Тайная алхимия - Эмма Дарвин

А потом, полжизни спустя, он ехал верхом обратно через эту старую жизнь, мысленно прослеживая свой путь от Шерифф-Хаттона до Понтефракта, зная, что на сей раз ему придется умереть.

Известно, что ему сказали перед этим, а также то, что путешествие до Понтефракта заняло не более дня. Стояла середина лета: то был длинный, жаркий, одинокий день.

Но я не могу представить, о чем он думал, пока ехал, или почувствовать то, что чувствовал он. Он был человеком… нет, не набожным, это слово слишком самодовольное и узкое, и вера в нем была не так уж сильна. Энтони имел веру, которую нам трудно почувствовать, а может быть, и вовсе невозможно: абсолютную уверенность, превосходящую обычную веру. Это знание было такой же частью его самого, как его кости, знание, облаченное в слова и ритуалы, окутывавшие его с тех пор, как он был облачен в крестильную сорочку, с тех пор, как его принесли в церковь, чтобы окропить святой водой, дабы она благословила его, и солью, дабы отпугнуть дьявола.

Я очень устала, я глубоко потрясена, и внезапно все это тоже кажется невыносимым: что я не могу знать Энтони, не могу читать его книги, говорить с ним, идти рядом с ним, глядеть ему в глаза, прикасаться к его руке. Может быть, если я попытаюсь, если полностью дам волю воображению…

Я пытаюсь чувствовать, как он напряженно стоит у моего плеча, но его там нет.

Рынок Понтефракта заполняет всю Майкл-гейт людьми и товарами: пирамиды апельсинов, кипы замороженных куриных ножек, видео — и аудиодиски, дешевые футболки, покачивающиеся на ветерке. Дальний конец полон ремесленными поделками и приманками для туристов: старые гравюры, свитера ручной вязки, непривлекательные с виду варенья, покрытые полосатой хлопчатобумажной материей.

Морган сидит, держа на коленях поднос с еще не оконченными работами: серебряная проволока, пряжки, бусины и миниатюрные плоскогубцы. У нее темно-золотистая кожа, веки подведены блестящей фиолетовой краской, на губах темно-красная помада. Ее длинные, вьющиеся черные волосы перехвачены резинкой и заплетены во множество косичек. Ее окружает смутная аура альтернативы богатым ювелирным украшениям, хотя без аксессуаров «Новой эры»,[104] если не считать больших серебряных сережек — одна выполнена в виде молнии, вторая в виде палаша.

Морган чуть выше меня, на вид ей около двадцати пяти, и она очень рада видеть Марка.

Он заключает ее в объятия, потом держит на расстоянии вытянутых рук, чтобы как следует рассмотреть.

— Ты хорошо выглядишь.

— Да, неплохо. Как ты?

— Не могу пожаловаться. А теперь… Это Уна — Уна Приор. Уна — Морган Фишер.

— Добрый день, Морган.

— Привет, — говорит она. — Помню, Марк о вас говорил.

— О боже! — жизнерадостно отзываюсь я.

Подошедшая пара начинает восхищаться товарами Морган. Они и вправду восхитительны: на одной стороне покрытого темным бархатом прилавка лежат ожерелья из солнышек, колечки для пирсинга в виде луны и Мелузина в обличье дракона. На той стороне прилавка, что покрыта белым шелком, — изящные свисающие сережки из зеленого и голубого стекла, похожего на дождевые капли, серебряные звезды и эмалевые листья, и еще одна Мелузина, на этот раз с раздвоенным хвостом морской змеи. Аккуратные маленькие карточки, написанные от руки золотыми и серебряными чернилами, возвещают, что все украшения для ушей из чистого серебра, что кредитные карточки принимаются, и объясняют, как разобраться в пробирном клейме.

— Похоже, некоторое время ты будешь занята, — говорю я.

Пара платит за кулон в виде головы барана для супруга и за брошь в виде молнии для жены, и их место занимает девчушка с круглыми глазами, все еще сжимающая в руке разрешение на прокалывание ушей и благоговейно теребящая свои ярко-розовые мочки. Она начинает рассматривать сережки-звезды.

— Морган, ты не возражаешь, если я отправлюсь в замок? — спрашиваю я. — Прошу прощения, что веду себя так неприветливо. Но замок важен для меня, а я никогда его не видела.

— Конечно не возражаю, — просто говорит она. — Вы ведь за этим сюда и приехали?

— Марк?

— Да, хорошо. Морган, милая, мы недолго.

— Не торопитесь, — говорит она. — Я никуда не уйду.

Мы с Марком молча идем вверх, к Кастл-Чейн, и рынок окружает нас почти до той минуты, как мы входим в навесную башню. Над нами — толстые стены замка. Даже лежащие в руинах, башни остаются массивными, вход — широким, размеры замка — грандиозными. Это огромный административный центр, и на большой карте на вывеске показаны апартаменты королей и королев, помещения для чиновников, счетоводов и судей. Здесь есть конюшни и склады оружия, рассчитанные на экипировку сотен людей, конторы, хлебопекарни, подвалы для хранения эля и вина, пороховые погреба, где держали и пушечные ядра, места для турниров и поединков, сады и огороды, поставлявшие еду и лекарства, и сады, разбитые для удовольствия. Есть даже лужайка для игры в шары.

— Он, должно быть, понимал, что это означает — быть доставленным в Понтефракт.

— Кто? И что это означало?

— Энтони. Он понимал, почему его доставили сюда после долгих месяцев в Шерифф-Хаттоне. Видишь ли, Ричард Третий захватил власть. Ну, он тогда еще не был Ричардом Третьим, он был Ричардом, герцогом Глостером, младшим братом Эдуарда Четвертого, который только что умер.

Никогда не знаешь, насколько хорошо люди разбираются в истории. Что для них более унизительно — когда им объясняют слишком много или когда не объясняют вообще?

Но Марк просто слушает, пока мы идем в знобящем холодке между надвратными башнями, а потом входим во внутренний двор.

— Итак, Ричард Глостер был дядей нового мальчика-короля, Эдуарда. Энтони был братом Елизаветы, поэтому являлся дядей Эдуарда и в то же время был его опекуном. Он вез Эдуарда в Лондон, чтобы того короновали, и Ричард встретил их у Нортхемптона, захватил Эдуарда, арестовал Энтони и отослал его в Шерифф-Хаттон. Шерифф-Хаттон был личным замком Ричарда, если тебе известно. Его личной твердыней, но на многие мили вокруг ничего не было. Только замок и деревня, которая поставляла замку припасы. Я там не бывала, но все это можно узнать благодаря картам и записям. Несколько недель спустя Энтони сказали, что его казнят, и привезли сюда. Но здесь все совершенно по-другому, не так, как в Шерифф-Хаттоне. — Я махнула рукой, показывая на замок перед нами. — Это официальное место, правительственный замок, если хочешь знать. Ричарду больше не надо было прятать Энтони. Теперь положение Ричарда стало прочным: все имевшие вес люди поддерживали его. Он правил страной, а не юный Эдуард. Эдуарда благополучно препроводили в королевские апартаменты в Тауэре, а потом перевели в комнаты поменьше… Ричард Третий был коронован на следующий день после смерти Энтони… Хотелось бы мне знать, о чем думал Энтони по дороге из Шерифф-Хаттона. Он, должно быть, понимал, что для него означает Понтефракт…