Тот, кто знает. Книга вторая. Перекресток - Александра Маринина

— Вы никогда не говорили об этом, — удивилась Наташа.

— А зачем? Мое поколение привыкло копить деньги, откладывать на черный день. Вот и я откладывала. Теперь, я полагаю, пришло время их использовать. И не смей отказываться. Ты не имеешь морального права эксплуатировать человека, которого больше не любишь и который не любит тебя. Это неприлично.

Наташа пошла готовить ужин и все время мысленно повторяла слова Бэллы Львовны. Да, она отдавала себе отчет в том, что не любит мужа, что они отдалились друг от друга, стали совсем чужими. Да, Вадим с каждым днем становится все более нетерпимым к любому беспорядку, к малейшей пылинке, даже к тому, что Катюша, возвращаясь порой довольно поздно, слишком громко хлопает входной дверью. Да, она не хочет больше жить с ним. Но ей никогда и в голову не приходило, что со стороны такое положение может выглядеть как беззастенчивая эксплуатация присущего Вадиму чувства ответственности. Как намеренное унижение. Как что-то непорядочное. А ведь Бэлла права… Она, Наташа, бегает на свидания к любовнику, пока ее муж вкалывает, чтобы отселить ее же сестру. Бэллочка права, она поступает гадко. Мерзко. И какой же выход? Просто так, на ровном месте взять и предложить Вадиму развод? С какой стати? И имеет ли она право брать деньги у Бэллочки? Ведь они на черный день отложены.

Хлопнула дверь, и тут же раздался недовольный голос Вадима:

— Почему опять свет в прихожей горит? Неужели так трудно выключить?

Наташа выбежала ему навстречу, виновато улыбнулась.

— Это я включила, для тебя. Увидела из окна, что ты идешь, и включила, — неловко солгала она.

— А это что?

Он брезгливо поднял пару кроссовок, вокруг которых на полу образовалась грязная лужа. Кроссовки принадлежали племяннице Кате, которая явилась домой полчаса назад, предварительно потоптавшись по обильно политой дождем земле. Вероятнее всего, в каком-нибудь скверике с мальчиком гуляла.

— Неужели так трудно поставить обувь на коврик, чтобы не пачкать пол? — гремел Вадим. — Я специально покупал коврики, вон они, по всей прихожей валяются, чтобы ставить обувь. И почему в этом доме никто не считает нужным соблюдать порядок и убирать за собой грязь?

— Я сейчас вытру, — тихо сказала Наташа. — Не кричи, пожалуйста. Пойдем ужинать, у меня все готово.

— Нет, ты не будешь вытирать! Это чьи кроссовки?

— Катины.

— Вот пусть она и вытрет! Почему ты должна убирать за ней? У нее что, рук нет? Спина больная? Немедленно пойди к ней и скажи, чтобы она вымыла пол в прихожей.

— Успокойся, пожалуйста, она все вымоет. Пойдем ужинать.

Но сегодня Вадим был что-то особенно агрессивен. Каждое Наташино слово вызывало в нем бурю протеста.

— Вадик, что случилось? — наконец не выдержала она. — Чем ты сегодня так раздражен? Что-то произошло?

— Ты меня спрашиваешь, что произошло? — гневно переспросил он. — Ты хочешь сказать, что тебя все устраивает и ты не видишь поводов для раздражения? Твои демократы развалили всю страну, в результате люди, которые честно трудились всю жизнь, не покладая рук, остались нищими. Самые нужные профессии врачей и учителей оплачиваются жалкими копейками. Армия и милиция развалены, разрушены. Это ты считаешь нормальным? Тебя это не огорчает и не раздражает?

— Но Вадик, это случилось не сегодня… Почему именно сегодня ты такой злой? Что тебя достало?

— Именно сегодня? — Он отшвырнул вилку. — Просто сегодня ты соизволила открыть глаза и обратить внимание на мое настроение. Тебе давно уже безразлично, и чем я живу, и как я работаю, и что меня достает! Тебе важна только твоя работа, при помощи которой ты имеешь возможность прославлять преступных политиков, ведущих нашу страну к гибели. Тебе важны только слава, популярность и рейтинги твоих передач, ничто другое тебя не интересует.

— Ты же знаешь, я ушла из программы… — пыталась возразить Наташа, но муж ее не слушал.

— Ну конечно, теперь ты рвешься к славе великого кинорежиссера! Премии, овации, признание! Кинофестивали, тусовки, фуршеты, презентации! А как живет простой народ — ты и знать не знаешь и не хочешь знать. У тебя достаточно денег, чтобы не подсчитывать каждый день, на сколько подорожало масло и сумеешь ли ты купить целую буханку хлеба или только половину.

— Вадик, я отлично знаю, что и сколько стоит, я сама покупаю продукты каждый день. И считаю каждый рубль. Зачем ты меня упрекаешь? Разве ты забыл, как я раскладываю деньги по конвертам, чтобы на все хватило и чтобы не истратить лишнего?

