ЯД - Одран Нюктэ

вышедшие ограниченным тиражом. Остаётся перебирать белые и черные горошины воспоминаний, сидя на лавке английского кладбища. Море яда. Вот закончишь жить, помрёшь, и на выходе увидишь надпись: «Спасибо, что приняли участие в нашей акции! Жизнь – это было здорово! (регистред трейд марк)»

Манффи уже задрёмывал, опрокинувшись на спинку замшелой скамьи. Сквозь веки красное солнце опаляло мясное, студенистое нутро глаз. Нет, если он здесь останется, чего доброго, последует за O’Нелли. Встряхнулся, поднялся на исколотые иголками затруднённого кровообращения ноги. Ветер тут же подхватил распластанный по каменному сидению пакет и унёс.

Дома божья коровка так и бегала по стеклу, не давалась в руки. Мягкие крылья (карамельной мягкости) торчали из-под блестящих черных надкрыльев. Много её сестер уже усыпали подоконник мёртвыми телами. Дом был пустым, пах лекарствами и пылью. Надо навести порядок, помыть тут всё. А цветы вынести и высадить в саду.

Посетители кафе сострадающе похлопали по плечу, предложили помочь. Нет, спасибо. Нет, всё хорошо. Да, о’кей. В быту можно обойтись пятью десятками слов. Так удобно.

Глава 11

Джоан каталась в парке на велике. Он её видел каждый день, а она – его. Она – платиновая блондинка с красными ногтями. У неё заказывал он памятник моряку. Ей не больше двадцати восьми лет. У неё есть муж и двое детей. Она хороша собой и остра на язык. Раньше… опасное слово… они виделись и лишь кивали друг дружке. Теперь они катались вместе по часу, близко-близко и много разговаривали.

– Человеколюбие проистекает из самосознания и сочувствия. Человек переносит свои ощущения, свои боли и беды на другого человека и думает: ага, вот и ему, бедняге, плохо, надо ему помочь, а не то придет час, будет мне худо, кто поможет мне? Вот и всё.

– Ну, неправда. Человеколюбие возникает из симпатии. Из того, что восхищаешься другим человеком, ценишь его уникальность. Каждый из нас драгоценен.

– И полные отморозки? Они симпатичны?

– Они достойны сострадания.

– Красивые слова. Пока не задело за живое, пока не затронуло тебя.

– Нет, нет, всё не так.

Джоан вырвалась вперед, донеслась до поворота аллеи и притормозила. Ему за ней, конечно, не угнаться. Он терпеливо и сосредоточенно крутил педали, остановился напротив.

– Что, выиграла? – дышать было тяжело, но это ни капельки не волновало.

– А то, – она рассмеялась.

– У меня дома нашествие божьих коровок. Они атакуют все мои окна, не знаю, как и совладать с ними, просто кошмар…

– У меня ничего подобного.

Она пожала плечами, ярко-голубая блузка на секундочку оголила выгнутую в дугу спину. Наверное, она носила контактные линзы – её глаза были яркими, как колокольчики. Белые брюки, мокасины и полоска загорелой щиколотки. Джоан недавно посетила юг Франции, с её кожи еще не сошел теплый южный цвет.

– Не знаю, как насчет других культур, но в Европе я железно чувствую наследие Рима. Мы ещё не выросли, дети-варвары, отягощённые лишь малой долей просвещения. Философия, точные науки, но дефицит духовности.

– Ты считаешь, на Востоке с этим лучше? Не смеши. Меня нервируют йоги и кришнаиты. Они же помешанные, безумные калеки. Я пробовала читать книги про буддизм – это страшное учение. Оно привлекательно снаружи, но мы не знаем всех его принципов. Когда я прочла постулаты, я пришла в ужас.

– А… ja. Но они во многом прямодушнее, честнее христиан, римской ли, византийской ли школ. В основе нашего мировоззрения – грех, слабость, порок. Мы живем надеждой, что оправдаемся, выкрутимся.

– Разве в других верованиях не так?

Какие у неё колокольчиковые глаза… съест, сейчас прямо освежует, разделает и проглотит. Манфред следил за ней, тщетно силясь протолкнуть ком в горле. Слюна высохла. От разговора першило в горле. Они шли по боковой аллейке, ведя свои велосипеды, словно борзых собак.

– В центре нашей – то, чего нет у других – святое жертвоприношение, позорная казнь.

– Ты так странно говоришь… – Джоан вслушалась во фразы Шварцера. – Я признаюсь, что ничего не понимаю. У меня дрожь под коленями от твоих оборотов речи.

«Чёрт, чёрт, чёртчёртчёрт! Опять ты за своё, за больное, Манффи?! По морде тебе надо, по зубам!»

– Извини, я, наверное, устал, горожу что-то левое…

Вернулся поздно, проторчав в пабе почти четыре часа. Включил на повторе бесценную музыку. Шварцер пробовал танцевать перед напольным зеркалом в прихожей. Получалось нелепо. Он испытал раздражение, он ненавидел собственное тело. Валерьянка будто насмехалась, выглядывая из-за угла. Он кинул в неё ботинком. Впервые она что-то нахально мявкнула, передразнивая гитарные стенания.

Манфред приблизился к зеркалу, проморгался, заглянул под одно веко, под второе. Слизистая имела сероватый оттенок и зудела, будто туда песка насыпали. Дохнул на стеклянную гладь. Остался мокрый кружок. Прочертил ногтем мизинца, прислонился лбом.

Представил себя и Джоан с дуэльными пистолетами в парке. Вот они расходятся, прицеливаются. Дымок окуривает их. Оторвался от зеркала, задел, чуть не повалил треногую вешалку. Достал чайные свечи, зажег одну за другой. Валька с неодобрением следила за его действиями. Действия. Бездействия. Как всё глупо получается.

Один, с цветами, кошкой и булочками.

Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора.