Учебник писательского успеха. Часть II. Генрих Шлиман, Николай Гоголь, Максим Горький и их уроки - Владимир Залесский

«Сразу по приезду в Москву Гоголь получил письмо от Елизаветы, в котором она просила купить для нее экипаж типа coach… Эта просьба изумила Гоголя – она показалась ему чрезмерной. (…) Сестра не получит от него ни копейки. Но в тот же день, когда он отправил ей это суровое поучение относительно необходимости экономить на всем, он выслал 25 рублей серебром архимандриту Оптиной пустыни, с просьбой использовать их на благоустройство келий монахов. (…) Лучше уж направить деньги на богоугодное дело, чем потратить их на экипаж» [Труайя А. С. 570].

«Коляску, которую припас себе для езды в Крым, я решился отправить вам в Полтаву с тем, чтобы ее переслали матушке, которая, буде коляска понадобится сестре, передаст ей, а не то оставит в Василевке. Коляска эта, несмотря на то, что не нова, очень покойна и легка, для поездок удобна и, по мне, людям, имеющим двадцать душ поместья, неприлично щеголять в новой коляске. (…) Коляска имеет форму кочь-кареты. Стекла такие, как и в карете, стало быть, как желала сестра Елисавета.»

(Николай Гоголь – Скалон С. В., 3 октября 1851 г.). (3 октября 1851 года – дата бракосочетания сестры Н. Гоголя Елизаветы).

Тема отношений Николая Гоголя с земляками достаточно объемная. Завершим ее воспоминанием А. О. Смирновой-Россет:

«…Догадался, что перед ним Михаил Семен (ович) Щепкин, ударил его по плечу и сказал: „Гей чи живы, чи здоровы, уси родичи гарбузовы“. Это оригинальное знакомство кончилось дружбой самой тесной». [Смирнова-Россет А. О. C. 66].

И Генрих Шлиман, и Николай Гоголь вели такой образ жизни, и принимали такой образ поведения (путешествия, поездки, способность настоять на своем), при которых они могли «управлять» общением, гармонично вписывать семейные, родственные и земляческие связи в свои жизненные сценарии.

В некоторой мере отношения Максима Горького с родственниками могут быть проиллюстрированы его рассказом о его двоюродном брате Саше.

«Сын Михаила Саша стал босяком и пьяницей, трижды судился за кражи, но при этом, по воспоминаниям Горького в письмах к Груздеву, был романтиком по природе. Горький писал о нем: „Прекрасная, чистейшая душа русского романтика, лирик, музыкант и любитель – страстный – музыки… Он очень любил меня, но читал неохотно и спрашивал с недоумением: „Зачем ты всё о страшном пишешь?“ Его жизнь бродяги, босяка не казалась ему страшной… Несколько раз я пробовал устроить Сашу, одевал его, находил работу, но он быстро пропивал всё и, являясь ко мне полуголый, говорил: „Не могу, Алеша, неловко мне перед товарищами“. Товарищи – закоренелые босяки. Устроил я его у графа Милютина в Симеизе очень хорошо… Через пять месяцев он пришел ко мне: „Не могу, – говорит, – жить без Волги“. И это у него не слова были, он мог целые дни сидеть на берегу, голодный, глядя, как течет вода. <…> Босяки очень любили его и, конечно, раздевали догола, когда он являлся к ним прилично одетый и с деньгами. Умер он в больнице от тифа, когда я жил в Италии“» [Басинский П. В. Страсти по Максиму].

Семьи Василия Васильевича Каширина и «вставшего на ноги» Алексея Горького в чем-то схожи и в чем-то отличны. И та и другая семьи – многолюдны. Но многолюдность семьи деда Василия – это многолюдность трех-четырех семей: у Василя Каширина было трое взрослых детей, и у каждого из этих взрослых детей были свои дети. В определенные периоды жизни все эти семьи объединялись под одной крышей и жили единой семьей. У Максима Горького никогда не было троих родных взрослых детей (даже если «соскальзывать» на неофициальные версии, все равно, вроде бы, троих взрослых родных детей под одной крышей – не насчитывается). Многолюдность его семьи имела иной характер. Многие из членов этой семьи становились таковыми волей обстоятельств. Для некоторых вхождение в семью М. Горького становилось спасением.

Нечто схожее и нечто отличное можно усмотреть и в эволюции семей деда и внука. «Бизнес» деда Каширина на каком-то этапе стал «буксовать». Дед Василий осуществил «реорганизацию» семьи: имущество было поделено между детьми, а внук Алексей услышал ставшую классической фразу. «Через несколько дней после похорон матери дед сказал мне:

– Ну, Ляксей, ты – не медаль, на шее у меня – не место тебе, а иди-ка ты в люди…».

