Тот, кто знает. Книга вторая. Перекресток - Александра Маринина

А тут еще отец со своей политической деятельностью, масла в огонь подливает, требует, чтобы Игорь бросил следствие и ушел в Главное управление по борьбе с организованной преступностью или в Главное управление по экономическим преступлениям. Отец своего интереса не скрывает, говорит прямо:

— Мне нужен человек, имеющий доступ к информации.

Впервые он завел этот разговор полгода назад, но еще в мягкой форме. Ни на чем не настаивал, только предлагал подумать. Игорь, естественно, упирался, лепетал что-то насчет любви к работе и нежелания уходить в министерство и участвовать в аппаратных играх. Но отец настойчиво возвращался к этой теме и с каждым разом становился все более и более жестким. Не далее как вчера он снова заговорил о переводе Игоря в другую службу.

— Но у тебя же есть связи в любом ведомстве. Почему я? Зачем тебе нужен именно я?

— Мне нужен свой человек. Такой, которому я могу доверять и который меня не подведет. Тебе все равно давно пора идти на повышение. Это очень хороший вариант.

— Я… не могу, — неуверенно пробормотал Игорь, понимая, что никакие разговоры о любви к ненавистной и надоевшей до смерти следственной работе уже не пройдут. Можно обмануть Жеку Замятина, можно даже себя обмануть, но с отцом у него это никогда не получалось.

— Что значит, ты не можешь? Почему? — требовательно и встревоженно спросил Виктор Федорович.

— Не хочу. — Игорь не нашел лучшего ответа, хотя и понимал, что звучит это не просто глупо — совершенно по-идиотски.

— Разве я спрашиваю тебя, хочешь ли ты? Я ставлю тебя в известность о том, что мне нужно. Оглянись на свою жизнь. Каждый раз, когда ты делал то, что хотел, получалось черт знает что. Твои желания меня больше не интересуют, — холодно произнес отец.

— Ты не можешь меня заставить.

— Могу. И заставлю.

Игорь до сих пор находился под впечатлением от этого разговора. С одной стороны — Женька, с другой — отец.

Они оба морально сильнее, с обоими ему приходится бороться, но безуспешно. Ни с одним, ни с другим ему не справиться. Что же делать? Как жить дальше? Выход один: плюнуть на все, уволиться к чертовой матери и уйти в глухой запой. Ничего не знать, ничего не помнить, ни за что не отвечать. Допиться до белой горячки и сдохнуть.

Ирина

Они издалека увидели хвост огромной очереди, выстроившейся к стойке таможенного досмотра. Первой сориентировалась Ира:

— Елизавета Петровна, вы пока заполняйте декларацию, а я очередь займу.

Лизавета с Виктором Федоровичем отправились искать бланки таможенной декларации, а Ира пристроилась в конец очереди и стала с любопытством и завистью оглядывать тех, кто уже через каких-то пять-шесть часов окажется рядом с морем, где-нибудь в Турции, Испании или, как свекровь, в Австрии. После того замечательного двухнедельного райского отдыха в Турции им так и не удалось больше съездить всем вместе на Средиземное море, то Игоря не отпускали летом, то Виктор Федорович не мог, то Лизавета. Конечно, Ире предлагали поехать одной, но она не соглашалась. Что это за семья, если отдыхать врозь? Несколько раз складывалась возможность поехать всем вместе, но не летом, а ведь у Иры занятия в институте… Так ничего больше и не состоялось, дальше дачи уехать ей не удалось.

Этим летом она даже на дачу не ездила, снималась у Наташки в сериале «Соседи». И теперь, в начале сентября, неожиданно сложилось такое… Ей даже подумать страшно. Игорь в составе следственной бригады уехал почти на месяц в Краснодар, там какое-то большое и сложное экономическое дело разматывают. Лизавета улетает в Австрию, где состоится международный семинар, куда ее отправляют за счет клиники обмениваться передовым медицинским опытом. И она остается на целую неделю с Виктором Федоровичем. Одна.

Ира больше не обманывала себя и не мучилась над вопросом, почему порой так смущается и краснеет в его присутствии, почему, поджидая поздними вечерами загулявшего мужа, не сидит больше в своей комнате, а устраивается с книгой на кухне в надежде, что свекор выйдет из спальни и посидит с ней. Без Лизаветы и без надоевшего хуже горькой редьки Игоря. Иногда так и случалось, и это были самые радостные и волнующие минуты ее жизни. Негромкий неторопливый разговор в полумраке при свете настенного бра, горячий чай, ощущение тайны, недоступной окружающим и известной только им двоим. Ей было двадцать семь лет, вполне достаточно, чтобы понимать, что означают и дрожь в пальцах, и внезапно накатывающая горячая волна, и беспричинные слезы, и неостановимый радостный смех. Она влюбилась. Конечно, не в первый раз в жизни. Но чтобы так… И в кого? В собственного свекра. В отца своего мужа. В Наташкиного врага.

