Грозная опричнина - Игорь Фроянов

К тому же приему прибегали и сторонники «ереси жидовствующих», которым внимал Иван III. Великий князь, как известно, не только покровительствовал еретикам, призывавшим к изъятию сел, принадлежащих русскому духовенству, но и защищал их от преследований со стороны правоверных иерархов церкви. Сочинитель «Слова кратка» искал и находил в прошлом аналогичные примеры, перекликающиеся с современной ему действительностью: «Анастасии кесарь, побарая по еретицех, церковь божию с пастыри ея гоняше, стяжании их отемлюще и къ скровищу своему прилагающе и приписующе»{1335}; «и Ераклии кесарь, тогож сребролюбия и порока ради ереси монохелиския…»{1336}. Разумеется, церковная политика Ивана III имела свою специфику, обусловленную исторической обстановкой, в условиях которой она осуществлялась. Автор «Слова кратка» это хорошо понимал. Но он также знал, что Иван Васильевич был очень расположен к советам еретиков, выступавших против земельных «стяжаний» монастырей и церкви. Не потому ли «Слово кратко» упоминает тех, кто «съветуяй отемлющему», т. е. советников, обещая им равную казнь — смерть, «понеже творяй и съветуяй вменяются за едино»{1337}. Всем ходом своих рассуждений составитель «Слова» подводит к следующему положению: «Всяк убо, иже церковнаа стяжаниа, села или скровище отемлет или насилствует и врежает, от святых отець отречен и отлучен наричеся зде и в будущем»{1338}.

Несмотря на анафематствование и обличения в публицистике, направленные «противу тех, иже в вещи священные, подвижные и неподвижные съборные церкви вступаются», великий князь московский продолжал покушаться на церковные земли в Новгороде. Новгородцы имели некоторые основания упрекать Ивана III в том, что он обращается с ними, «яко с пленными». Несколько иначе развивались события в центральных уездах Русского государства.

«В коренных областях северо-восточной Руси, — замечает С. Б. Веселовский, — вопрос о монастырском землевладении был значительно сложнее. Здесь многочисленные и богатые монастыри были такой силой, с которой нельзя было не считаться. В борьбе за землю иосифляне взяли верх, и вел. кн. Иван ограничился частными мерами, вероятно косвенными»{1339}. Кроме отмеченных С. Б. Веселовским обстоятельств, следует, по нашему мнению, сказать и об отсутствии в «коренных областях северо-восточной Руси» острого дефицита земель, потребных для испомещения здесь служилых людей. Ведь изыскало же земли правительство даже в середине XVI века, когда вознамерилось испоместить в Московском и соседних уездах так называемую избранную тысячу{1340}. И все-таки исследователи отмечают введение в конце XV — начале XVI века некоторых ограничительных мер, касающихся земельной собственности монастырей{1341}, что вызвало замедление роста монастырских вотчин как в центральных{1342}, так и периферийных районах страны{1343}. «В истории таких крупнейших монастырей, как Троицкий Сергиев и Кириллов Белозерский, — писал опять-таки С. Б. Веселовский, — мы наблюдаем в конце XV и в начале XVI в. такое замедление роста их землевладения, что естественно возникает предположение о каких-то запретительных мерах, принятых вел. кн. Иваном»{1344}. С. М. Каштанову дело представляется так, что «с конца XV в. московским великокняжеским правительством твердо был взят курс на ограничение роста монастырского землевладения»{1345}.

В наступлении правительства Ивана III на церковные земли непосредственно участвовали, надо полагать, московские правители-еретики. Примером, хотя и не прямым, здесь может служить относящаяся к 1490 году и подписанная Федором Курицыным грамота, «ограничивающая земельные приобретения пермской епископии; уже присоединенные епископом [Филофеем] волостные земли должны были быть возвращены «тем людям, кого владыка те земли и воды и угодья поймали»{1346}. Если согласиться с тем, что «Федор Курицын принимал участие в оформлении тех юридических актов, которые совершались с ведома И. Ю. и В. И. Патрикеевых»{1347}, то круг противников церковно-монастырской земельной собственности расширится, причем за счет весьма знатных и влиятельных политических деятелей конца XV века. Правомерность подобного умозаключения выглядит вполне обоснованной на фоне яростной последующей борьбы князя-инока Вассиана Патрикеева против земельных стяжаний церкви.

