Тот, кто знает. Книга вторая. Перекресток - Александра Маринина

Как хорошо вот так сидеть вдвоем среди толпы, без мужа и свекрови, пить вино и разговаривать ни о чем! А впереди еще вечер, уютный домашний вечер с чаем, телевизором и острым ощущением оторванности от всего мира. И еще семь таких же чудесных вечеров… Виктор Федорович смотрит на нее теплыми глазами, подносит зажигалку, когда Ира закуривает, и она, не желая отказывать себе в маленьких радостях, каждый раз обхватывает его руку своими пальцами, наклоняя кончик сигареты к подрагивающему пламени. От этого прикосновения ее бьет током, и она, едва затушив окурок, считает для приличия до десяти и снова тянется к пачке. Во рту горечь, от избытка никотина пересохло в горле и побаливает голова, но Ира снова и снова наклоняется к его руке, держащей зажигалку, и прикасается к его теплой чуть шершавой коже.

— Ты слишком много куришь, — с улыбкой замечает Виктор Федорович.

— Я немного нервничаю, — отвечает Ира, глядя прямо ему в глаза.

— Нервничаешь? Отчего? Тебе здесь не нравится? Тебя что-то напрягает?

— Мне здесь очень нравится.

— Тогда в чем же дело?

— Я вас боюсь.

— Очень мило! — рассмеялся Виктор Федорович. — Мы знакомы шесть лет, почти пять живем вместе, и вдруг выясняется, что ты меня боишься. С чего это? Чем я тебя так напугал?

— Не смейтесь, — очень серьезно сказала Ира. — Вы меня волнуете. Не знаю, что со мной происходит, я никогда так не волновалась в вашем присутствии.

Что она делает, боже мой, что делает?! Зачем она это говорит? Чего добивается? Чтобы он узнал, что она его любит? И что дальше? Она совсем голову потеряла. Но есть вещи, которые она чувствует даже не шестым — десятым, двенадцатым чувством, чутьем опытной самки. Она ему нравится, и не просто как невестка. Она ему небезразлична. Ира не может ошибаться в таких вещах, она точно это знает.

Улыбка исчезла из его глаз, дернулись желваки на скулах.

— Ты играешь с огнем, девочка. С пожилыми мужчинами нельзя так разговаривать, не то они могут возомнить бог знает что.

Ира продолжала смотреть прямо ему в глаза. Вот он, решающий момент. Еще можно отступить, перевести все в шутку и уйти на привычную спокойную дорогу. А можно сделать шаг вперед и прыгнуть в пропасть, из которой еще неизвестно, как потом выбираться, если вообще жива останешься, все кости не переломаешь.

— Я не играю с огнем, я говорю правду. Не думайте, что мне это легко.

— Правду говорить легко и приятно. Помнишь, откуда это?

Ну вот, он стремится увести разговор в сторону. Ира все сказала, а Виктор Федорович не знает, что с этим делать. Скорее всего, думает, как бы поделикатнее дать ей понять, что ее интерес к нему остается без взаимности.

— Булгаков, «Мастер и Маргарита», — ответила она, по-прежнему не отрывая взгляда от его лица и на ощупь находя пачку и вытаскивая из нее очередную сигарету.

Щелкнула зажигалка, вспыхнуло желто-голубое пламя. Ее пальцы ложатся на его руку, первая затяжка, струйка дыма, но пальцы остаются там же. Ира не убирает их.

— Виктор Федорович, я взрослая женщина, я хорошо понимаю, что делаю, и точно знаю, чего хочу. Говорить правду легко и приятно. А каково ее слушать?

Его рука под ее пальцами судорожно сжимается в кулак с такой силой, что от зажигалки, кажется, останутся одни крошки. Он аккуратно высвобождает руку.

— Я попрошу счет.

— Конечно.

Неловкое тяжелое молчание висело между ними всю дорогу до метро. Однако попытка доехать до дома натолкнулась на неожиданное препятствие. Все станции, с которых можно было попасть на Сокольническую ветку, оказались перекрыты, поезда следовали мимо них без остановок. Все платформы, вестибюли и переходы были забиты людьми. Виктор Федорович взял Иру под руку и плотнее прижал ее локоть к себе.

— Ты не знаешь, что происходит?

— Понятия не имею… Ой, я поняла! Сегодня на Воробьевых горах выступает Жан-Мишель Жарр, там будет грандиозное представление. Поэтому ветку и перекрыли, чтобы на месте концерта давки не было.

Она говорила быстро и возбужденно, радуясь, что прорвана, наконец, плотная пелена молчания. Еще немного, и она просто задохнулась бы в этой пелене.

— Что будем делать?

— Попробуем через Кольцевую линию, — предложила Ира. — На «Комсомольской» сделаем пересадку.