Если учесть описываемые самим Горьким дальнейшие события жизни Алексея Пешкова, то этой фразой вовсе не подводился некий окончательный итог; звучание и значение этой фразы зависит от интерпретации и контекста; не все выглядело так катастрофично и однозначно. В той или иной мере Алексей пользовался поддержкой членов и родственников семьи Кашириных еще достаточно длительное время.

После усиливавшихся материальных затруднений и реорганизации семьи дед Каширин постепенно стал нищим. М. Горький так в художественном произведении описывает его последние месяцы: «…когда бабушка уже успокоилась навсегда, дед сам ходил по улицам города нищий и безумный, жалостно выпрашивая под окнами: – Повара мои добрые, подайте пирожка кусок, пирожка-то мне бы! Эх вы-и…

Прежнего от него только и осталось, что это горькое, тягучее, волнующее душу:

– Эх вы-и…».

В религиозной традиции участь человека, ставшего нищим, выглядит вовсе не однозначно отрицательной. «Кто ругается над нищим, тот хулит Творца его…» (Притч 17:5). Само по себе «выпрашивание» подаяния не относится к каким-то серьезным грешным действиям. Многое зависит от контекста, интерпретации, от точки зрения. Н. Гоголь неоднократно называл себя «нищим»; этот эпитет не умаляет ни его творчества, ни жизненного пути. Хождение «по миру, за милостью» своей бабушки, Акулины Ивановны, М. Горький описывает таким образом (передавая слова бабушки): «Весной-то да летом хорошо по земле ходить, земля ласковая, трава бархатная; пресвятая богородица цветами осыпала поля, тут тебе радость, тут ли сердцу простор! А матушка-то, бывало, прикроет синие глаза да как заведёт песню на великую высоту, – голосок у ней не силен был, а звонок, – и всё кругом будто задремлет, не шелохнется, слушает её. Хорошо было Христа ради жить!»

Наступил момент, встретили материальные трудности и М. Горький, и его многолюдная семья. Эти трудности биографы включают в чисто тех – многих – факторов, которые подтолкнули М. Горького к переезду в 1928 году из Италии в Советский Союз. (9 мая 1933 года Горький навсегда покинул Италию…» [Нефедова И. М.]).

О последующих действиях М. Горького и последующей его судьбе биографы пишут, давая разные оценки.

Предлагаю рассмотреть гипотетический вариант использования М. Горьким модели действий своего деда Каширина. В этой версии М. Горький говорит своему сыну Максиму: «Ну, Максим, ты – не медаль, на шее у меня – не место тебе, а иди-ка ты в люди…». Если какое имущество подлежало разделу, то он его делит. Продолжает жить в Италии на оставшиеся доходы и на посылки от Красного Креста. Его многолюдное окружение сокращается. «Мука с автобусами», «мука воспоминаний», «тупая, тихая грусть, одиночество, безнадежность». «Дома гороховый суп и по 2 ломтика колбасы, сделанной из черт его знает чего», «тяжкие, тяжкие дни, месяцы, годы». Согласитесь, уважаемые Читатели, как-то скучновато (слова в кавычках – из дневников И. А. Бунина). И недостойно Человека (с большой буквы). Все же модель поведения деда Каширина имеет недостатки. Оно как-то приятнее и интереснее прокатиться на Беломорско-Балтийский канал этаким Ревизором в компании с симпатичной невесткой. Справедливости ради заметим, что социальная гиперактивность М. Горького так или иначе «подгоняла» энтузиазм масс и внесла определенный вклад и в индустриализацию, и в Победу 1945 года. Диалектика истории!…

Закон успеха: «Поддержание позитивных отношений с родителями, братьями, сестрами, связей с земляками способствует успеху! Односельчане – не помешают!»

Глава 6. Предназначение. Постановка целей

И Г. Шлиман, и Н. Гоголь понимали и принимали свое предназначение.

Наверное, утверждение, что предназначением Г. Шлимана было раскопать стены древней Трои, не всеми будет воспринято как бесспорное. Часть уважаемых Читателей может принять такую версию как рабочую. Другая часть может воспринимать излагаемые суждения как биографические сведения о Генрихе Шлимане.

Эрнст Шлиман, по словам самого Генриха, купил ему в подарок книгу «Всемирная история для детей» с картинкой о Троянской войне и изображением стен Трои.

Эрнст Шлиман, одобрил намерение сына Генриха раскопать Трою. Если не быть знакомым хотя бы отчасти с биографией и последующими археологическими успехами Генриха Шлимана, то и план мальчика («раскопать Трою»?! ) и одобрение этого плана отцом выглядят очень странно (тем более, для условий их жизни).

Пройдет время, всемирно известный Генрих напишет в Автобиографии об одобрении отцом планов раскопок Трои: «…наконец мы оба согласились на том, что когда-нибудь я должен раскопать Трою» [Шлиман Г. Илион. Т.1. С. 38, 55].