Солдат удачи. Исторические повести - Лев Вирин

Бруно взял в руки пружину:

—Значит, в ней весь секрет? Сковать такую нехитро. А вот зака­лить. Надо попробовать.

Яцек крутил в больших руках ложе пистолета:

—               Рукоять чёрного дерева не наша забота. А вот металл. Отковать будет трудно. Но можно. А гравировку кто будет делать?

—Отдам Шлоссеру, — ответил Густавсон.

—               Тогда с этим можно справиться.

Мастер пододвинул к Янко барабан, изогнутый курок и мелкие детали замка.

—               Сделаешь? — спросил оружейник.

—               Постараюсь. А кто ж будет делать ствол?

Густавсон ухмыльнулся в пышные усы:

—               Такой в Силезии никому не сладить!

Он вынул из стола шкатулку, открыл, развернул полотно. Воро­нёные, тонкие стволы, с восьмигранным утолщением у курка, один в один.

— Стволы Лазарино Коминаццо из Брешии. По талеру за каж­дый. Понял?

—               Сколько же тогда стоят эти два пистолета? — ахнул Янко.

— Целое состояние, — ответил мастер. — За дело, парни. Отве­дите Яну свободный верстак. Инструмент у тебя свой?

—Свой! — Янко показал сумку с инструментом.

—Ну, с Богом!

С Яцеком и с Бруно коваль сдружился сразу. Парни посмотрели и похвалили его инструмент, похвастались новинками, которых у Янко не было. Так началась его работа у Густавсона.

***

Трёхэтажный старый дом герра Рапопорта стоял в самом начале Юденштрассе6, в донельзя тесном Бреславском гетто. Мастерская рас­полагалась в полуподвале.

Григорию отвели столик у окна. Рядом работали седой рэб Соло­мон и молодой гранильщик.

К ним часто забегал Эли, тринадцатилетний сын хозяина. Маль­чик одолевал мастеров бесчисленными вопросами, но те не сердились, потихоньку учили.

Первые дни ушли на поиски инструмента и материалов. Рэб Натан дал Григорию напечатанную в Вильне Тору как образец еврей­ского шрифта.

Гриша начал резать литеры из кедровых дощечек с заглавной буквы «Алеф».

В субботу рэб Натан приглашал всех мастеров к себе, на празд­ничный обед. Позвали и Гришу. Сколько лет он служил у Костакиса, а за одним столом с ним не сидел!

Белоснежная льняная скатерть, вкуснейшая фаршированная рыба с перцем и мускатным орехом, а какие венецианские бокалы, даже блюдо настоящего фарфора! И на сладкое — шоколад с мёдом! Та­кого стола и на парадных обедах у своего князя Григорий не видел. А ведь тот владел двумя городками и четырнадцатью сёлами на Украине.

Но не прекрасное вино поразило юношу, не дорогая посуда, даже не мудрый разговор герра Рапопорта. За праздничным столом собра­лась вся семья, и рядом с Эли сидела его старшая сестра, Рахиль. У Гриши аж дух захватило.

«Она красивее даже моей мамы!» — подумал подмастерье.

Григорий старался не смотреть в сторону девушки. Горько было сознавать, что эта красавица для него недоступна.

«И дело даже не в том, что я беден, — думал парень с горечью. — Бедный учёный, знаток Талмуда — желанный зять для богатого еврея. Но я — гой. Чужак».

— Как же ты добрался до нас от своих Салоник? — поинтересо­вался хозяин.

Гриша рассказал о своих приключениях: про то, как он попал к тур­кам, о великой битве под Веной (он видел её из обоза), о своём плене, о том, как оказался на цепи у пана князя, и как Янко Коваль освободил его, шута. Рассказ получился интересным, и краем глаза Гриша заме­тил, что Рахиль слушала его, приоткрыв алые губки.

***

Дома Григорий похвастался другу знатным угощением.

—               Жаль, православного попа тут не найдёшь, — заметил Янко. — С нехристем хлеб делить — грех.

—Почему грех? Библия у нас одна, общая. Да ведь и Христос, и Пречистая — тоже евреи. Всё врут, что они враги рода христианского. В Салониках у меня из них сколько друзей было. Нормальные парни. О ребе Сулеймане и говорить нечего, святой человек. И как я мог от­казать своему хозяину?

Знаешь, Янко, я думаю Богу всё равно, где ему молятся: в сина­гоге, в церкви или в костёле.

—               Ты что? — ахнул Янко.