Они с трудом пробирались сквозь гудящую толпу. Воинственно настроенная группа тинейджеров врезалась прямо в них, Виктор Федорович не удержал Иру, и они мгновенно оказались разделенными потоком людей. Ира прижалась к колонне, ожидая, пока свекор доберется до нее. Не говоря ни слова, Виктор Федорович крепко взял ее одной рукой за плечо, другой обнял за талию.

— Придется двигаться так, иначе потеряемся.

Прошло немало времени, пока им удалось оказаться в поезде, следующем по Кольцевой линии метро. То есть немало времени прошло, если верить часам. Ира вообще не замечала течения минут и секунд, она только чувствовала его руку, которую от ее кожи отделял всего лишь тонкий слой ткани. Тело горело в том месте, где лежала его рука. И с каждым пройденным вместе шагом пожар распространялся все дальше и дальше, захватывая спину, грудь, ноги и голову. Ее спина и плечи оказались плотно прижатыми к его груди, и Ира исступленно боролась с искушением повернуться к нему лицом, обхватить руками и… Нельзя, нельзя, не думай об этом, выбрось из головы. Это неправильно, это плохо. Он этого не хочет. И при каждом движении она будто ощущала, как кровь пульсирует в его жилах, отчаянно крича: «Хочет! Хочет! Повернись! Прижмись к нему! Поцелуй его!» Не слышать этого, не думать об этом. И сделать так, чтобы эта дорога в толпе никогда не кончалась…

Но она кончилась. Наконец Ира и Виктор Федорович оказались в вагоне поезда.

— Извините, — покаянно произнесла она, только чтобы что-нибудь сказать, только бы не молчать. — Если бы я знала, что в метро творится такой кошмар, я бы вас не потащила гулять в центр.

— А по-моему, мы чудесно провели время. Ты молодец, что вытащила меня, а то я все время или за столом сижу, или в машине еду. Скоро совсем ходить разучусь.

Однако и станцию «Комсомольская» поезд проскочил без всякого намерения остановиться. Им пришлось выйти на «Проспекте Мира» и взять такси. Ира почему-то была уверена, что они сядут рядом на заднем сиденье, но Виктор Федорович, усадив ее сзади, сам сел впереди, рядом с водителем. «Он не хочет сидеть рядом со мной, — отрешенно думала Ира, глядя на проносящиеся за окном дома. — Он дает мне понять, чтобы я не надеялась. Ни на что не надеялась, кроме отцовского отношения. Но я все равно люблю его. И буду любить. Господи, за что мне это наказание!»

Машина затормозила возле их дома, Виктор Федорович расплатился, вышел из машины, открыл заднюю дверь и протянул Ирине руку. Она снова прикоснулась к его ладони и снова вздрогнула. Неужели теперь это будет преследовать ее всю жизнь?

В прихожей было темно. Ира сразу принялась расстегивать ремешок на босоножках и, только уже стоя босиком на полу, сообразила, что Виктор Федорович так и не зажег свет. Он был совсем рядом, она чувствовала его дыхание, его руки на своей спине. Его губы… Они мягко прикоснулись к ее закрытым глазам, к виску.

— Ты — жена моего сына. Я никогда не смогу переступить через это, — прошептал он.

— А если я перестану быть его женой?

— Это ничего не изменит. Ты вошла в нашу семью как дочь, и с этим ничего нельзя поделать.

— А вы хотели бы это изменить? — все еще надеясь, шепотом спросила Ира.

— Бессмысленно это обсуждать. Мы не можем это изменить.

Он обнимал ее все крепче, и то, что он делал, было совершенно противоположным тому, что он говорил. Он хотел ее так же сильно, как она хотела его, в этом невозможно было ошибиться.

— Что же нам делать? — совсем по-детски спросила она.

— Ничего. Бережно относиться к тому, что есть. Благодарить судьбу за то, что это есть, и не желать большего.

— Бережно относиться к чему?

Ей хотелось ясности, полной досказанности. Ире казалось, что, чем больше слов будет произнесено, тем проще ей будет убедить Виктора Федоровича в том, что не нужно отказываться от своего счастья. Она боялась, что разговор слишком быстро иссякнет, и тогда им придется отстраниться друг от друга, зажечь свет, и все вернется на круги своя. Этого нельзя допускать, пока Ира не добилась своего. Пока он ее не поцелует по-настоящему, не в висок или в щеку, а так, как целует влюбленный мужчина. Только одно прикосновение к губам, а там уж Ира найдет аргументы, которые штормовой волной сметут все его принципы и установки. Эти аргументы она научилась использовать много лет назад, когда еще школьницей была.

— К чему мы должны бережно относиться? — настойчиво повторила она, не дождавшись ответа. Ее руки при этом ласково гладили его шею и затылок.

— К семье, которая у нас есть.