Сибирский ковчег Менделеевых - Вячеслав Юрьевич Софронов

ведают из чего сапоги шьют и как хлеб растят.

– Поднимут тебя в очередной раз на смех. То-то слава о тебе пойдет: скажут, на старости лет совсем из ума выжил.

Но Иван Павлович уперся и отступать от своих предложений не хотел ни на йоту.

– Много ты понимаешь, кого и чему учить надо – парировала она, – поступай как хочешь, тебе решать.

Не захотев ничего менять, Иван Павлович отправил свое прошение, хотя и понимал: супруга права и вряд ли его предложение найдет понимание среди министерских служителей, у которых на уме совсем другое.

Ждать пришлось долго. Прошел год, потом еще несколько месяцев, и, наконец, пришел ответ, в котором скупо сообщалось: в настоящее время вакантных мест не имеется и когда таковые появятся, неизвестно. Тут он понял, что рушатся не только его планы, но и сама жизнь и протянет он после этого совсем недолго.

Да и Мария Дмитриевна после выхода мужа в отставку, начала относиться к нему как к еще одному ребенку, и всяческие его просьбы и хотения по большей мере принимала за капризы. Взявшись за управление фабрикой, она во многом поменяла свои взгляды и воспринимала происходящее в зависимости от пользы, которую приносит тот или иной человек ей лично и ее делу. Постепенно она обзавелась нужными торговыми связями, как в ближайших губернских городах, так и в степных районах, где кочевые народы охотно приобретали посуду даже с изъянами. Да и вся посуда зеленого стекла, производимая по давно устаревшим технологиям, не выдерживала конкуренции с той, что везли из центра. Но что-то менять на фабрике она не хотела, довольствуясь малой прибылью. Да и ее былой запас сил и возможностей давно иссяк, и она хорошо осознавала, что через год другой станет такой же, никому не нужной, как ее муж. Но пока еще хоть какие-то силы оставались, она старалась побольше находиться дома, чтоб уделять внимание детям. Если младшие из них Павлик и Дима начали посещать гимназию и за них она могла быть спокойна, как и за Ивана, прошлым летом уехавшего в Омск к Капустиным, то средние дочери, Поля и Лиза, незаметно отдалились от нее и все больше пропадали в религиозном кружке, руководимом Непряхиной.

Дома они сразу же после завтрака закрывались в своей комнате наверху и оттуда неслось их заупокойное пение, сопровождаемое словами молитв. Иван Павлович только посмеивался над затворницами, называя их религиозное увлечение пустой блажью, которая рано или поздно пройдет. Полина даже пользовалась его особым покровительством и вечерами он вместе с ней читал древнегреческую историю на латинском языке. Но случалось, они горячо спорили, каждый по-своему толкуя те или иные исторические факты.

Это тоже раздражало Марию Дмитриевну, которая из экономии средств уже год как уволила всю прислугу и теперь сама готовила пищу для всего семейства, не дожидаясь помощи вечно чем-то занятых взрослых дочерей.

В Аремзянах последние несколько лет шло строительство нового храма, для чего собрали около двух десятков мужиков из соседних деревень. Летом, получив благословление владыки, на ней был водружен крест и состоялось торжественное освещение самой церкви. На богослужение пожаловал сам архиепископ Владимир и вместе с ним шесть городских протоиереев. Народу собралось неожиданно великое множество. Кто-то даже насчитал около двух тысяч. На ночь владыка пожелал остаться ночевать в господском доме и, поскольку стояла необычайная жара, несколько раз отправлялся искупаться на речку. Потом он вместе со всеми сидел за общим столом в простой домотканой рубахе с непокрытой головой и причмокивая губами, пил чай из блюдечка.

– Скажите, ваше высокопреосвященство, вы вот тут в Сибири не долго служите, а раньше, как мне известно, и в Петербурге, и в Киеве служили, – почтительно обратился к нему Иван Павлович. – Что можете про наш край заметить? Так ли здесь, как и в других местах, есть ли разница?

– Как вам сказать, мил-человек, оно и в столице увидеть можно различие, коль взять центр и окраины. Разный народец, а потому и обычаи у всех иные. То, думается, любому в глаза бросится: одни богатством своим избалованы, а иные – нищие, потому и ведут себя по-другому. А уж коли о Сибири спрашиваете, то край этот чудный, всего хватает. Может, потому и народ тут добрый, отзывчивый. Вон какой храм возвели. Любо-дорого посмотреть. И ведь почти никто, как супруга ваша сказывала, платы за труд свой брать не хотел. Иные еще от себя копеечку малую несли на колокола, на убранство, на иконы. В России тоже такое встречать доводилось. Но там все больше народ под своими господами ходит. Голову от земли не поднимает, что ему кто прикажет того и слушает. А тут все не так: каждый своим умом живет и решает. Это и хорошо.

– Не больно-то они кого слушают, наши архаровцы, – не согласился с ним Менделеев. – У них, мужичков наших, одна корысть на уме. Вот супруга моя о том много чего рассказать может. Ведь даже на жизнь ее покушались, до чего дело-то дошло… Но Мария и на этот раз не пожелала согласиться с мужем.

– То когда было, – пылко возразила она, – давно забылось. Зато теперь я с моими мужичками душа в душу живем. Они моему слову верят. И я их еще ни разочка не подвела. Коль сказала, что к такому-то числу заплачу им по ярлыкам. Значит, так тому и быть. А теперь хочу при новом храме воскресную школу завести, если вы, Ваше высокопреосвященство благословите.

– Господь благословит, – откликнулся владыка, – как можно отказать в благом деле. Свет просвещения должен веру людскую укреплять и по жизни вести. И тебе, рабе божьей, господь зачтет благие деяния.

В ответ Мария Дмитриевна лишь тяжело вздохнула и перекрестилась. Сидевшие чуть в стороне дети с интересом, не отводя глаз, смотрели на владыку. Тот заметил это и поманил младшего из них пальцем.

– Дмитрий, – ответил тот, не моргая глядя в лицо владыке.

– В гимназию, наверное, ходишь?

– Хожу, – кивнул мальчуган.

– Нравится учится?

– Нет, – спокойно ответил он.

– Это почему? – простодушно удивился владыка.

– Не интересно, скучно там, – охотно пояснил тот.

Тут уже спохватились его родители.

– Дмитрий, ты что такое говоришь?! – Мария Дмитриевна от волнения даже вскочила со своего места и притянула сына к себе. – Почему это тебе вдруг не нравится учеба в гимназии? Ты раньше никогда мне об этом не говорил. Может, мы не так что поняли? Неужели тебе не интересно, чему там учат?

Ее поддержал Иван Павлович:

– Тебе все это обязательно пригодится. Без этого никак нельзя. Что-то тебе все равно интересно?

Но