ЯД - Одран Нюктэ

Оборудование для пекарни.

Дополнительные расходы. И вот она во всей красе. Пекарня «У Манффи». Три калача, вплетенных один в другой, болтаются на стальном штыре – флюгер. На белой эмалевой доске – цветными маркерами перечень продукции на сегодня. Пока три вида белого хлеба и один ржаного. Цены самые божеские, фактически по себестоимости.

Белой косынкой обвязана голова. Где же прихватки? Успеть смазать, пока не поставил в жерло печи. Вроде, всё спорится. Любопытные соседи уже попробовали вчера горяченькой выпечки. Пришли сегодня и друзей привели. Дело пошло на лад. Исследовал разные раскладки, менял рецептуру. Горячие булочки к каждому приёму пищи – на завтрак, обед и ужин. Всегда можно заглянуть к Шварцеру и приобрести грамм двести румяной продукции. Фирменные слойки «Бред Питт». Пирожки с сюрпризом. Начинка ореховая, но в каждом пирожке – разная: грецкие, фундук, арахис. Вклад в охрану природы, матери нашей, – пакеты только бумажные, из вторсырья, коричневые, с нанесенной безопасным красителем надписью «Бред фром Шварцер. Бейкер-стрит». Профиль Холмса, вместо трубки – рогалик. И, конечно, всегда в продаже так полюбившиеся всему миру хот-доги.

Вставал Манффи часа в четыре, к семи подходило тесто, к восьми в будние дни, к девяти в выходные, уже открывал свою лавочку. Сначала так и хотел написать на вывеске латиницей lavochka, но передумал. Расширение ассортимента и увеличение количества постоянных покупателей вынудило поставить несколько столов и стульев, чтобы соорудить нечто вроде летнего кафе, и проточный водонагреватель с объёмом бака десять литров, чтобы подавать к выпечке чай и кофе, который можно купить здесь же.

Работал Манфред в светлых брюках и черной футболке, поверх – белоснежный передник. Полы каменные, мыл сам трижды в день. И утром, перед началом работ, включал кварц для очистки воздуха пекарни от микробов. Да и с его-то теперешним здоровьем не повредит перестраховаться. Никогда не знаешь, от чего умрёшь.

Сперва времени почти совсем не оставалось. Всё прибрать, выключить свет, закрыть решетку и дверь, посчитать и перевести выручку. Дом за углом. Душ и постель. И новое утро. Раз в неделю пополнить запасы в кладовой. В выходные закроешься пораньше, проболтаешься без дела на улице, пока не стемнеет совсем. Глаза простые, человечьи, может и зоркие, но для однажды прозревшего – подслеповатые. Иногда собственные ноги не видишь, когда бредёшь тихонько к дому после заката. Звезды словно булавочные головки на плотной материи неба. Однажды испугался лисицы. Еще минуты три ловил ртом воздух, прислонясь к кирпичной стене за водостоком. Ох уж эти помоечные лисы, грязные, с подсвеченными фарами машин стеклянными глазами. Они тоже выходили из нор под вечер. Безымянные, самостоятельные. Манффи наблюдал за ними издали, иногда подкармливал объедками.

С выработкой навыков, повышением сноровки, стало высвобождаться больше времени. И его требовалось жестоко убить. Четвертовать. Срочно распять и запереть в скальной могиле. Вошло в распорядок дня после четырех прогуливаться по блошиным рынкам Вест-Энда. Там же обзавелся зимней курткой – большой, зеленой, с серебристой светоотражающей полосой во всю спину. Шварцер очень осторожно изучал окрестности. Дальше, чем на час от дома, ни разу. «Ужасный домосед» – навесили ярлык соседи. «Не лишенный очарования» – говорили другие. Ни те, ни другие не стремились поближе узнать внутренний мир иностранца. «В годах, а не женат. Неспроста» – сошлись во мнениях все. Причины высказывали разные, но что слаб здоровьем и недолго протянет новый пекарь – это да.

