Веретено - Владимир Юрьевич Коновалов

между рядами шкафов. Откуда-то просочилась вода и скопилась на неровном бетоне в маленькую лужицу. Это уже было чересчур. Поняв насколько незначительны Его собственные сомнения на фоне того, что Он тут обнаружил, Он не сразу сориентировался на обратный путь к выходу. Он петлял по лабиринту коридоров, подавленный тем, в каких нездоровых условиях приходилось существовать этому воплощению совершенного глобального электронного ума. Выбрался на свет Он уже ночью.

Дописав последнюю страницу, порядком устав от яркого света скелета, Он отключил гирлянду. Пытаясь разобраться в описаниях телевизионных программ, ткнул наугад.

– То, что кажется делом тысячелетних преобразований, то, что кажется процессом долгим и даже исторически длительным, то, что кажется делом многих поколений, на самом деле является всего лишь делом смены поколений. Одной смены.

Я не верю в нас, но я верю в наших детей.

искренне доверять … дадим возможность … найдет воплощение … признаем наши противоречия укоренившимися … признаем наш компромисс убогим … которое нас объединяет … дать зерно разумного … я не верю в нас … есть общее предназначение … радость творчества … обещать лишения и страдания в тяжелом труде … я не верю в нас, но я верю в наших детей … государство … власть…

Однообразными правильными арками акведук шагает по древним векам. Вода слепо отдала себя воле перепада высот. Бетонная труба, пересекая время, превращается в забетонированный кабель-канал. Но в этом превращении нет интересного, там нет живых и слабых волокон, там – проволока в изоляции. Несмотря на свои изощренные переплетения, интриги, провода, свиваясь в этой трубе, так же просты в своем предназначении. Переносимая ими активность подчинена всего лишь разности потенциалов, как поток воды в акведуке был подчинен разности высот, такой же простой по сути движущей силе. Кабель-канал превращается снова в акведук, но уже в пустыне, в конце времен. Сухая бетонная полость, он тянется по пескам в никуда, сохраняя намек на непреходящую природу вещей. Ни к чему заглядывать в эту трубу на любом отрезке, что бы там ни было – неинтересно в простоте своей движущей силы или высушенной пустоты.

Проснулся поздно. Разбудило яркое солнце. Он высунулся в окно и во все горло крикнул в пустую промзону:

– Я НЕ ВЕРЮ В НАС!

Голова звенела, вчера не отключился от телевизора и так и заснул тут на полу. А теперь Он почти опаздывал. Сегодня Он хотел попасть на космодром, предстоял долгий перелет.

Исторические события давно потеряли своих очевидцев. И мало что нового появилось в самой идее космических путешествий. Пуски с космодромов давно превратились в будничные информационные сводки, в бегущую строку. И вдруг непостижимым образом снова возник единый порыв изучать наш дом – Солнечную систему. Мечта о космосе, мечта всех, кто когда-либо смотрел в ночное небо, снова пробудилась. Как эту мечту выразить, мало кто знал. Но вокруг грядущей экспедиции закрутился информационный водоворот, возбудивший романтику эпохи кругосветных путешествий. Всем хотелось слушать, изучать, обсуждать, созерцать. Возросло подключение к трансляциям почти законченных построек новой пусковой площадки. Осязаемый результат вдохновлял всех, людей, далеких от науки, людей, далеких друг от друга.

До Стройки летели уже на вертолете. Но после длительного перелета над полупустыней с высоты Он наблюдал не стройку, а явление чужеродной природы, единственным материалом которой, казалось, было гладкое море живого, меняющего форму пластика. Наибольшее впечатление инородности производила белизна обширной ровной площадки, которая в центре гладко вспухла огромной белой полусферой. На горизонте, выкатившееся было, солнце замерло, в недоумении, но с интересом рассматривая незнакомца с родственной внешностью и пытаясь сообразить как вести себя дальше.

Пользуясь свободой передвижения, Он сразу отказался от провожатых. Он долго разъезжал по этому городу-стройке, нигде не останавливаясь. Изучив улицы, решил посетить достопримечательности.

В ангаре необыкновенной величины работали два невидимых техника. Головокружительный эффект создавала именно замкнутость огромного пространства. Наверное так должна себя чувствовать аквариумная рыбка, выпущенная в ярко освещенный стандартный олимпийский бассейн. Необъятный глазом каркас недостроенного модуля легко можно было бы отодвинуть в уголок этого ангара, если бы люди вдруг захотели временно заняться чем-нибудь более масштабным. Тягач, который под открытым небом выглядел бы колоссальным хищником, здесь был незаметен. И свет. Отовсюду. Рассеянный, напрочь растворяющий тени.

Снаружи пейзаж плотной застройки обрывался. Казалось, бетоном залита вся планета. Можно ехать по ровному бетону, не встречая ничего, и только солнце меняло бы свое положение. И под ярким небом нескончаемые швы между бетонными плитами пересекались и разлетались лучами, сходились в точку на горизонте, вплетая в реальность неясный позыв в черноту пространства, связывая его с расчетливым, рассчитанным намерением.

Ликующее необычайное единение миллиардов, проводы в прямом эфире. А дальше замкнутое пространство, затерянное в великом безмолвии, путешествие в центр разбегающейся пустоты. И каково это впечатлительному обывателю знать, что с каждым его шагом по улице вселенная расширяется. Наверное, ему нелегко представлять это в понятиях глубины своего зрения и длины локтя. А может и легко, может быть, эта мысль не оставляет следа в его душе. Спасенной от излишней впечатлительности. Окружающий многих из нас прекрасный мир с его зелеными деревьями, голубым небом и желтым солнцем, каким он предстает через органы чувств, редко дает иной образ для представления вселенной в воображении кроме как образ окружающего темноту мыльного пузыря с отблесками на внутренней поверхности. Граница мира имеет в представлении этого человека только один признак – антрацитовый блеск.

А может, это единственное, что у нее есть. И космическая даль очень нуждается именно во вдохновенном воображении впечатлительного обывателя. Ведь грандиозные вихри звезд – это всего лишь большой масштаб простых превращений. А вызванное этим зрелищем вдохновение всё никак не может утомиться своим же буйством. И пустота обретает содержательное отражение. Оживает, только когда он о ней думает.

По пути домой долго облетали грозу. Добравшись к вечеру в скелет, он хотел проверить батареи тепловоза. И сразу, не заходя в дом, отправился к подъездным путям. Потемневшее небо надвинулось. Разом хлынуло. Он уже был рядом, когда молния ударила в локомотив потрясающе и оглушающе. Внутренние повреждения, должно быть, были значительны, но пошел лишь легкий дымок, который быстро рассеялся.

– Еще! Еще дай!

Сейчас хотелось, чтобы весь Его бесполезный труд, эта бесполезная махина сверкнула вся и ярко, чтобы внутренности ее скрутило, неподъемные катушки испарились.

Сверкало часто, целой сетью линий разрядов внутри гремевшего неба. Гроза только началась, но вода текла уже бурными потоками сквозь заросли по своим старым руслам. Проверять сейчас оборудование не имело смысла. Не думая о нем больше, Он двинулся обратно