Sex Pistols. Гнев – это энергия: моя жизнь без купюр - Джон Лайдон

в группе, которая работает, как PiL, и при этом удалиться от проблем, от ситуаций, связанных с написанием песен, а потом, в конце месяца, протягивать руку за чеком. Твоя рука упрется в кирпичную стену, приятель.

Все спорили о деньгах, все хотели их побольше. Но когда этого «побольше» нет, что можно поделать? У меня работал мой приятель Дэйв Кроу, который пытался вести какой-то бухгалтерский учет, потому что он был очень хорош в математике. На самом деле до PiL у меня не существовало ни банковского счета, ни кредитной карты, вообще ничего, но потом это стало необходимо. Что касается заработной платы, то у меня вообще не было к ней прямого доступа, я хотел, чтобы ею занимался Дэйв, дабы избежать всяческих подозрений, будто я хожу и потихоньку ворую со счета. Деньги – корень всех зол. Если у вас имеется какая-то сумма, то каждый обязательно начинает хотеть большего. И, боюсь, не так уж много способов это обойти. Вот настоящий первородный грех.

К сожалению, примерно в то же время Дэйв Кроу перестал на меня работать, потому что, скажем так, у него были свои проблемы. Слишком рискованно доверять управлять финансами парню, который мог забыть сходить в банк в пятницу и оставить нас всех таким образом на мели в выходные. Все, что ему следовало сделать, – пройти около 140 метров, потому что прямо за углом от Гюнтер-Гроув находился банк «Барклайс», а ему почему-то это не удавалось. В результате я чувствовал себя полным придурком, поскольку именно мне приходилось объяснять всем остальным, почему в эти выходные нет денег. В банке деньги-то были, но я ни хрена не мог поделать.

Это было еще до круглосуточных банкоматов, так что вообще без вариантов. У меня даже не было чековой книжки. Я просто не видел в таких вещах необходимости. Я был вполне счастлив иметь свои 10 фунтов в день, да и сейчас не изменился, но нельзя вести себя таким образом, когда есть другие люди, которые ждут свою зарплату, заработанную или нет. Это ваша обязанность, подобного рода чувство ответственности очень серьезно и должно таковым и восприниматься. Так и получилось, что мне пришлось отпустить Дэйва, и с тех пор мы никогда по-настоящему не разговаривали.

Моя проблема в том, что я искренне предан людям, с которыми работаю. Я обычно говорю: три предупреждения, и ты уволен, но в реальности всегда нахожу оправдания для четырех, пяти или шести, поскольку верю, что в долгосрочной перспективе преданность даст гораздо лучшие результаты, чем всякие истеричные разборки, которые заканчиваются уходом.

В отношениях с Уобблом накопилось слишком много мусора. Он поставил себя так, что с ним стало неловко рядом находиться. С меня было достаточно. Слишком много маневров, которые я считал хитрыми и коварными. Пока мы записывали Metal Box, Уоббл тайно брал кассеты с некоторыми нашими «минусовками», чтобы использовать их в сольном альбоме, который делал для Virgin. Однажды я поймал его на месте преступления. Один из моих самых близких друзей! Мы с ним так и не помирились как следует. «Нам придется расстаться, – сказал я. – Ты мой друг, но на этом любые твои отношения c PiL окончены. Это конец, так оно больше не работает. Мы в группе не друзья, и это трагедия. Но давай останемся друзьями». Так для меня все и закончилось.

Так что теперь остались только мы с Китом. В лагере PiL все шло далеко не гладко, но случилось нечто, что немного наполнило наши сердца радостью. Едва только мы вернулись из Америки, фильм Малкольма о Sex Pistols – «Великое рок-н-ролльное надувательство» – наконец-то появился на экранах кинотеатров.

Я был очень, очень счастлив, потому что это оказалось мучительно плохо. Мы с Китом пребывали на седьмом небе от того, какой это мусор, – фильм был слишком длинный и полон проповедей Малкольма. Там оказались задействованы разные нацистские прикиды и резиновые маски, причем безо всякой на то видимой причины. Лучшей сценой в нем мне показался пролог с повешением и сожжением чучел. Это было здорово. Я подумал: «О боже, это к чему-нибудь, да приведет. Настоящее, глубокое послание, от которого я приду в ужас». Но нет, потом он забросил эту линию. Просто упражнение во втыкании булавок в куклу вуду – то есть в меня.

Это выглядело беспомощно и очень вяло, потому что он ничем меня не заменил. Он так и не понял, что это была за группа на самом деле. Он попытался ее опошлить, чтобы самому выглядеть позначительнее. Десять заповедей по Малкольму: «О, и тогда я подумал… И тогда мне пришла в голову мысль…» – да еще таким напыщенным тоном! Как ты думаешь, Малкольм, кто будет это слушать? Теперь мы знаем, зачем ты постоянно запирался в своем кабинете – затем, чтобы совершенствовать вот это!

Это было именно то, чего я хотел, потому что теперь люди видели, от чего я сбежал. И в качестве контраста могли сравнить с тем, на что я реально способен – пожалуйста, судите обо мне на этом основании. А если думаете, что я должен быть вовлечен в тот мир надувательства – ну и пошли вы на хуй!

Это была какая-то наркоманская фантазия. Сделан фильм был плохо, очень тривиально, злая насмешка, в которой нет никакого смысла. Классический пример предоставленного самому себе Малкольма – катастрофа. Этот фильм, этот альбом и все остальное – они не были поисками чего-то хорошего. Все это было похоже на поверхностное путешествие под волшебной пылью.

Конечно, часть меня думала: «Я пытаюсь продвигать PiL, и по неизбежной ассоциации мы оказываемся снова втянуты в эту компанию, о нас опять пойдет слава, будто все, что мы делаем, является жульничеством». Это причинило мне огромный ущерб, потому что люди сочли, что в этом есть своя правда. Все, что им надо было сделать, – услышать любое написанное мною слово, любые два предложения, которые я связал вместе, чтобы понять, что я занимаюсь этим не ради денег.

А еще они занимались прослушиванием певцов на место Роттена – ха-ха-ха! – и вы знаете, где это все происходило? В «Рейнбоу» в Финсбери-парке, рядом с домом, где я вырос. Как мы смеялись!

В общем, мы от души повеселились. Краткий счастливый период для меня и Кита. Тем же летом 1980 г. Ричард Брэнсон пригласил меня на свою яхту в «Маленькой Венеции»[246] на северо-западе Лондона. С тех пор он сделал там студию, но тогда Брэнсон на ней жил – сомнений нет, очень модное занятие – ожидая, пока не построят его новый замок.

Так что я направился туда с совершенно искренними