Партия еретиков, враждебных русской православной церкви, заронила в сознание Ивана III идею о необходимости секуляризации и укрепила его в этой идее. Великий князь не скрывал своих замыслов. «Период с сентября 1502 по август 1503 г., — говорит С. М. Каштанов, — время большой сдержанности в иммунитетной и земельной политике. Позиция, занятая великокняжеским правительством, откровенно демонстрировала его секуляризационно-ограничительные намерения»{1348}. Вопрос о секуляризации церковно-монастырской земельной собственности призван был решить собор 1503 года. Понимал ли Иван III, что, выступая против сложившегося экономического уклада жизни монастырей, он расшатывает усердно создаваемую им русскую государственность, сказать трудно. К счастью, большинство духовных иерархов, заседавших на соборе, отвергло притязания правительства{1349}, осуществлявшего земельную программу «жидовствующих». Это было провалом политики не столько самого великого князя Ивана, сколько еретической придворной партии, что не могло остаться без последствий для приверженцев ереси. «Победа воинствующих церковников на соборе 1503 г., — резонно (лексическая экспрессия не в счет. — И.Ф.) замечает А. А. Зимин, — предрешила судьбу кружка вольнодумцев, которые группировались вокруг дьяка Федора Васильевича и Ивана Волка Курицыных»{1350}. Собор 1504 года приговорил наиболее опасных еретиков к смертной казни{1351}. По нашему мнению, есть основания говорить об известной обусловленности собора 1504 года победой русских иерархов на соборе 1503 года. Если это так, то естественным образом напрашивается вывод о том, что план секуляризации, вынесенный на собор 1503 года, был разработан еретиками, окружавшими Ивана III. А это означает, что собор 1504 года следует рассматривать как завершающий момент торжества православного духовенства над «жидовствующими», а соборы 1503 и 1504 годов — как этапы его достижения.

Казни еретиков не сопровождались, по-видимому, полной заменой правительственных лиц в Москве. Многие бояре, служившие великому князю, оставались по-прежнему еретиками, хотя и старались держать свою причастность к ереси в тайне. Присутствие еретиков во власти, особенно в начальный период княжения Василия III, способствовало известной ее преемственности с предшествующей властью, находившейся в руках Федора Курицына и К°. Вот почему политика ограничений в области монастырского землевладения продолжалась и после того, как Василий Иванович занял великокняжеский стол. С. М. Каштанов, глубоко исследовавший проблему, говорит о том, что «мероприятия Василия III в области иммунитета являлись продолжением начинаний Ивана III, направленных на сокращение феодальных привилегий. В 1505–1507 гг. правительство произвело частичный пересмотр старых жалованных грамот»{1352}. В ближайшие годы предпринимались аналогичные ограничительные меры: «До середины 1511 года правительство чрезвычайно строго придерживалось принципов иммунитетной политики, выработанных в последние 15 лет княжения Ивана III»{1353}. По словам С. М. Каштанова, «промежуток с конца 1505 до середины 1511 гг. был временем наиболее последовательной борьбы правительства Василия III за ограничение податного иммунитета»{1354}. Сокращались льготы митрополичьего дома и монастырей{1355}. Не произошло существенных перемен в этом отношении и в 1512–1514 гг.{1356}, несмотря на то, что лично великий князь Василий, судя по всему, не испытывал желания покушаться на церковную собственность. По словам А. С. Павлова, «даже в тех случаях, когда этот государь находился в таком же положении относительно церковных и монастырских вотчин, в каком его отец — при покорении Новгорода, он поступал совершенно вопреки отцовскому примеру. Так в 1510 году, при взятии Пскова, великий князь, отобрав несколько вотчин у лучших псковичей, «не вступился в церковные земли, благоговеинства ради псковских иереев», а при покорении Смоленска в 1514 году он даже торжественно обещал охранять неприкосновенность прав местной церкви»{1357}, обязавшись «в дом Пречистые, и в скарб, и во все монастыри, и в церковные земли и в воды не вступатися и не рушити их ничем»{1358}. Но то были единичные, так сказать, проявления, отклоняющиеся от общей политики, которая продолжала развиваться в заданном Иваном III направлении.