Первая заповедь блаженства - Людмила Дунаева

Старшие заявили, что младшие врут. Младшие завопили, что врут старшие. Эстонец сказал, что, в таком случае, без обеда останутся все. Пациенты дружно онемели от изумления. Один я сохранил присутствие духа.

— Дорогой Каарел, — учтиво промолвил я, пользуясь паузой. — Я, в отличие от остальных, не стану отрицать, что отказался от помощи. Но я искренне раскаиваюсь. Не могли бы вы показать мне, как это делается?

Эстонец некоторое время молча изучал меня, а я спокойно и невинно смотрел прямо ему в глаза. Наконец, тяжёлая туша сдвинулась с порога.

— Так и быть, — сказал доктор, подходя к моей кровати.

Толстому, неуклюжему Эстонцу понадобилось не менее десяти минут, чтобы убрать постель. Надо было видеть, с каким трудом он наклонялся, чтобы заправить простыню под матрас! К концу процедуры по его лицу градом катился пот.

— Понятно? — тяжело дыша, спросил доктор, поправив уголок поставленной треугольничком подушки.

— О, да, благодарю вас! — с самым серьёзным видом ответствовал я. — Хотите, чтобы я повторил? — прибавил я для пущей искренности.

Эстонец снова задумался, глядя на меня. Новенькие кровожадно вытянули шеи…

— Завтра утром, — сказал доктор.

Сидя в одиночестве за большим кухонным столом, я пытался понять: что за странное чувство мелькнуло в холодных глазах Эстонца, затуманив стальной недоверчивый взгляд и подарив мне первую победу?..

Я так и не смог разгадать эту загадку, ведь мне самому это чувство было незнакомо. Однако, я понял, что нащупал правильный способ ведения войны. О, Большая Игра наяву куда труднее, но и гораздо увлекательнее, чем виртуальная! Потому что ты точно знаешь: когда твой удар достигает цели, он причиняет врагу настоящую боль!..

Как ни старался Эстонец вывести меня из себя, ему так и не удалось ничего со мной поделать. А способов у него было множество. Застилание постелей — это были только цветочки. Потом он заставил пациентов стирать носки, убираться в тумбочках, подметать пол, пришивать пуговицы — какие только зверства не изобрело это чудовище!

Новенькие закатывали скандалы и истерики, опускаясь даже до грубых оскорблений. Эстонец ловко использовал этот момент. Метод у него был отработан: вначале напугать гневным окриком, потом образумить строгим внушением, а напоследок утешить, приласкать — и дело в шляпе: разговор завязывался сам собой, и пациенты один за другим позорно раскрывали перед доктором свою душу. Но со мной этот номер не прошёл.

Я был спокоен, вежлив и покорен. Приказы доктора я никогда не оспаривал, но исполнял спустя рукава. А за плохо выполненную работу всегда просил прощения с самым сокрушённым видом. Искра гнева в глазах доктора угасала при виде моих слёз. Всё то же странное, неведомое мне чувство появлялось в его холодном взгляде, и доктор сдавался.

Словом, я идеально выстроил линию обороны. Было, однако, и в ней слабое место. Моего врага Эстонца часто навещала его сестра Тийна, весёлая и красивая девочка. Она неизменно здоровалась со мной и пыталась вызвать на разговор. При ней мне было тяжело сохранять лицо, ибо Тийна пробуждала во мне совершенно мне не нужные чувства.

В конце концов, я справился и с этой проблемой. Тийна была очень похожа на своего братца. Я научился видеть в её лице черты ненавистного Эстонца и рыцарские чувства во мне постепенно угасли. Я одержал ещё одну победу, и теперь с любопытством ожидал, что будет дальше.

И вот, однажды Эстонец не выдержал. Случилось это в конце декабря. Доктор остановил меня в коридоре, когда я, вместе с остальными пациентами шёл на обед.

— Илья, задержись ненадолго, — сказал Эстонец.

Пациенты прошли на кухню, и мы остались в коридоре одни. Я поднял вежливый взгляд. Доктор выглядел неважно. За прошедшие полгода утратившие человеческий облик и достоинство пациенты своими истериками и безобразиями основательно потрепали ему нервы. Но я знал: больше всего ему досталось от меня.

— Доктор, я в чем-то провинился? — невинно поинтересовался я, разглядывая его лицо, измождённое бесконечными тревогами и усталостью.

— Нет, — доктор нервно провел рукой по растрепанным волосам.

— Ах, вы, вероятно, хотели провести психотерапевтический сеанс? — с самым серьезным видом предположил я.

— Нет, — повторил Эстонец. — Я хочу с тобой поговорить…

— К вашим услугам, — я, как всегда, изобразил полную готовность. — О чем вы хотели бы побеседовать? Я с удовольствием отвечу на все ваши…

— Илья, ты можешь хоть раз поговорить со мной как человек с человеком? — перебил доктор.

