого человека на мосту никто не слышал. Ни здесь, ни на Центральной и примыкающей к ней Верхнемоложской, ни на Степиной набережной, идущей вдоль пологого левого берега, не было ни человека. Мокрые желтые листья на сыром асфальте вяло колыхались, тяжелые, намокшие, и полететь, как ни старались, уже не могли.

В конце концов, Василий охрип и понуро побрел прочь с моста. В конечном итоге преследователь всегда оказывался выносливее и спокойнее своей издерганной жертвы. Он давал ей время отвопиться, отбегаться, давал время на постройку грандиозных планов. А потом приходил, когда жертва, уставшая от долгого бега, валилась с ног, и с легкостью сводил эти планы к нулю. Может быть, у него было своеобразное чувство юмора, у этой зеркальной твари. Черный юмор, конечно.

Так или иначе, Витек появился из-за густых прибрежных зарослей, стоило Мельникову сойти с моста на мокрую городскую землю. Василий почувствовал его приближение и обернулся. С ненавистью вгляделся в это ставшее почти родным лицо, в широкую безмятежную улыбку и ослепительные, словно из рекламы зубной пасты, зубы. Витек не смотрел на свою жертву, он вообще ни на что не смотрел — в его глазах отражался сумрачный вечерний мир. Отражался и Мельников — два Мельникова с одинаковой отчаянной яростью на лицах. Двое, близнецы. А не было ли их больше?

Василий не думал. Из внутреннего кармана он извлек нож, не тот, что был у него в лодочной станции — тот так и пропал вместе со своей нечаянной жертвой. Но и этот, найденный в одном из подъездов, тоже был не плох. Пятнадцатисантиметровое серебристое лезвие было отточено до бритвенной остроты. Сжав нож в руке, Мельников кинулся навстречу своему вечному врагу и, в три шага покрыв расстояние между ними, с размаху вонзил лезвие в живот. А потом еще раз, и еще.

Мгновение сладкой мести было недолгим. На четвертом ударе Васек понял, что не видит ни крови, ни вообще каких-либо следов повреждений. Не последовало реакции и со стороны Витька.

Заорав как бешеный, Василий ударил снова, он бил еще раз и еще, со всей силой всаживая нож в плоть своего монстра.

Но уже понимал, что из этого не выйдет ровным счетом ничего. Наши страхи не убить простым оружием, и лишь остро отточенное мышление может вспороть живот ночному кошмару.

Лезвие свирепо свистело, но, по сути, было беззубым и неспособным причинить вред существу, плоть которого оно пыталось кромсать. Рожденный человеком Витек теперь был недоступен для физического воздействия, словно состоял из сгущенного тумана (зеленоватого, населенного бормочущими тенями над сизыми холмами и речушками у их подножий) или был хитрой голограммой — дитя пропущенного через линзы света.

Отражения Мельникова, маленькие его двойники бесились и кривлялись в глазах человека-зеркала, превращая яростную гримасу уставшей от бегства жертвы в потешное кривляние изнывающей от бездействия обезьяны.

Поняв, что ничего не добьется, опять ничего, Василий со сдавленным криком швырнул ножик в отмеченное печатью отстраненности лицо Витька. Лезвие ударилось в него и отскочило, звонко цокнув по одному из белых крупных зубов. Потом ножик брякнулся в грязь у ног Васька. Тот на миг замер, яростно глядя на своих крошечных двойников.

Да, он знал, что из этой затеи ничего не выйдет. Подсознательно чувствовал, хотя и не находил сил себе в этом признаться. Возможно, предыдущая заточка и смогла бы чем-то помочь — ее неведомый создатель наделил свое оружие какой-то силой. Но, увы и ах! Оно сгинуло вместе с тем, подвернувшимся так не вовремя человеком.