Она порой вела себя глупо, но поделать с этим ничего не могла. Вот и сегодня увязалась провожать вместе с Виктором Федоровичем Лизавету в Шереметьево, хотя в этом не было никакой необходимости. Что и говорить, Лизавете приятно, что ее провожают всем имеющимся в наличии семейным составом, но, в сущности, хватило бы и одного Виктора Федоровича, ведь суть проводов в недельную командировку не в том, чтобы лить слезы возле таможенной стойки и долго махать рукой, а всего лишь в доставке от дома в аэропорт.

Очередь шла быстро, уже минут через двадцать Лизавета положила перед таможенником паспорт, билет, декларацию и справку-разрешение на вывоз валюты. Таможенник окинул Лизавету скучными глазами, оценивающе посмотрел на провожающих, слегка задержал взгляд на Ире и шлепнул штамп на заполненный неразборчивым Лизаветиным почерком бланк. Свекровь подхватила легкий чемоданчик, помахала им рукой и направилась к стойке регистрации.

— Какие планы? — спросил Виктор Федорович, когда они сели в машину. — Куда тебя отвезти?

— Я сегодня свободна. А вы?

— Я тоже, сегодня же суббота.

— А давайте уроки прогуляем, — озорно предложила Ира.

— То есть?

— Будем вести себя неправильно, не так, как положено серьезному профессору и молодой актрисе. В конце концов, в городе праздник.

Москва в эти дни праздновала свое 850-летие, но до сегодняшнего утра Ире и в голову не приходило, что все это может иметь лично к ней хоть какое-нибудь отношение. Народные гулянья, уличные представления — это все, как ей казалось, хорошо и интересно для приезжих и для подростков. И, только проснувшись сегодня утром, она увидела в прихожей чемодан свекрови и окончательно осознала, что остается один на один с человеком, которого любит. Пусть он и не подозревает об этом, но какое это имеет значение…

— Сначала мы поедем домой, поставим машину, — начала она излагать Виктору Федоровичу свой план, — потом наденем удобную обувь для долгого гулянья и отправимся на метро в центр. Пройдемся по Тверской, по Садовому кольцу, пообедаем в итальянском ресторане, возле метро «Маяковская» есть чудесный ресторан, «Патио Паста», выпьем в честь праздника. Потом еще что-нибудь придумаем.

Свекор одобрительно улыбнулся:

— Годится. Нельзя постоянно быть серьезным и деловым, надо хоть иногда расслабляться.

Они весело болтали всю дорогу до дома, Виктор Федорович поставил машину в расположенный рядом с домом гараж-«ракушку», и уже через полчаса они, переодевшись и переобувшись, шли к метро. Погода стояла изумительная, теплая, солнечная. Выйдя из метро на станции «Охотный Ряд», они сразу влились в толпу гуляющих. Движение транспорта по случаю праздника было перекрыто, и люди чувствовали себя вольготно, не спеша шагая по широкой проезжей части. Огромные куклы, чучела, воздушные шары, клоуны и ряженые, визжащие от восторга детишки, продавцы мороженого и сладостей, голубое небо и приятный ветерок, идущий рядом мужчина, который крепко держит ее под руку — все это мгновенно слилось в душе Иры в единое пронзительно-острое ощущение невероятного восторга. И почему она решила, что народное гулянье — это развлечение для приезжих? Откуда в ней этот аристократический снобизм, с ее-то более чем сомнительным происхождением?

Погуляв около двух часов, они зашли в «Патио Паста», где, против обыкновения, оказалось столько народу, что с трудом нашелся свободный столик. Ира просматривала меню и прикидывала, до какой степени имеет право нарушить диету. Самое вкусное здесь как раз то, что ей категорически нельзя. Спагетти — те же макароны, к которым она привыкла с детства, а спагетти «болоньезе», на ее взгляд, мало чем отличались от макарон «по-флотски» с кетчупом, которые она поглощала в немыслимых количествах в юности. Макароны Ира обожала и могла есть их три раза в день семь дней в неделю. Ну и черт с ним, сегодня такой день, что можно нарушить не только диету.

Как хорошо вот так сидеть вдвоем среди толпы, без мужа и свекрови, пить вино и разговаривать ни о чем! А впереди еще вечер, уютный домашний вечер с чаем, телевизором и острым ощущением оторванности от всего мира. И еще семь таких же чудесных вечеров… Виктор Федорович смотрит на нее теплыми глазами, подносит зажигалку, когда Ира закуривает, и она, не желая отказывать себе в маленьких радостях, каждый раз обхватывает его руку своими пальцами, наклоняя кончик сигареты к подрагивающему пламени. От этого прикосновения ее бьет током, и она, едва затушив окурок, считает для приличия до десяти и снова тянется к пачке. Во рту горечь, от избытка никотина пересохло в горле и побаливает голова, но Ира снова и снова наклоняется к его руке, держащей зажигалку, и прикасается к его теплой чуть шершавой коже.