Неизвестный Бондарчук. Планета гения - Палатникова Ольга Александровна

А Сергей Фёдорович не сбежал – вот что значит боец! И после съезда, хоть был эмоционально взведён, с юмором рассказал мне, как встретился в кремлевских кулуарах с Тамарой Фёдоровной Макаровой и спросил:

– Вы видели «Лермонтова»?

– Да, Серёжа, видела. Коля ещё молод, надо бы подучиться…

– А вы знаете, что это первый фильм в нашем кино о силе, которая нам жить не даёт.

– Какая эта сила? – с присущей ей мягкостью в голосе поинтересовалась Тамара Фёдоровна.

– Книжки надо читать, – в тон дорогой учительнице ответил Бондарчук.

Он не отрёкся от моего фильма.

Через двадцать с лишним лет тот позорный 5-й съезд чуть не повторился – лукавые решили, что вправе не выбрать на очередной кинематографический съезд Никиту Михалкова. Думали, скрутят его, как скрутили Бондарчука. И действовали по старому, как мир, плану – поклёп, сплетня, очернение. Опять была развёрнута клеветническая атака в прессе, вся страна была в курсе недостойной кинематографической свары. Немного погодя мы проводили очередной «Золотой Витязь» на Липецкой земле, так губернатор Олег Иванович Королёв рассказал: «В газетах шумиха про вашу киношную перепалку, а у нас на каждом углу горячие обсуждения и общий вывод: „Проиграет Михалков – проиграет Россия“».

Я тоже тогда внёс лепту в медиа-процесс, сделал для православного телеканала «Спас» с Никитой интервью. Всё-таки беспокоился за него, ведь мы дружим с отрочества, с того давнего 1960-го, когда я снимался у его старшего брата Андрея в дипломном фильме «Мальчик и голубь».

– Как ты это выдерживаешь? Ты не сломаешься? Завистники – вечны. Ведь с тобой пытаются сотворить то же, что с Бондарчуком, потому что сейчас лидер – ты.

На что был ответ:

– Коля, не сравнивай меня с Сергеем Фёдоровичем. Его подкосить сумели. – Посмотрел прямо в камеру и сказал всем телезрителям «Спаса»: – А у меня, друзья, здоровья хватит.

Смягчил Никита: Бондарчука не просто подкосили, а срезали под корень – он начал умирать. Он совершенно не утратил собственного достоинства и ни на йоту не изменил своим убеждениям. Духовно его не сломили. На него подействовали психогенно – будь он в другом тонусе, организм боролся бы с болезнью. Помню, летом 1994-го попросил его возглавить жюри Третьего «Витязя», с которым мы собирались в Приднестровье. Отозвался добродушно:

– Нет, в жюри заседать не хочу, а приехать – приеду, побуду со зрителями, посижу в креслице…

Но вскоре стало резко хуже. Видно было, что идёт процесс, который его съедает изнутри.

Я считаю, он ушёл так быстро, потому что это было парное убийство. Два жесточайших удара! Первый – 5-й съезд. Второй – история с «Тихим Доном», предательство итальянских продюсеров.

Думаю, тот «Тихий Дон», который мы видели по телевидению, это не совсем фильм Сергея Фёдоровича. Меня тревожило, что он внял продюсерам – взял на Григория и Аксинью иностранных актёров. Я спрашивал, как он с ними управится. Но он уходил от прямого ответа – просто работал. Если б он довёл картину до конца – сам её смонтировал, «одел» в звуки природы, в музыку, в свои бондарчуковские шумы – грохоты канонады, хрипы коней, шорохи сеновала, гул стяга, трепещущего на ветру… если б он сам сладил свой «Тихий Дон», мы бы увидели его очередной шедевр, даже с главными героями – чужеземцами. Я в этом уверен.

К счастью, были события, его воодушевлявшие. В 1988 году мы поехали в Великий Новгород на Дни славянской письменности и культуры. Это был первый год, когда эти Дни вышли из подполья, их уже праздновали на государственном уровне. Только представьте этот поезд Москва – Новгород: одновременно едут Бондарчук, Астафьев, Белов, Распутин, Бондарев, лучшие оперные голоса России, лучшие симфонические и народные оркестры, хор Патриархии. Я ехал в одном купе с Василием Ивановичем Беловым и оператором Толей Заболоцким. Утром зашёл в купе к Сергею Фёдоровичу; обрадовался мне, разговорились:

