Эхолетие - Андрей Сеченых

– Да, Вить, догадываюсь, откуда ветер дует. Тебе знать ни к чему, спокойнее будешь. Что делать собираешься?

Неожиданно Мосол преобразился, исчезло напускное спокойствие, и по худому лицу пробежала судорога:

– Ты чё мне такие вопросы задаешь, в козлы меня записал? Мне тетя Поля, как мать была, а ты мелким братом. Был и остался.Твою ж мать… ты прикинь, что могло бы случиться . Короче, вопрос не в том, что я собираюсь делать, а в том, что нам надо делать, – карие глаза еще больше потемнели, и зрачки слились с радужной оболочкой. – Могу сказать одно: даже если я на Луну отправлю своего старшего, тебя по любому найдут и решат вопрос. Заныкаться тебе надо, и чем глубже, тем лучше. Уехать из Лисецка навсегда, сегодня .– Мосол закашлялся, потом глубоко вздохнул и перешел на горячий шепот, – даже если убить того, кто сделал на тебя заказ, это не поможет. Беги, Лёха, а я, если придется, их попридержу. Может, выиграем пару деньков, по рукам?

Самойлов оторвал спину от стены и невольно поморщился. Поясницу неприятно жгло. План действий уже сложился в его голове.

– Нет, не по рукам, мне дела кое-какие доделать надо.

– Ты что, с катушек слетел, какие дела? Участок на погосте собрался заказать? – Мосол вытаращил глаза.

– Сколько, говоришь, тебе времени на меня отвели, три дня? – Лёшка дождался, пока Витька кивнул головой, и продолжил, – сделаем следующим образом, и все останутся живы. Давай только спорить не будем, – поморщился Самойлов на готовое слететь с губ Мосла возражение, – Я уеду, но мне надо недели три.

Мосол категорично и отрицательно покачал головой:

– Не успеем. Это слишком долго.

– Мне, чтобы закончить все дела в Лисецке, нужно дня три, не больше. Потом я сразу переберусь в Каменск.

– Совсем свихнулся. Хочешь парням помочь, чтобы ездить никуда не надо было? – Мосол озадаченно посмотрел на бывшего соседа. – Там же тебя найдут в два счета. Фотку твою они получат, это вопрос времени.

– Они меня не найдут, если я поживу… в твоей квартире. И фотку мою вряд ли получат, если я доделаю все дела здесь. Короче, если хочешь помочь, гони ключи от квартиры. Я тебе потом их в почтовом ящике оставлю. Есть, где пожить до середины апреля?

– Найду, где перекантоваться. Я тогда своим через пару дней цинкану, что типа ты дома не ночуешь, хата пустая. Ты ж молодой, может, у тёлки где. Если другого пришлют, ты уже в Каменске будешь. Добро… Лёх, но только не тяни, это не шутки… слушай, ты не против, если я у тебя заночую?

– Без проблем, – Лёшка осторожно встал и пошел в комнату. Там он из шкафа достал одеяло с подушкой и положил их на диван. Потом вернулся на кухню, – Сам постелешь. Белье на диване.

Мосол кивнул и ушел спать. Лёшка повозился с отцовским фотоаппаратом, заряжая в него пленку, потом еще долго курил на кухне и, наконец, отправился к себе в спальню. Когда он уже почти заснул, из комнаты послышался голос Мосла:

– Лёх, не спишь?

– Почти уснул.

– Лех, тебе не страшно? А что, если я фуфло прогнал, а сам доделаю свое дело до конца?

– Нет, не страшно. Бабон на том свете спросит за меня по полной программе, – Самойлов перевернулся на бок и глубоко заснул .

Когда он проснулся, лучи солнца ярко освещали комнату, отражаясь от зеркального трюмо разноцветными зайчиками. На часах было десять. Лешка сладко потянулся, но боль в спине заставила поморщиться. Вчерашние события неприятной каруселью пронеслись в голове. В соседней комнате было тихо. Лёшка встал и вышел в коридор. В комнате никого не было. На диване лежали сложенное одеяло и подушка, на которой сверху лежало стальное шило.

Самойлов с аппетитом позавтракал и в половине двенадцатого уже сидел в кафе у окна и пристально наблюдал за Бартеневым, который через дорогу напротив сидел в своем стеклянном киоске и занимался починкой обуви. В кафе было пустынно в этот час. Перед Лешкой на столе лежала свежая газета, ватрушка с повидлом и расчехленный фотоаппарат. На нем заранее была выставлена диафрагма, чтобы не потерять драгоценное время в нужный момент. Осталось только навести на резкость и нажать спуск. Самойлов попивал остывший какао и наблюдал за прохожими. Народу было немного. Люди с удовольствием подставляли лица солнцу, как дети, прыгали через растекшиеся лужи и спешили по своим делам. Вот прошел явно кавказец, но Бартенев не обратил на него никакого внимания. Вот еще два незнакомца, стоя спинами к проезжей части что-то бурно обсуждали между собой, но Владимир Андреевич знаков не подавал. Лешка посмотрел на часы – было уже начало первого. «Ну, что же, не все коту масленица» – подумалось ему.

