Великая война Сталина. Триумф Верховного Главнокомандующего - Константин Романенко

Москва стала прифронтовым городом. Паника и беспорядки в столице были прекращены. Для обеспечения особого положения коменданту Москвы генерал-майору Синельникову были предоставлены войска НКВД, милиция и добровольные рабочие отряды.

За два месяца действия этого постановления было «расстреляно по приговору Военного трибунала» 357 человек. В справке военной комендатуры отмечается: «Большинство осужденных к высшей мере наказания являются дезертиры, шпионы, мародеры, контрреволюционеры и изменники Родины… Осуждено к тюремному заключению… 4741 человек».

Теперь улицы Москвы перегородили баррикады и противотанковые надолбы. Ночью во время налета вражеской авиации десятки прожекторов пропарывали черноту неба, вспыхивали и мгновенно гасли разрывы зенитных снарядов. Тушившие «зажигалки» добровольцы видели с крыш домов полыхающий край горизонта, где проходил фронт. Он вплотную приблизился к городу.

Город как бы замер. Закрылись учреждения, опустел Кремль, непривычная пустота царила и в Генеральном штабе. «В должность начальника Генерального штаба, – пишет Василевский, – я фактически вступил 15 октября 1941 года. Шапошников в то время приболел и выехал в Арзамас вместе почти со всем Генеральным штабом.

Сталин вызвал меня и приказал мне возглавить группу Генерального штаба в Москве при нем, оставив для этого восемь офицеров… Я стал возражать, что такое количество – восемь человек – не может обеспечить необходимый масштаб работы… что нужно больше людей. Но Сталин стоял на своем и повторил, чтобы я оставил восемь офицеров… и я сам – девятый».

В этот решающий для существования государства момент руководство обороной Москвы практически замкнулось на Сталине. Осмысливая доклады Василевского, связываясь непосредственно с командующими фронтами и армиями, одновременно он готовил резервы. «Резервы, резервы, резервы… – вспоминал Каганович. – Он им придавал исключительное значение и держал их так вот. Если что-то и выдавал в первые месяцы войны – по крохе – одному, второму, третьему… Говорил: выжимай из себя, что можешь, и если потом увидишь, что уже все исчерпано, я тебе помогу».

Положение действительно было тяжелым. Из штабов поступала только тревожная информация. В этот момент не выдерживали нервы у многих, и даже у генералов стали появляться мысли о неизбежности сдачи Москвы. Приняв командование Западным фронтом, 15 октября Жуков представил Сталину план уничтожения танковых группировок на своем участке линии обороны. Он намеревался использовать поступившие в его распоряжение четыре танковые бригады.

Сталин не возразил против этого предложения, однако контратаки не удались, и 19 октября «пришлось подготовить план отхода с Можайского рубежа». Штаб Жукова оказался в зоне досягаемости артиллерии противника. «Долгое время – пишет Б. Соколов, – историки ломали голову: почему до конца Московской битвы штаб Жукова неизменно оставался в деревне Перхушково?»

Ситуация прояснилась, когда стало известно, что еще в 50-е годы бывший командующий Московским военным округом генерал П.А. Артемьев рассказывал на встрече с артистами Большого театра: «В середине октября и несколько позднее, когда враг подошел вплотную к Москве, мы, командный состав, чувствовали себя недостаточно уверенно, что удержим Москву. Даже командующий Западным фронтом Жуков попросил у Сталина подкрепление, но не получил ни одного солдата. Его штаб в Перхушкове был полуокружен немцами, и у Жукова сдали нервы. Он попросил Верховного перевести свой штаб на Белорусский вокзал. Сталин ему ответил: «Если вы попятитесь до Белорусского вокзала, я займу ваше место…»

Маршал Голованов рассказывал об обстоятельствах этого эпизода: «Жуков прислал генерала Соколовского к Василевскому… чтобы тот в Генштабе принял узел связи для Западного фронта. Василевский с недоумением позвонил об этом Сталину, и тот дал нагоняй Жукову. Жуков предлагал сдать Москву, и так оно и было бы, если бы не Сталин… А ведь этот факт нисколько не принижает роли Жукова, а показывает, сколько сомнений и какими усилиями советского народа была достигнута победа под Москвой.