—               Ей-богу! Когда я служил у ребе Сулеймана, я много думал, какая вера правильная. Бог у всех один, в этом я уверен. Но у православных есть еще Богоматерь. заступница.

Она человеку как-то ближе, чем Господь Вседержитель. Потом, суть еврейского закона: «Не делай другому зла.». А христианского: «Возлюби ближнего...». Так милей будет. Хотя, правду сказать, о своих бедных и сиротах евреи заботятся лучше нас. В Салониках каждой бед­ной девице ихняя община приданое собирает.

—               Насчёт Богородицы верно, — кивнул Янко. — Придёшь в церкву не в праздник, а для себя, помолиться, так и ставишь свечку Пречистой али Николе Угоднику. Они нам, людишкам, заступники, а не судьи.

***

Вечером в воскресенье Янко с Григорием пошли в харчевню «Красный петух».

По неписаным законам братства подмастерьев полагалось уго­стить Яцека, Бруно и других парней из мастерской Густавсона. Взяли кувшин вина, бочонок пива, разные закуски.

Яцек поднял оловянную кружку:

— За нового члена братства кузнечных подмастерьев! В старые времена я бы поднял тост за будущего мастера. И голова, и руки у Яна добрые, а подсвечник-кувшинку зачли бы ему как мастерштюк6 самые строгие ценители. Но в мастера нынче пробьётся только сын или зять мастера. Так что ходить ему до смерти в подмастерьях, как и нам, греш­ным. Но все равно, он добрый товарищ. Хох!

И все подмастерья дружно чокнулись и выпили за здоровье и удачу Янко.

— Помни, Ян, в любом городе, прежде всего, разыщи старшину братства. И с работой, и с жильём помогут. Если какая ссора с хозяи­ном, тоже иди к нашим. Братство кузнечных подмастерьев — это сила! А спросят, кто тебя принял, отвечай: Яцек Покорни из Бреславля. Меня знают.

—               А у друкаркей6 есть свое братство? — спросил Григорий.

—               У нас нет. Их слишком мало. В Нюрнберге, как я слышал, есть, — ответил Бруно.

Первый пистолет с колёсным замком Яцек, Бруно и Янко делали две недели. Каждую деталь переделывали по несколько раз, но той кра­соты, как у парижского, добиться не смогли. Подумав, решили ствол для него сделать свой. Густавсон одобрил. Ствол отковал Яцек, а зака­ливал Бруно. Янко стоял подручным, смотрел, учился.

Второй сделали за пять дней. Получилось заметно лучше. Однако и для этого ствол ковал Яцек. Мастер повертел его в руках и отослал к Шлоссеру на гравировку. Впрочем, пистоль получился красивым, и замок работал отлично.

—Пойдёт для барона фон Шверка. Шесть гульденов заплатит. Молодцы, парни! — похвалил Густавсон. — Для следующего дам ствол Коминаццо.

У Янко хорошо получалась фигурная ковка. Дракончик на замке требовал терпения и аккуратности. Но в остальном Яцек и Бруно знали и умели куда больше. Янко учился, запоминал приёмы и секреты. Особенно много он узнал о закалке. Тут были большие тонкости.

По воскресеньям друзья обычно уходили за город. Вдоль Одера тянулись дубовые и буковые рощи. Янко уставал от городской тесноты. Нередко с ними собиралась компания подмастерьев, каждый приво­дил свою девушку.

Скоро нашлась подружка и для Янко — русоголовая Ванда, пле­мянница Яцека. Григорий тоже нравился девушкам, он был весёлый, заводил игры, хорошо танцевал. Но, видно, Рахиль очень уж задела его сердце. Он любезничал со всеми, но не отдавал предпочтения ни одной.

Как-то, сидя у костерка, Янко рассказал друзьям о сказочной сабле из дамасской стали, которую ему довелось подержать в руках в харчевне возле Кракова.

—               Узор на лезвии разглядел? — спросил Бруно с интересом.

—Как струи на воде, — ответил Янко.

— Повезло тебе, парень. Я так ни разу в жизни не видал настоя­щую. Дамасская сталь — большая редкость. У нас её секрета никто не знает. Был я помоложе, тоже интересовался. В Нюрнберге делают доб­рые клинки, в Толедо, в Испании и того лучше. А дамасской никто не умеет. Сказывают, и в самом Дамаске её работают меньше дюжины ма­стеров, а секрет передают от отца к сыну. Чужаку не узнать.