Она все еще пыталась его успокоить, привести какие-то разумные доводы, но понимала, что доводов этих не найдет. Что можно противопоставить реальному обнищанию пенсионеров, врачей и учителей? Что может утешить высококлассного специалиста, не по своей вине превратившегося в безработного? Жалкие слова о неизбежных экономических трудностях переходного периода? Политические резоны? Примеры того, что справедливого социального устройства не бывает в принципе, что при любом экономическом режиме обязательно будут обиженные и обделенные? Об этом можно было бы говорить в газетной статье или с экрана телевизора, но с мужем, дома, за ужином дискутировать на политические темы…

— Давай закроем тему, — примирительно произнесла она, стараясь говорить мягко и тепло. — Ты пришел домой, а не на политический диспут. Лучше поговорим о домашних делах. Мальчики мне сказали…

Но он не дал ей закончить фразу:

— Ах вот как?! Ты считаешь ниже своего достоинства говорить со мной о политике? Ну разумеется, кто я такой, чтобы обсуждать со мной такие сложные проблемы! Всего лишь продавец, стоящий за прилавком на вещевом рынке! Я — торгаш, существо низменное и не достойное уважения. Я — никто в твоих глазах! Ничтожество, годное только на то, чтобы приносить в дом деньги. Так или не так?

Наташа чувствовала, как темнеет в глазах, все вокруг становится ядовито-красного цвета — цвета злобы и ненависти. Все, пора кончать с этим. Бэллочка права. И Инка права. И Вадим прав. Все кругом правы, кроме нее. Но у нее нет больше сил это выносить.

— Это не так, — она говорила совсем тихо, потому что каждый звук болью отдавался в затылке, — но я не хочу, чтобы ты думал… чтобы чувствовал…

Господи, она растеряла все слова, она никак не может составить связную осмысленную фразу, чтобы выразить то, что хочет донести до его сознания.

— Вадим, выслушай меня. Тебе очень тяжело, я это понимаю. Ты попал в невыносимую ситуацию. Я вообще удивляюсь, как ты до сих пор сохранил здоровую психику. Я на твоем месте давно уже свихнулась бы. Но я не хочу больше, чтобы ты мучился. Это не нужно ни мне, ни тебе. Давай купим для тебя отдельную квартиру, и ты будешь жить один. Так будет лучше для всех, поверь мне.

Он резко отодвинул тарелку и встал:

— Ты меня выгоняешь?

— Неправда. Я тебя не выгоняю. Я только хочу, чтобы тебе жилось лучше и легче. Ты очень устал, ты измотан, нервы у тебя на пределе. Ты все время кричишь, ты всем недоволен, постоянно ворчишь, бранишься… Ты запугал всю семью. Тебя все боятся. Разве ты не заметил, что, когда ты приходишь домой, все стараются без необходимости не выходить из своих комнат, чтобы не нарваться на тебя? Не нужно продолжать эту пытку. Давай купим тебе квартиру, и ты освободишься от нас.

— Так, — протянул он. — Стало быть, не нужен стал. Пока был богатым подводником, был нужен, а как стал шмотками торговать, так пошел вон? Еще бы, знаменитой Наталье Вороновой не пристало иметь такого мужа. Ей больше бизнесмен какой-нибудь подойдет, вроде Ганелина, который по тебе давно сохнет. Ну что ж…

— Вадим, как ты можешь?! — почти закричала она. — Ты не должен так говорить! Это неправда…

Она разрыдалась и не услышала, как Вадим вышел из комнаты. И только когда до ее слуха донесся стук закрывшейся за ним входной двери, Наташа поняла, что муж ушел. Куда? И когда вернется?

Она постаралась взять себя в руки, вытерла слезы, убрала со стола, вымыла посуду. И села на диван. Пробовала читать — строчки плыли перед глазами и разбегались в разные стороны. Включила телевизор — и не поняла ничего из того, что ей пытались показать и рассказать. То и дело подступали рыдания, и Наташа давала волю слезам, потом тихонько прокрадывалась в ванную, умывалась, с тоской смотрела на покрасневшие глаза и опухшее лицо и возвращалась к себе.

В одиннадцать вечера Вадима еще не было. В двенадцать тоже. Наташа легла в постель, но свет не выключала, лежала с открытыми глазами и ждала. Но Вадим не вернулся.

Не пришел и на следующий день. С самого утра перепуганная Наташа помчалась на рынок, на стоянке увидела машину Вадима, в торговом зале издалека отыскала глазами мужа, стоящего за прилавком, и с облегчением вздохнула. Слава богу, ничего не случилось, он жив и здоров. К Вадиму она не подошла. Зачем? Если бы он хотел с ней о чем-то поговорить, он вернулся бы ночевать. Раз не вернулся, значит, разговаривать с ней пока не хочет. Или не может.