– Мыкола, а чего ты не играешь в кино? Ты же хороший артист. Играй – а то тебя забудут. – Помолчал. – Нет! Лермонтова они тебе никогда не забудут.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Как он воспрянул в эту поездку! Ведь он попал в родной духовный поток, в единый восходящий поток русской культуры, в поток единомышленников. Как захватила его эта мощная волна! В те перестроечные годы мы впервые оказались в родной стихии, почувствовали родную почву под ногами. Праздник был грандиозный. На улицах, площадях – повсюду – русские песни и такие плясовые, что ноги сами в пляс пускались. Я видел – он по-настоящему счастлив; дождался – вновь русская культура могущественно заявила о себе. Тогда на наших глазах возрождались традиционные духовно-нравственные ценности русской культуры. Возрождалось то, чему он поклонялся и что светило ему всю жизнь. Ведь Сергей Фёдорович был режиссёр-христианин, и кинематограф его – христианский.

…Первый раз я увидел его в 1961 году. Параллельно с «Ивановым детством» я снимался у режиссёра Г. Л. Рошаля в фильме «Суд сумасшедших». Летал из приднепровских болот в роскошную Ригу. В один прекрасный день на корабле, где шли съёмки, переполох: драят палубу, начищают до блеска всё, что способно заблестеть. И перешёптываются: «К Скобцевой должен прилететь Бондарчук».

И – вот он – прилетел! Счастливая молодая пара. Всё и вся вертится вокруг планеты под названием «Бондарчук».

Уж не помню, представили ли меня ему. Да если и представили, заметил ли он меня? Четырнадцатилетнего, никому не известного мальчика? А я влюбился в него с первого взгляда и на всю жизнь. Как несколькими месяцами раньше, придя на пробы к Андрею Тарковскому, влюбился в Андрея, и тоже с первого взгляда, и также на всю жизнь.

Ныне, когда их обоих призвал Господь, подавая в Храме поминальные записки, я пишу рядом имена Сергия и Андрея и твёрдо знаю, что там, где нет скорби, воздыханий и сплетен, они вместе взирают на нас, грешных, с надеждой и любовью; и вместе укрепляют наши души.

Здесь им не позволили быть вместе…

Бондарчук и Тарковский. Равно любимые и дорогие для меня люди. Отношения этих двух гениев еще требуют изучения и расчистки от наслоений сплетен и домыслов. Как я радовался, когда Сергей Фёдорович предложил вечно опальному Андрею работать в его Объединении на «Мосфильме»! Это был период, когда два гения сердечно потянулись друг к другу и даже строили планы совместной работы над фильмом о Достоевском. Не тут-то было! Их развели. Нашептали Андрею о «коварстве Бондарчука», который-де непременно воспользуется доверчивостью Тарковского… И заключительным аккордом стал инцидент в Каннах. Бондарчук был приглашён на Каннский Международный кинофестиваль как член жюри. А Тарковский участвовал в конкурсе с фильмом «Ностальгия». Главную премию картина Тарковского не получила. И пресса повесила неудачу Тарковского на совесть Бондарчука.

Сергей Фёдорович вернулся из Канн, и я при первом же общении задал вопрос:

– Как вам новый фильм Андрея?

Его отзыв о картине был достаточно спокойным. Не захватила его «Ностальгия», и он чисто профессионально объяснил, почему. Естественно, я спросил:

– Вы голосовали против?

– Нет, – сказал мирно, – я воздержался.

Спустя несколько лет, когда не стало Андрея Тарковского, я встретился в Париже с Отаром Иоселиани, свидетелем «Каннского инцидента». Как только фестиваль отшумел, он подошёл к своей знакомой, члену жюри, и спросил напрямик:

– Бондарчук голосовал против «Ностальгии»?

– Он вообще на том обсуждении молчал, – поведала французская кинознаменитость. – Если б выступил против фильма, то лил бы воду на мельницу Тарковского.

– Я пересказал Андрею этот разговор – продолжал Отар, – он обернулся к жене: «Вот видите, Лариса Пална, у Отара совершенно другая информация».

– Нет! – вскричала жена. – Я точно знаю! Бондарчук был послан КГБ, чтобы не дать вам «Пальмовую Ветвь»!

Да… «писала губерния»… До меня из той мутной губернии доносилось, что Бондарчук чёрствый, эгоистичный человек, что даже на собственных детей ему плевать.

Одно из наших общений было на очень не простую тему. Это был разговор один на один, я сообщил, что мы с Натальей расстались. Его реакцию я запомнил на всю жизнь, потому что тогда увидел подлинного Сергея Фёдоровича. Он долго глядел мне в глаза, и его глаза наполнялись слезами. И выдохнул лишь одно: «О, Господи». И вот в этих слезах, в этом «О, Господи» была вся его любовь ко всем своим детям… ко мне…