Но так ли уж не вовремя? Как раз вовремя, очень вовремя, чтобы принять в себя лезвие, предназначающееся для Витька? Разрядить опасную ситуацию и дать возможность человеку-зеркалу продолжать играть свою роль в этом творящемся вокруг театре абсурда? Ложная мишень, как солдатская каска на дуле ружья, поднимающаяся из окопа, отвлекающий маневр!

И впервые за время его долгого, кажется уже бесконечно долгого бега, Ваську пришла в голову мысль, что, возможно, за зеркальным монстром стоит кто-то еще. Грозная и могучая сила, а Витек — лишь ее орудие. От этой мысли Мельникову стало слегка нехорошо. Даже очень нехорошо. Мнился ему многоглазый и многолапый черный спрут, щупальца которого тянулись на бесконечную длину, и каждое из этих бесчисленных щупалец цеплялось за чью-то жизнь, за чью-то судьбу. И, как верную собачку на поводке, вел он за собой сонм чудовищ и химер, и у каждого это чудовище было свое.

Нет, нет, такого монстра не победить обычным оружием! И если бы Мельников вместо ножа использовал базуку, то все равно бы ничего не изменилось. Надо вспомнить, только вспомнить!

Зеркала. Что-то связанное с зеркалами! Случилось это очень давно. Двойники из глаз Витька смотрят выжидающе, похожие друг на друга как две капли воды. Зеркала и двойники. Он был не один, впервые был не один, так ведь?!

Он не помнил. Воспоминания серым туманом клубились где-то на задворках сознания, на своеобразной свалке старых и не имеющих ценности знаний, где они, эти знания, брошены как попало и торчат в красноватое, всепоглощающее небо острыми ржавыми огарками былых впечатлений.

Хотелось плакать от тоски. Хотелось злиться на себя из-за слабой, солидно прореженной годами потребления спиртного, памяти. Но сейчас было не до того — надо было убегать. Человек-зеркало сделал шаг вперед и широко распахнул руки, словно собирался обнять Мельникова, как обнимают ближайшего и нежно любимого родственника. Но они ведь и были родственниками, разве не так? Эти двое в глазах Витька ведь были самим Василием, его отражением?

И Василий Мельников убежал. Как убегал два дня назад, и еще день, назад, и так бесчисленное количество раз.

А Витек продолжил преследование. Неторопливо и с педантичной неумолимостью часового механизма. Ему спешить было некуда — жертва попадет к нему в руки, когда придет срок. А раньше это случится или позже, Витька не волновало. Марионетка, одна из многих, прицепленная к щупальцу черного спрута лишь выполняла то, что ей повелевают.

Ночью Мельников думал. Поворачивал так и сяк разрозненные воспоминания, пытаясь сложить из них хоть чуть-чуть более целостную картину. Не один он был. И не два. Был какой-то туннель. Страшный, потому что бесконечный. И такой туннель был позади, и было бы очень страшно здесь находиться, если бы не…

А днем он встретил сумасшедшего старика, последователя Евлампия Хонорова, за которым волочилось только ему одному доставшееся чудовище. От долгой погони мозги старика совсем разболтались, и у него уже началась деградация. После долгих расспросов о том, есть ли в городе такой клуб, в котором собираются бегущие жертвы, старый маразматик выдал информацию о нечто подобном в Школьном микрорайоне и даже назвал дом. Присовокупив, правда, что сам там никогда не был, но слухи, мол, идут. После чего доверительно подмигнул Василию и резво поплелся вдоль улицы. Мельников лишь проводил его взглядом.

А ночью он опять бежал от Витька. Как бывалый солдат, он теперь моментально переходил из состояния сна в состояние бодрствования.

* * *

Через неделю после ночного побоища собак в городе снова зазвучали выстрелы. На этот раз стреляли в людей, и почти никто не пытался бежать.

Три отряда, источающие боевой дух, приличествующий целой, пусть и небольшой армии сошлись не на жизнь, а на смерть, и когда кончались патроны, в ход шли штыки, кулаки, ногти и зубы.