Глава 3

С ненужным грохотом и лязгом захлопнул металлическую решетку. Его ждали душ и постель. Вот и дом. О’Нелли? Где, чёрт возьми, этот старикашка? Поскрёб в затылке, окликнул – нет ответа. Обошел весь дом – нету деда, хоть тресни. В душе вскипала молочной пенкой лёгкая обеспокоенность. С вешалки исчезла куртка, нет уличной обуви. Так. Ушёл из дома. Манффи глянул на часы – уже полдесятого. На дворе – чёрная ночь и белые фонари. Сердце ущипнула тоска. Белые. Взял велосипед и поехал на поиски ветерана.

Нашёл в парке. С очень милой старушкой. Такие бабули похожи на пуделей – завивкой и длинным тонким носиком. С ней была корзина с вязаньем и какой-то газетный кулёк.

– Так-так… – начал Шварцер, подбираясь к скамье по освещённой фонарем гравийной дорожке. Велосипед прислонил к воротам, задребезжал пугливо звонок. Где-то в шейном отделе по нервам пробежал холодок. Уши насторожены, вот-вот встанут торчком, как у всех собачьих. Замер в полушаге. Сглотнул слюну. Ночь, и фонари горят. Тишина и звезды. Шуршит листва. – Яааа… – с трудом сконцентрировался на том, что хотел сделать, – я потерял вас, мистер О’Нелли. Вы меня так напугали. Как вы здесь очутились?

– Манффи, слава Богу! Понимаешь, вышел погулять, а забыл, как домой добираться: то ли справа от меня дом, то ли слева. Совсем запамятовал. А потом встретил эту милую леди…

– Миссис Смит, – старушка кивнула.

– В общем, заболтались. Олимпиаду, опять же, обсуждали. Наши на девятом месте.

«А наши на восьмом, семнадцатом и тридцать седьмом» – автоматически отметил про себя Шварцер.

– За олимпиадой не следишь?

– А что там?

– Американцы поставили мировой рекорд в плавании.

– Ууу. Молодцы.

Открыл было рот, спросить про «наших», но тотчас захлопнул. Едва язык не прикусил. Зубы с костяным стуком ударились. Гладкие, словно галька.

– В пабе разодрались футболисты «Селтика». Ирландцы не хотят ехать в Грузию.

– И как мы теперь вернёмся? – нетерпеливо напомнил Манффи, заворчал: – ноги ваши старые…

– Нормально! Всё нормально! Я не в таких передрягах бывал! – О’Нелли приподнялся, опираясь на трость. Ноги наверняка затекли, но он сделал пару шагов и выпрямил спину, и бодрым голосом продолжил: – Ну, я готов. Прощайте, миссис Смит, не знаю, скоро ли еще увидимся.

– Даст Бог, можем и завтра. А ещё каждый четверг и по субботам мы собираемся в клубе «Кашалот», приходите к нам.

– Да что там – обсуждать внуков да вязание! – махнул рукой О’Нелли, помотал головой. – Дамский клуб «кому за». Кошатницы и цветочницы!

– Ну, как хотите, неволить не стану. А вам, – она зашуршала газетой, протягивая что-то Манфреду. Желудок как-то нехорошо свело. Или это сердце замерло на мгновение? Фонари и ночь, тишина и пустая аллея парка. – Это побег бархатцев. Ухаживайте за ним, поливайте, если земля сухая. Мне о вас Питер рассказал, – миссис Смит указала глазами на деда, – тяжело вам тут у нас, не любите вы людей, сторонитесь, да со здоровьем не очень. Так хоть цветок вам скрасит жизнь. Держите. А хотите – запишите мой телефон, если что про цветы спросить, или вам понравится, захотите еще какой-нибудь – позвоните.

Шварцер будто не своими руками принял это чудо, на всякий случай отогнул край газетного листа – и впрямь бархатцы. Виднелись пупырышки бутонов. Обнял бок керамического горшка, достал из-за пазухи мобильник. Хмыкнул как можно неопределённее:

– Спасибо, мэм.