Хьервард - Эдвард Корнейчук

Слегка придерживая рвущегося вперед коня за узорчатый повод, я хладнокровно наблюдал за атакой. С небольшой возвышенности все происходящее в деревне было видно, как на ладони. У копыт моего коня замер, свирепо скалясь и прижимая уши, Джемберг, бойцовый пес, такой же кровожадный, как и его знаменитый тезка.

Мои воины, ловя обнаженными мечами блики восходящего солнца, скакали между изъеденных временем заборов, низеньких бревенчатых изб и огородов.

В одном из дворов завязалась рукопашная схватка. Оттуда доносились вопли и звон от ударов стали о сталь. В распахнутые ворота, размахивая мечом, влетел Кретьен.

Несколько человек в легких кожаных крутках выбежало из-за сарая на другой стороне улицы. Они кинулись прочь из поселка, спотыкаясь в лужах. Кретьен и остальные, закончив с оборонявшимися во дворе, с гиканьем бросились за убегавшими. По крикам Кретьена становилось ясно, что он пребывал на хрупкой грани восторга и безумия.

Орденские всадники догоняя беглецов, с размаху рубили по неприкрытым спинам и головам.

Последний из мятежников, устав от бега, остановился, и, повернувшись к своим преследователям, что-то хрипло выкрикнул. В следующее мгновение меч Кретьена со свистом снес ему голову.

Схватка закончилась. Все мятежники, находившиеся в деревне, были перебиты.

Ко мне подъехал брат-рыцарь Гальфрид. Он был очень бледен, под глазами лежали черные тени.

Неужели я тоже выгляжу таким усталым? Таким старым…

Проклятая война…

— Мужичье Аргнистово бьется до последнего, брат Вернер. — сказал брат Гальфрид, сплевывая в осеннюю грязь. — В плен не сдаются.

— Правильно делают. — я смотрел, как мои воины тащат со двора молодую крестьянку. Он кричала, пытаясь отбиться.

Потрепав нетерпеливого коня по загривку, я шагом тронулся к деревне. За мной двинулись безмолвные воины-послушники. Через прорези глухих шлемов посверкивали их холодные равнодушные глаза.

Мой стремянный, неотступно движущийся по левую руку, завозился, разжигая крошечную курительную трубочку. Пробормотал вполголоса:

— Слава Богам! Одной деревней меньше…

Жителей согнали на самую широкую часть деревенской улицы.

Вдоль кучки избитых людей, испуганно оглядывающихся по сторонам, позвякивая доспехами и слегка постукивая обнаженным мечом по голенищу сапога, прохаживался Кретьен.

— Где староста? — тихо спросил я, подъезжая.

Кретьен толкнул в плечо кого-то сутулого старичка с окровавленным лицом. Старичок споткнулся и повалился в грязную лужу перед копытами моего коня.

— Ваша милость! Отец родной! — запричитал старичок, жалобно глядя на меня снизу вверх и не делая попыток подняться из лужи. — Не губите старика! Не губите старика!

— Ты признаешь власть Ордена Звезды? — спросил я.

— Ваша милость! Признаю! Признаю! — старик стал торопливо кланяться, негромко подвывая.

— В твоей деревне стояли мятежники? — спросил я.

— Не губите! Не губите старика! — подвывал он, игнорируя мой вопрос.

— Повесить! — коротко приказал я, повернувшись к Кретьену. Он радостно оскалился.

— Давайте его вон к тому дереву! — закричал Кретьен. — Старый хрен! — он с яростью ударил старика рукояткой меча.

Два воина подхватили забрызганного грязью старика под локти и повели к раскидистому дереву, росшему возле дороги.

Брат-рыцарь Гальфрид поехал вслед за ними, устало покачиваясь в седле.

Пока воины занимались приготовлениями к казни, брат Гальфрид скучным голосом, лишенным всяких интонаций, по памяти зачитал смертельный приговор. За последнее время ему приходилось читать его очень часто. Слишком часто.

Испуганные жители, жмущиеся друг к другу, окруженные озлобленными воинами, оцепенело наблюдали за казнью.

Старик перестал причитать. Теперь он молчал, уставившись куда-то перед собой, не слыша и не замечая происходящего вокруг.

Прищурившись, я смотрел на небо. Я чувствовал себя невероятно усталым и разбитым.

Холодные ветра — сиверы кидали на деревню клочья грязно-желтых листьев, носились между домов, распахивали плащи воинов, завывали в печных трубах. Они старались напомнить людям, что не за горами время Белого Безмолвия.

К полудню небо прояснилось, вновь показалось между рваных туч бирюзовой гладью. Наперекор утихшим ветрам засияло солнце.

Я вошел в избу, самую богатую в деревне, в которой собирался расположиться на ночлег. Во дворе мой стремянный с парой воинов-послушников распрягал вьючных лошадей.

Отстегнув тяжелый меч — прекрасную работу гномов Ар-ан-Ашпаранга, я сел на широкую лавку.

Пришел Джемберг, виляя хвостом, доверчиво ткнулся мокрым носом в мои ладони. Я поворошил пальцами его гладкую густую шерсть. Постукивая когтями по дощатому полу, пес ушел к дверям и завозившись, улегся спать возле них.

Я поплотнее закутался в теплую меховую накидку.

Хотя было время обеда, есть мне совсем не хотелось. Я велел стремянному подать вина.

Опустошив высокую глиняную кружку большими торопливыми глотками, я почувствовал, что немного согрелся. Вино слегка затуманило взор, зато мысли мои сразу же приобрели приятную легкость, отстранившись от обыденного и привычного окружения.

— Пойди сюда! — крикнул я стремянному. Он сидел в сенях и тихонько наигрывал на потрепанной лютне, которую таскал с собой по всем походам. — Хочу спросить тебя…

— Да, ваша милость! — стремянный вошел и остановился возле меня, ожидая продолжения. Испытанный воин, со шрамом во всю щеку, участвовавший вместе со мной в памятных вылазках против диких тварей Орды.

— Как думаешь, победим мы мятежников?

— Ваша милость, а разве может быть иначе? Мы — Воины Ордена Звезды. Нам сами Боги помогают.

— Уверен? — я усмехнулся. — Мы с тобой давно вместе воюем. Скажи мне честно, без утайки. Каким бы не был твой ответ, я тебя заранее прощаю. Скажи мне, я — жестокий командир?

Стремянный уставился на меня удивленно. Покачал головой, усаживаясь на скамью рядом со мной.

— Ваша милость… А на войне ведь по-другому нельзя. Здесь все просто — или победа или смерть. Зато уж если победил — некому тебя судить. Был ли ты жестоким или милосердным — неважно. Главное, что победить смог.

— Скажи, а тебе самому война не надоела?

— Не надоела, ваша милость.

Теперь я удивился его словам. Я посмотрел ему в глаза. Он был еще молод, едва ли ему исполнилось двадцать. Но глаза его показались мне невероятно старыми. Наверное, точно такие же глаза у бессмертных эльфов.

— Как война может надоесть мне… — продолжал он. — Если вся моя жизнь — это война. Ничего другого я не знаю, не умею, да и не хочу знать.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});