Первая заповедь блаженства - Людмила Дунаева

— Приехали, — сказал он.

— До вечера, — широко улыбнулся он, хлопая своего толстого приятеля по плечу, — заходи, отпразднуем твое возвращение!.. Пойдем, Пашка! — сказал он коню и увел серого на конюшню.

Собака Вафля, поскуливая, заметалась между конюшней и толстым, но в конце концов убежала за за хозяином.

Толстяк повернулся ко мне и неторопливо промолвил:

— Будем знакомы, меня зовут Каарел Томмсааре.

Я чуть не сел на кучу опилок. Надо же было так опозориться! Принять обыкновенного врача за Ангела! Теперь я прекрасно видел, что в облике доктора нет ничего таинственного. Глаза — просто холодные стекляшки, волосы — белёсые, как солома у конюшни. Лицо — надменная прибалтийская физиономия, бледная до зелени. Краше в гроб кладут, как говорится. А туда же: рвётся меня лечить!..

Скривившись от разочарования, я процедил:

— Очень приятно.

Доктор повернулся и заколыхался в сторону аллеи; я поплелся следом.

— Зови меня Каарел, — по-прежнему не спеша продолжал доктор, — тебе я это разрешаю. Ведь ты приехал насовсем…

Я громко усмехнулся. Я, в общем-то, совершенно не собирался с ним разговаривать, но просто обязан был кое-что прояснить.

— Позвольте вам напомнить, дорогой Каарел, — проговорил я с изысканной издевкой, — что я сюда не приезжал. Меня привезли насильно. А вы уломали профессоршу оставить меня здесь. Я не стану спрашивать вас, зачем вы это сделали. Признаться честно, мне на это абсолютно наплевать. Но смею заметить, что я вас об этом не просил, и потому…

Доктор, надо сказать, проявлял удивительную выдержку. Как я ни изощрялся в издевательствах, он продолжал невозмутимо топать вперед, лишь изредка поглядывая на меня одним глазом.

Постепенно мое ораторское вдохновение начало угасать. Я еще некоторое время пыжился, а потом позорно умолк на полуслове… И вдруг меня осенило: ведь господин Томмсааре — врач! Он считает меня больным, а на больных не принято обижаться!..

— Мы пришли! — объявил доктор.

Мы очутились перед аккуратным забором, за которым виднелся большой деревянный дом, утонувший в яблонях. На доме висела табличка: "Корпус 7". Неожиданно кусты у калитки зашевелились, и я услышал, как кто-то быстро прошмыгнул к дому.

— Атас! Эстонец идет! — донёсся до меня чей-то сдавленный крик.

Доктор покачал головой.

— Я же говорил им, что я не эстонец, — промолвил он, отворяя калитку. — Я сэту!

В доме было тихо. Дверь была слегка приоткрыта. Доктор остановился в трех шагах от крыльца и взял прислоненную к стволу яблони длинную палку. Ею он осторожно толкнул дверь…

На порог со страшным грохотом полетело мусорное ведро. Кто-то торжествующе завопил, но в следующий миг вопль перешел в стон разочарования. Доктор взял меня за руку и, старательно перешагивая через яичную скорлупу, поднялся на крыльцо.

— Вот мы и дома, — сказал он.

Глава 5. На новом месте

— Приснись, жених, невесте! Что, так вот они со вчерашнего вечера и лежат?

— Так и лежат, Дядя Фил…

В дверях нашей палаты стояли двое: доктор Томмсааре, которого старшие пациенты называли Эстонцем, и страшный доктор в тельняшке, которого Эстонец называл Дядей Филом.

Вчера, после того, как доктор Томмсааре привёл меня в свой корпус и показал мне мою койку в девятиместной палате, четверо санитарок из больницы привели к нам ещё восьмерых новеньких. Среди них, к моему великому негодованию, оказался патлатый Поэт, а остальные семеро были, без сомнения, наиболее неприятные типы из всех виденных мною в больничном саду.

Вскоре после их прибытия Эстонец пригласил нас на кухню и усадил за длинный деревянный стол. Потом явились пациенты из старшей палаты и уселись рядом с доктором. Еду на завтрак подали просто отвратительную, да к тому же лицезрение старших пациентов здорово испортило мне аппетит. Вели они себя ужасно, — смеялись, шутили, подкалывая друг дружку — впрочем, как и положено обычным.

Новенькие — напротив, сидели с постными рожами, притворяясь, что не видят никого и ничего вокруг себя. Просто умереть со смеху. Настоящие психи с манией величия. Строят из себя оскорблённых гениев. Неужели непонятно, что в этом дурдоме один-единственный настоящий гений и вообще нормальный человек — я?!

Похоже, новенькие об этом догадывались. Во всяком случая, я заметил, что они во всём подражают мне. Если к ним обращался доктор или кто-нибудь из старших, они точно так же как я молчали в ответ. За обедом они, скорчив недовольную мину, точно так же отодвинули от себя тарелки с супом, и так далее.

