Первая заповедь блаженства - Людмила Дунаева

Со стороны Эстонца последовало долгое обескураженное молчание.

— Священное Писание, — растерянно произнёс он наконец. — Отец Михаил сказал: надо поступать как Христос… Он как раз и страдал с теми, кто сам себя наказал… Разве отец Михаил был неправ?

Теперь замолчала гостья.

— Все ясно, — вздохнула она пару минут спустя.

Дверь скрипнула: Анна Стефановна снова заглянула в палату.

— И где тут ваш знаменитый Илья Арсеньев? — неожиданно спросила она; что ж, надо признать, она довольно приятная и неглупая женщина…

Я случайно встретился глазами с Эстонцем и поспешно уставился в потолок.

— Ну, и чего в нем особенного? — немного полюбовавшись мною, поинтересовалась Анна Стефановна.

Ведьма старая!..

— Это моя врачебная тайна, — промолвил господин Томмсааре.

За окном потихоньку вечерело. Сад наполнили золотые сентябрьские сумерки. Палата новеньких утонула во мраке отчаяния.

Поэт, завернувшись в одеяло, хныкал во весь голос. В углу кто-то жалобно стонал. Я, вцепившись зубами в подушку, дрожал от страха. Мне не давал покоя ужасный вопрос: а сколько времени человек может прожить без еды? Эстонцу что — он вон какой жирный! А я?! А вдруг я уже умираю? Вот прямо сейчас возьму и помру!..

— Эй, салаги! — в палату в очередной раз влетел развеселый дежурный.

При его появлении по комнате пронесся голодный вой.

— Ну, как насчет ужина? — спросил дежурный. — Картошечка, ммм, объеденье! С котлетками, а? Что, не проголодались? Ну, как хотите…

Вой сделался громче. Но тут из коридора послышался голос Эстонца:

— Дежурный, прекратите издеваться над больными. Накрывайте на всех.

Вой утих. Мои соседи высунули носы из-под одеял. Они не поверили своему счастью.

"Он думает, что купил меня! — думал я, лихорадочно натягивая штаны. — Как бы не так! Он надеется, что я буду благодарен ему за его милости! Дудки!"

Растолкав столпившихся у двери палаты больных, я ринулся на кухню.

Стол был уже накрыт.

— Извини, но здесь сидят старшие, — обратился ко мне второй дежурный, когда я набросился на приглянувшуюся мне порцию.

Я, конечно, не стал объяснять ему, что я свободный человек и вовсе не собираюсь подчиняться здешним дурацким порядкам.

— Эй ты! А ну, отвали! Это мое место!

Подбежавший ко мне долговязый парень… ВЫДЕРНУЛ ИЗ-ПОД МЕНЯ СТУЛ!!!

Грохнувшись на пол, я не почувствовал боли. Сгорая от неописуемого унижения, я тотчас вскочил на ноги. Старшие — все, кроме второго дежурного — заливались счастливым смехом. В глазах новеньких читалось молчаливое одобрение. Я озирался, как затравленный зверь…

В кухню вошел Эстонец.

— Скамейкин уронил новенького! — хрюкая от удовольствия, сообщил доктору первый дежурный.

— Скамейкин, без ужина! — бросил виновному доктор. — Илья, ты не ушибся? — спросил он, садясь за стол и отодвигая свою тарелку в сторону.

Я угрюмо поднял стул, сел и на всякий случай запихал в рот побольше картошки. Я с трудом сдерживался, чтобы не высказать Эстонцу всего, что накипело на сердце за долгий день.

Тарелки быстро пустели. Порции доктора и Скамейкина старшие поделили между собой. Эстонец, подперев голову рукой, рассеянно поигрывал вилкой… И вдруг, быстро обернувшись, схватил за штаны второго дежурного, который на цыпочках крался позади его стула, прижимая к животу маленькую кастрюльку.

— Ужин, — задумчиво произнес Эстонец, отобрав у вора добычу и сняв с кастрюльки крышку. — Кому?

Под его взглядом тихоня-дежурный побледнел, покраснел, но потом взял себя в руки и смело посмотрел на доктора.

— Скамейкину, — признался мальчик.

Старшие зажмурились.

— Это твоя порция? — продолжал допрос беспощадный Эстонец. — И ты готов остаться голодным из-за негодяя Скамейкина? А ну, пойдем со мною!..

— Егоров доигрался!.. — прошептал кто-то.

На следующее утро новенькие вышли к завтраку первыми. Я, скрепя сердце, сел рядом с Поэтом. Я, конечно, вовсе не хотел покоряться здешним дурацким порядкам. Но и нарываться ещё раз на грубость местных дикарей тоже не хотелось. Словом, пришлось смириться. Да, вот так люди и теряют человеческое достоинство!..

К столу подтянулись старшие. Они были непривычно тихие и разговаривали шепотом. На их лицах застыло изумление. У Скамейкина был совсем обалдевший вид. Последними на кухне появились Эстонец и вчерашний преступник, мальчик по фамилии Егоров. Глаза и нос у Егорова покраснели и распухли.