— Что вы! Это исключено! — серьезно и печально промолвил я. — Разве я человек? Перед вами я жалкая букашка…

Пожалуй, тут я хватил через край. Но не огорчился: в конце концов, мне хотелось, чтобы рано или поздно Эстонец понял, что всё это время я над ним попросту издевался…

— Илья, я давно понял, что ты надо мной издеваешься, — заговорил доктор. — Я терпел. Я надеялся…

— На что? — полюбопытствовал я.

Эстонец долго подбирал слова, но, видать, так и не подобрал хорошенько.

— Я ждал, что твоя душа проснётся, — проговорил он.

Бред. Но я нашёлся с ответом.

— Моя душа, доктор — не Спящая Красавица, — усмехнулся я. — Да и вы вовсе не прекрасный Принц…

К моему изумлению, словно луч солнца скользнул по бледному лицу господина Томмсааре.

— Ты всё ещё помнишь своего Принца? — спросил он.

Откуда он знает про Принца?.. Ах, да ясно же откуда — из моей медицинской видеокарты!

— К счастью, уже весьма смутно, — я впервые ответил честно. — Он даже сниться мне перестал. Я счастлив. Наконец-то я от него избавился.

Эстонец взглянул на меня, и глаза его погасли. Доктор отступил на шаг, отвернулся и молча побрёл в свою каморку. Я гордо посмотрел ему вслед. Победа оставила какой-то неприятный осадок в сердце, но я решил, что на это не стоит обращать внимания.

Прошло несколько дней. Однажды, проснувшись поздно ночью, я вышел из спальни по своим неотложным делам. Возвращаясь, я увидел на полу в конце коридора узкую полоску света. Эстонец не спал… Мне стало любопытно. Я подкрался к приоткрытой двери. В щелку я увидел угол маленькой комнаты, край рабочего стола, экран компьютера и спину Эстонца.

Он мешком ссутулился в кресле, положив руки на стол, а голову на руки. Темный экран неожиданно загорелся: на нем появилась Анна Стефановна.

— Каарел, ты меня вызывал? — спросила она.

— Ни сна, ни отдыха измученной душе! — подвинув первую картинку, половину экрана заняло изображение сонного Дяди Фила. — Эй, сынок, ты чего такой смурной? Или что случилось?..

Эстонец не пошевелился, даже головы не поднял.

— Я потерял пациента, — глухо ответил он.

Глава 7. Страшный суд

После долгой паузы Анна Стефановна и доктор Кузнецов заговорили разом:

— Сынок, погоди…

— Только не волнуйся…

— Может, это еще и не так…

— Давай поговорим спокойно…

Так же внезапно оба замолчали.

— Кого?.. — коротко спросил Дядя Фил.

Эстонец только потряс головой. Но коллеги почему-то все поняли. Анна Стефановна горестно вздохнула. Дядя Фил насупился и засопел. Минута молчания затянулась.

— Я предупреждал, — начал Дядя Фил, яростно кусая усы, — ты не послушался…

— Филипп!.. — тихо, но с угрозой промолвила Анна Стефановна.

— Я уже пятьдесят девять лет Филипп! — огрызнулся Дядя Фил. — Нельзя было Каарелу брать мальчишку! И как Нечаева согласилась на эту авантюру? А впрочем, все вы, бабы, одинаковые! Видите смазливого сопляка и таете: «Ах, Каарел, красавчик, бедняжечка! Ну как отказать этому ангелу?» Ангел, ёлки зелёные! Крылья только не из того места растут!

— Замолчи, Филька, пугало огородное! — рявкнула Анна Стефановна.

Голос у нее оказался куда мощнее, чем можно было ожидать. Эстонец вздрогнул и уменьшил звук.

— Я слишком мало знаю об этой истории, чтобы судить кого бы то ни было, — взяла себя в руки дама.

— Ха! Покажи мне человека, который знает больше! — Дядя Фил не был намерен уступать. — Их Высочество господин Томмсааре не изволили ничего объяснить даже главврачу!.. Парня нужно было отдать мне! Я бы его не испортил. Потому что я его не жалел!

— Филипп, хоть я и мало знаю, — терпеливо проговорила Анна Стефановна, — но все же я смогла понять, что Илья — часть той жизни, о которой Каарел все еще тоскует…

— Во-первых, это не оправдание, — отрезал Дядя Фил. — Во-вторых, пора бы ему перестать тосковать по ерунде. Сейчас он занят благородным и нужным делом. А раньше…

Неожиданно Эстонец поднял голову и взглянул на экран. Дядя Фил умолк на полуслове.

— Иногда я тоже так думал, — сказал Эстонец; я и не подозревал, что этот холодный голос может звучать так жалобно и беспомощно. — Я думал: то, что я делал раньше, было ненужно… напрасно… Но появился Илья…