Но сравнивать в этом деле Жукова с Кутузовым тоже нельзя, ибо сдача Москвы в 1941 году значила для нас куда больше, чем в 1812-м, когда она не была столицей. Жуков не мог знать того, что знал Сталин и что стало всем нам известно значительно позже: с падением Москвы против нас на востоке выступала Япония, и воевать в то время сразу на два фронта…»

Долгое время антисталинисты усиленно эксплуатировали миф, по которому Вождь якобы «панически боялся фронта» и «ни разу не выезжал на фронт». Это была ложь. Впрочем, долгое время о некоторых фактах просто не знали или не хотели знать и историки. Об одной из его поездок в 1943 году речь пойдет дальше, но, как свидетельствует Серго Берия, только «в период обороны Москвы Сталин выезжал на фронт дважды».

«Меня, – пишет он, – поразила сама организация этих поездок. Никем и никогда они заранее не планировались. Например, когда он выезжал в район Волоколамска, внезапно вызвал Жукова и моего отца и сообщил… что намерен побывать в этот день на одном из участков фронта. Никакой, повторяю, предварительной подготовки. В этом отношении, убеждался и сам я не раз, был он очень оригинальным человеком…

Здесь не было саморекламы. Вне всяких сомнений, для защитников Москвы да и для всей воюющей страны выезд Верховного главнокомандующего на фронт – событие. Пожелай Сталин, и пропаганда преподнесла бы его так, как надо. Но, как я понял, Сталин в этом абсолютно не нуждался и явно исходил из других соображений. Во всяком случае, пресса о таких поездках молчала.

…Верховный какое-то время провел на командном пункте, осмотрел передний край немцев, и мы возвратились в Москву. Лишь там я узнал, чем был вызван этот выезд на фронт. Оказывается, накануне ему доложили разведданные о том, что немцы готовят последний удар на Москву и сосредоточили на этом участке фронта большие танковые силы. Позднее выяснилось… что в ходе минувших боев немцы выдохлись и резервов для проведения крупной наступательной операции не имели. Убедившись в этом на месте, Сталин приказал возвращаться в столицу.

Уезжали, как и приехали, без лишней помпы. Сталин в той же шинели без знаков различия, в обычной шапке-ушанке сел в машину, и мы тронулись» [74] .

Конечно, в эти дни смертельной опасности Верховный главнокомандующий абсолютно не задумывался: как оценят его поступки историки. Его мысли были заняты совершенно иными проблемами. Он усиленно готовил резервы, но пока ставил перед командующими армиями задачи обескровить врага.

Он понимал, что в планы противника входит намерение окружить советскую столицу, и, чтобы усилить защиту с севера, Сталин произвел очередную реорганизацию системы обороны. Еще 17 октября Сталин разъединил правый фланг войск Западного фронта, отделив три армии – 22, 29, 30-ю, и образовал из них Калининский фронт под командованием генерала И.С. Конева. В штабе Жукова облегченно вздохнули, теперь объем задач Западного фронта сужался.

Между тем положение на фронте оставалось напряженным, не все войска проявляли мужество и стойкость, и обстановка требовала самых чрезвычайных мер. 21 октября Жуков и Булганин потребовали от Военного совета 43-й армии: «В связи (с) неоднократным бегством с поля боя 17 и 53 сд (стрелковой дивизии. – К. Р. ) приказываю: «В целях борьбы с дезертирством выделить к утру 22.10 отряд заграждения, отобрав в него бойцов вдк (воздушно-десантный корпус). Заставить 17 и 53 сд упорно драться, и в случае бегства выделенному отряду заграждения расстреливать на месте всех, бросающих поле боя».

На следующий день, в новом приказе, они потребовали от командарма 43-й армии генерал-майора Голубева: «На 17-ю дивизию немедленно послать Селезнева, командира 17 сд немедленно арестовать и перед строем расстрелять».

В приказе войскам Западного фронта № 054 от 4 ноября сообщалось, что «за невыполнение приказа фронта по обороне (района) Руза и сдачу г. Руза без боя (командир дивизии подполковник) Герасимов и (бригадный комиссар) Шабалов расстреляны перед строем». Конечно, это была не парадная гримаса войны, но на войне как на войне.

В особо критических ситуациях Сталин был вынужден перебрасывать на ответственные участки обороны дополнительные силы из своих стратегических резервов, и германские генералы все чаще ощущали, что уже теряют инициативу.

В немецком обзоре «Штурм у ворот Москвы» отмечается: «23 октября авангард 10-й танковой дивизии вышел к перекрестку дорог на большой автостраде Москва – Смоленск, между Шелковкой и Дороховом, в 21 км восточнее Можайска. Эта автострада – единственная сквозная дорога с запада на восток, главная артерия Центрального фронта. Это хорошо понимает противник. Для большевиков не осталось тайной, как важна большая автострада немецким тыловым службам…