Sex Pistols. Гнев – это энергия: моя жизнь без купюр - Джон Лайдон

и это относительно терпимо, но когда это происходит вживую, с настоящим оркестром, то оркестр едва слышно.

А вот сорок девушек, которые прыгают вверх-вниз на пуантах, звучат, как кованые сапоги на террасе. Похоже на вторжение армии хулиганов. Это реально громко; деревянный пол вибрирует и отражает эхо. Я подумал: «Фу, это чертовски неудобно!» И еще одна неприятная для зрителя штука: в танце много боли, и на это довольно трудно смотреть. Нора рассказывала мне разные истории. Ее сестра в молодости занималась балетом, но для профессиональной сцены оказалась недостаточно хороша, поскольку у нее было, скажем так, немного ширококостное телосложение. Позже она руководила в Германии балетной школой. Так вот, это очень печально. Когда я увидел ее ноги, увидел, как большой палец превратился в нечто очень, очень уродливое… И артрит, и боли на всю жизнь. Теперь, по крайней мере, я понимаю профессиональную этику.

Однако публика на таких мероприятиях обычно мерзкая и снобистская. Слишком модные и слишком увлеченные своими гребаными разговорами, они упускают суть.

Кстати, если говорить об упущенной сути, большинство панков были в этом чемпионами! Они увлеклись одеждой, а не содержимым. Совершенно определенно прошляпили главное, не так ли? Американская интерпретация, начиная с самых ранних опытов поэтического панка и до панка грубого и буйного – просто ужасна, оба этих направления казались мне слишком раздутыми и смешными. Я не хочу чрезмерного упрощения ни того, ни другого. Я хочу впитывать все, четко различая при этом хорошее и дурное. Не будьте чрезмерными ни в чем, это неправильно.

Послушайте, я понимаю, что виляю из стороны в сторону, но все это суть, до которой надо докопаться, и в конечном счете это абсолютно верный подход. Не могу же я делать все исключительно в хронологическом порядке.

Глава 8. Если вы параноик, это не значит, что за вами не следят

Название этой главы взято с плаката, который Поли Стайрин, вокалистка X-Ray Spex, дала мне, когда я жил на Гюнтер-Гроув. Ее иногда забирали и отправляли в сумасшедший дом. Она вырывалась и всегда бежала прямиком ко мне. Однажды вечером за ней даже пришли на Гюнтер, так что Стайрин купила мне этот плакат, потому что он был типа уместен. Обожаю двойное отрицание. Очевидно, многим позже Курт Кобейн превратил эту идею в стихи песни. Может быть, он увидел этот плакат на фотографии моей тогдашней гостиной[257].

Чувство, исходившее от Поли, было и впрямь просто очаровательным – чудесным, от сумасшедшей! С тобой все в порядке, Поли! Это дерьмосистема, в которую она попала, была не в порядке. Стайрин казалась мне почти гениальной, реально – песни, да и все в ней было обалденно! Возможно, внутренне она и была очень подавлена, но внешне Поли производила впечатление компанейского, веселого человека. Да, она была очень веселой, пока за ней не приезжали скорая помощь и полиция. А в то время у меня дома было полно растаманов. Дон Леттс[258] и кое-кто из его команды тоже зашли потусоваться, так что они реально запаниковали. Они решили, что это полицейский рейд. Нет-нет, ребята, всего лишь бригада из психушки.

Мать Джона Грея была сумасшедшей. Мне она нравилась, но он ее стеснялся. Я думаю, что это было неправильно, потому что люди такие, какие они есть, и я всегда считал немного сумасшедших очень интересными. Они кажутся мне блестящей компанией. Эти люди смотрят на жизнь слегка иначе. Пусть на них две левые туфли, но две левые туфли – вполне нормально, если это все, что у тебя есть. Меня всегда вдохновляли люди, которые смотрят на жизнь иначе, поэтому безумие для меня – это не то, от чего нужно бежать. Находиться в обществе сумасшедшего – очень увлекательно. Если бы я работал в психиатрической лечебнице, это была бы лучшая работа в моей жизни. Сложно сказать, был бы я пациентом или врачом. Иногда это одно и то же, понимаете? Мне очень понравилась песня Пита Хэммила «The Institute of Mental Health Burning»[259]. Да, он горит!

Однако жизнь на Гюнтер-Гроув начинала меня угнетать. Мне было скучно, да и поднадоело все. Я чувствовал себя пойманным в ловушку – в ловушку собственного дома. Который уже не казался мне домом. К тому времени он превратился в пристанище всех бродяг и отбросов Лондона. Очень неудобно. У меня не было иного способа отключиться, кроме как запирать дверь и периодически уходить куда подальше.

Мартин Аткинс, который присоединился к нам в самом конце записи Metal Box – кажется, он играл только на одном треке, а также был нашим концертным барабанщиком, – очень рано понял, что все это меня душит. И это не клаустрофобия. Я стал заложником ситуации, которую сам же и создал. Он сказал: «Послушай, я живу в очень скучной квартире на Кенсал-Райз, – или где-то в этом роде. – Почему бы тебе не остановиться у меня на пару ночей, просто чтобы освободить голову от постоянного напряга?» Но я отказался. Хотелось бы мне поступить иначе, но я сделал так. Я очень настороженно отнесся к этой идее по нескольким причинам.

Я не мог избавиться от чувства, что дом на Гюнтер-Гроув – это мое место. Как только я начал сознавать, что мое место стало представлять собой проблему, мне было очень трудно с этим смириться. А ведь было очевидно, что мой дом, равно как и люди, в нем живущие, – я имею в виду других участников группы, – большая, реальная проблема.

Мне нравилась идея, что все мы, пиловцы, живем под одной крышей. Я всегда говорил, что, когда мы делаем запись, все должны – все! – находиться вместе в совершенно абстрактной вселенной, без ваших регулярных поездок на работу. В итоге, однако, я оказался в тупике. И мне было не избежать дилемм. Все остальные могли отправляться куда угодно. Мне некуда было идти, потому что это – мой дом, это – я, прямо там. Это все, что мне принадлежало, и я очень гордился своим достижением. Но становилось все хуже.

Я почти никогда не видел Левина. Он запирался в подвале. И так могло продолжаться неделями. Однажды я почувствовал, что оттуда исходит очень неприятный запах. Я почти ожидал увидеть гнилую тушу, но оказалось, что это воняет мусорный бак, который он не вынес. Он никогда не утруждал себя подобными домашними делами. Все это было ниже его достоинства. Но я-то решил, что он мертв. Тревожный момент, я сильно переволновался, так что это вызвало большой скандал.

А еще там, в нижней части дома, под люком, пребывал Дэйв Кроу с таким же «проблемным образом жизни»,