К вечеру у меня от всего этого чуть не началась истерика, но я сдержался. Однако заметил, что у остальных новеньких глаза тоже на мокром месте. Приятно, конечно, быть примером для подражания, но всему же есть предел! Я решил, что с меня хватит. Когда настало время ложиться спать, я решил, что больше не встану с кровати — назло всем этим дуракам и толстому Эстонцу.

Но в результате, нынче утром все новенькие, вместо того, чтобы пойти на завтрак, остались в постели! Врачи, как ни странно, ничуть не обеспокоились.

— Ну, каково загораете, орлы? — весело гаркнул Дядя Фил.

Неожиданно мой сосед слева подал голос.

— Я жду, когда меня начнут лечить! — не глядя на врачей, с убийственной насмешкой проговорил он.

Это был тот самый патлатый Поэт. Я чуть не фыркнул. Подумаешь, оратор! Если бы я не дал себе слово больше никогда в жизни не разговаривать с врачами, я бы сказал им то же самое!..

— Лечить? — обрадовался страшный Дядя Фил. — Это сколько угодно!.. Сейчас всех вылечу!

И он бодро щелкнул пряжкой ремня. Я не выдержал и зажмурился, натянув на голову одеяло. Если бы я мог унизиться до разговоров с придурками, я бы высказал Поэту всё, что я о нём думаю!..

— Доктор Кузнецов, это не ваши пациенты, — с прохладцей в голосе заметил господин Томмсааре.

— Хотел поделиться опытом, — разочарованно вздохнул доктор Кузнецов. — Зря ты отказываешься. Отличный метод.

— У меня свои методы, — равнодушно промолвил Эстонец.

— Знаем мы их! — фыркнул Дядя Фил.

Эстонец помолчал немного.

— Вы подрываете мой авторитет в глазах пациентов, — сообщил он, наконец. — Давайте выйдем.

Дверь палаты захлопнулась. Я сбросил с головы одеяло и напряг свой абсолютный слух. К счастью, Дядя Фил говорил довольно громко.

— Они не встали на завтрак, и ты не завтракал тоже, — сердился он. — Если они пропустят обед, ты опять не станешь есть… А к ужину кто-нибудь из старших подложит тебе на стул ежа, ты его накажешь…

Эстонец что-то сказал. Дядя Фил взорвался окончательно.

— Да не ежа! — взревел он. — Ты накажешь хулигана, оставишь его без ужина, а значит, и сам без него останешься! Ты же у нас принципиальный!

Эстонец снова что-то сказал.

— Самое большее через неделю ты протянешь ноги! Вот и весь твой метод! — горячился доктор Кузнецов. — У тебя девять новеньких! А что, если они договорятся между собой и станут голодать по очереди?!

Я горько усмехнулся. Нет, я не стану разговаривать со всеми этими идиотами, даже если это единственный способ разделаться с толстым доктором…

Спустя некоторое время в палату заглянул дежурный из старших.

— Эй, салаги, вы обедать будете? — нагло спросил невежа.

— Значит, не будете, — не услыхав в ответ ни слова, решил он.

Через полчаса по корпусу поплыли вкусные запахи. Я уткнулся носом в подушку…

— Что, так они с утра и лежат? — сочувственно произнес приятный женский голос.

Прошло еще несколько часов. Я только что встретил презрительным молчанием приглашение на полдник и теперь потихоньку жевал одеяло. Поэт накрыл голову подушкой и сотрясался от беззвучных рыданий. Эстонец окинул палату изучающим взглядом и сказал:

— Нет, с утра они лежали гораздо спокойнее…

Стоявшая рядом с Эстонцем элегантная пожилая дама в длинном тёмном платье слегка вздохнула:

— Бедные дети!.. Каарел, хотите, я вам помогу? Уверяю вас, ласковые слова быстро поднимут этих больных с постели…

— Вряд ли, Анна Стефановна, — сказал Эстонец. — Ведь это мальчики…

— Вы хотите сказать, что мой метод годится только для девочек? — спросила дама.

— Нет. Я хочу есть, — ответил Эстонец.

— Именно об этом я и желала поговорить, — призналась дама, — давайте выйдем на минутку…

К счастью, дверь она прикрыла неплотно.

— Карел, вы уверены, что это так необходимо — страдать вместе с теми, кто сам себя наказал? — взволнованно проговорила гостья.

— Конечно, — убеждённо ответил Эстонец. — Это необходимо!

— Интересно было бы узнать, что натолкнуло вас на эту идею, — продолжала допрос Анна Стефановна.

Со стороны Эстонца последовало долгое обескураженное молчание.

— Священное Писание, — растерянно произнёс он наконец. — Отец Михаил сказал: надо поступать как Христос… Он как раз и страдал с теми, кто сам себя наказал… Разве отец Михаил был неправ?