Эстонец уселся на свое место, пересчитал глазами присутствующих, удовлетворенно кивнул и взял у дежурного тарелку. Бледный и подавленный Егоров едва смог проглотить одну ложку овсянки. Все оставшееся время завтрака он просидел, роняя слезы в остывающую кашу.

Пациенты в гробовом молчании допили какао. Все вздрогнули, когда висевшие на стене старинные часы начали с хрипом отбивать девятый час утра. Едва зловещий звон умолк, как в саду громко хлопнула калитка. Деревянное крыльцо заскрипело под чьими-то тяжелыми шагами…

— Пора, — сказал, появляясь на пороге кухни, доктор Кузнецов.

Егоров дернулся и вскочил, опрокинув свой стакан. Какао залило половину стола. Никто не обратил на это внимания.

— Прощайтесь, — почти не разжимая губ, промолвил Эстонец.

Старшие тихонько поднялись со своих мест и потянулись к Егорову. Они пожимали ему руку и поспешно отходили в сторонку. Егоров стоял неподвижно, как статуя. Но когда страшный доктор Кузнецов взял его за плечо и повлек прочь, он вдруг ожил.

— Нет!!! Не надо!!! — заорал Егоров, пытаясь вырваться. — Я не хочу домой, я хочу остаться здесь!..

— Нельзя, — голос Эстонца упал до чуть слышного шёпота. — Ты уже здоров!..

Глава 6. Тяжелый случай

Когда рыдания Егорова стихли за садовой калиткой, Эстонец оторвал взгляд от двери и тяжко вздохнул:

— Ну вот. Ещё один ушел. Навсегда.

Пациенты все еще боялись пошевелиться. Один Скамейкин робко вякнул:

— Он вам позвонит!..

Эстонец вздохнул:

— Вряд ли.

— Почему? — осмелел еще кто-то из старших.

Эстонец отыскал глазами спросившего. Подумал, хотел что-то сказать… Но лишь покачал головой.

— Покажите новеньким, как застилать постели. Я проверю их спальню перед обедом.

Он встал из-за стола, ушел к себе и заперся в своей малюсенькой комнатенке. Я слышал, как щелкнул замок.

— Ну, чего сидим, пошли работать! — сказали, обращаясь к новеньким, старшие.

Поэт пренебрежительно хмыкнул, выразив этим общее настроение младшей палаты.

— Ну и пожалуйста! — старшие пожали плечами и побрели по своим делам.

— Обеда минус девять порций, — сказал кухонному комбайну дежурный Скамейкин. — То есть, десять, — добавил он, вспомнив про доктора.

Я только пожал плечами. Я так наелся, что мне казалось, будто я уже никогда не захочу есть. Я ушел в спальню и плюхнулся на кровать. Я думал: взаправду ли Эстонец огорчился из-за разлуки с бывшим пациентом, или притворяется?..

Мои сытые мысли текли медленно и вяло, и я не заметил, как задремал. На краешек моей кровати, приветливо улыбаясь, присел мой старый психолог.

— Огородник не станет дружить с овощами, — ласково сказал он.

— Эстонец врёт? — спросил я.

Психолог, опираясь на вилы, наклонился к моему изголовью.

— В Большую Игру никто не играет честно! — прошептал он мне на ухо.

— А Принц? — вспомнил я.

— Детская сказка, — сказал психолог. — Его не существует.

— Значит, он больше мне не помешает? — обрадовался я. — И я смогу выиграть?

Психолог кивнул головой.

— Если будешь помнить о трех вещах: спокойствие, воля, вера в себя, — ответил он.

Эти слова он повторял мне изо дня в день много лет подряд. Я хотел было сказать, что прекрасно их помню, но не успел, потому что проснулся…

На кухне дежурные уже вовсю гремели посудой. Новенькие бестолково суетились вокруг своих скомканных постелей. Видать, проголодались. Я тоже чувствовал голод, но приказал себе не нервничать. Странный сон подействовал на меня самым чудесным образом. Я вдруг ощутил в себе силу, которую, казалось, навсегда оставил за воротами лечебницы…

"Спокойствие, воля, вера в себя!" — мысленно повторил я, внимательно посмотрев на свою постель; несмотря на аутотренинг, я совершенно не представлял себе, что с нею делать. Дома этой позорной работой занималась только мама.

— Безобразие, — раздалось из коридора.

В дверях стоял Эстонец.

— Почему старшие не помогают? — грозно спросил он.

— Мы предложили! — загомонили голоса за его спиной. — Они сказали, что не хотят!

— Да мы вообще молчали! — не выдержали новенькие.

Старшие заявили, что младшие врут. Младшие завопили, что врут старшие. Эстонец сказал, что, в таком случае, без обеда останутся все. Пациенты дружно онемели от изумления. Один я сохранил присутствие духа.