Неожиданно перед сапожником возникла бабища необъятных размеров и заслонила своим телом не только Бартенева, но и весь ларек целиком. Лешка усмехнулся, если она ему принесла в ремонт свой ремень, то работы у него будет до вечера. Дальше началось непонятное. Из-за спины тётки Владимир Андреевич запрыгнул на свой табурет и угрожающе занес огромный валенок с резиновой галошей над её головой. Тетка от страха присела и выронила на дорогу красный сапог, который вытащила до этого из авоськи, но Бартенев продолжал размахивать валенком, как рыцарь знаменем над поверженным драконом. Тут Лешку осенило, это был знак. Он мгновенно кинул взгляд влево и увидел две мужские фигуры с чемоданами в руках, которые пересекли арку и удалились в глубину двора. Самойлов взял фотоаппарат в руки. «Ладно, щелкнем их на выходе».

Бартенев, тем временем, заметил присевшее под ним на корточках огромное темно-коричневое пальто с серым пуховым платком на голове. Он попытался ей помочь, продолжая держать валенок в высоко поднятой руке. Сапожник взял её за плечо, но женщина в пальто взвизгнула так, что даже у Лешки зазвенело в ушах, и, подхватив сапог, умчалась прочь от сумасшедшего старика. Бартенев озадаченно посмотрел ей вслед и сел на свое место.

Минут через десять незнакомцы с чемоданами снова появились в арке, и Лёшка превратился в пружину. Они остановились у выхода из арки, и один из них закурил. Щелк, щелк – крупный план, щелк, щелк – лицо одного, щелк, щелк – лицо другого, щелк, щелк – незнакомцы были запечатлены в уменьшенном масштабе. Они перекинулись фразами и разошлись в разные стороны. Лёшка зачехлил фотоаппарат и поспешил к Бартеневу, дожевывая на ходу ватрушку.

Владимир Андреевич поднял голову и тревожно спросил:

– Привет, получилось?

– И вам здрасьте, а то, – Лёшка проглотил крупный кусок, поперхнулся и, откашлявшись каркнул. – Ну всё, поскакали теперь в Яркино, времени мало. Вам же еще костюм купить надо.

– С утра уже купил, – ответил с некоторой гордостью Бартенев, – осталось только в парикмахерскую сходить.

Лёшка вытащил из кармана шило и передал его старику:

– Возьмите, может быть пригодится в работе.

Бартенев осмотрел инструмент и ногтем отковырнул засохшую кровь, застывшую бурой коркой на самом острие.

– Откуда оно?

– Пользуйтесь.

Они поспешили на угол улицы, до ближайшей остановки. Дед шел быстро и практически не отставал от Лёшки. «Старая закалка» – подумалось с завистью молодому парню. В автобусе тоже, как и на улице, было немного народу, и они с комфортом расположились на задних сиденьях.

– Лёш, всё хотел спросить, ты рассказывал, что вы записали Нелюбина, а как вам это удалось? Магнитофоны, они же огромные .

Лёшка с доброй улыбкой посмотрел на Бартенева. Потрясающий старик! Своих дедов Самойлов не знал, один погиб на Курской дуге, второго осудили за то, что попал в окружение и потом отправили куда-то под Красноярск. Правда, позже, спустя лет десять, реабилитировали, но дед там так и остался. Новая жена, новая семья. Как-то надо было выживать в эти непростые годы. А Бартенев, ставший за последние дни родным человеком, сидел рядом и, прожив немыслимую жизнь, наивно спрашивал о простых вещах. Лёшка отстегнул от ремня японскую машинку и вместе с наушниками передал Владимиру Андреевичу. Тот с интересом покрутил их в руках.

– Вон видите, две женщины сидят? – Лёшка указал на двух болтающих подруг, находившихся от них метрах в четырех.

– Ну, вижу, конечно, а что?

– А о чем они говорят?

– Лёш, так не слышно же, – старик озадаченно посмотрел на Самойлова.

– А теперь? – Лёшка ловко нацепил наушники на голову Бартенева и нажал красную кнопку.

Владимир Андреевич вздрогнул всем телом и испуганно округлил глаза.

– Как это?

– Это еще не всё. – Лешка нажал на другую кнопку, и в глубине наушников полилась красивая мелодия. Лицо Бартенева сначала выглядело настороженным, прорезались глубокие складки морщин, но через минуту он сидел и с совершенно счастливым видом, как мальчишка, крутил головой по сторонам. Лешка, перехватив его взгляд, кивнул ему: «Ну как, понравилось?». Бартенев, стараясь перекричать саксофон, неожиданно заорал на весь автобус.

– Вот это прогресс!!

Люди испуганно оборачивались назад, но Владимир Андреевич лишь покачивал головой в ритме музыки и блаженно улыбался. Дальше было веселее. Бартенев неожиданно начал подпевать мелодиям, хотя со стороны это больше подходило на завывание старого кобеля в ожидании грозы. Сидевшая неподалёку контролёрша с коричневой сумкой через плечо начала присматриваться к малахольному старику и уже собралась сделать ему внушение, но наткнулась на каменный Лёшкин взгляд, и сделала вид, что увлеклась пейзажами за окном. Владимир Андреевич мычал и голосил всю дорогу, а люди в автобусе опасливо молчали. Перед остановкой «Яркино» Самойлов тронул Бартенева за рукав и большим пальцем показал на заднюю дверь. Старик снял наушники, и пассажиры облегченно вздохнули.