Это было в Краснодоне - Ким Костенко

Однажды Зонс позвонил Соликовскому: Гендеман приказал созвать всех полицейских в жандармерию.

Соликовский разослал нарочных во все полицейские участки с приказом явиться к восьми утра в городскую полицию.

— Да передайте им, чтобы все было в надлежащей форме, — сурово наказал он. — А то я их, подлецов, знаю — напьются с утра пораньше, хоть святых выноси…

Из Шевыревки, Батыря, Первомайки съезжались на подводах полицейские. Собирались небольшими кучками, доставали из карманов «конфискованные» портсигары, кисеты, смрадно дымили, ожидая дальнейших распоряжений…

Соликовский разыскал Подтынного и приказал:

— Построй всех в колонну по четыре!

Подтынный кое‑как выстроил эту разношерстную толпу. Соликовский прошел вдоль всей колонны, грозно помахивая плетью, и стал во главе ее. Сопровождавший его Захаров окинул взглядом неровный строй и, усмехнувшись, шепнул:

— Ну и войско! С такими курей давить…

Соликовский передернул плечами, пробормотал: «А, черт с ними!» и, не поворачиваясь, махнул рукой:

— Пошли.

На майора Гендемана полицаи произвели, по–видимому, тоже неблагоприятное впечатление, но он подавил в себе это чувство. Выйдя на крыльцо, он изобразил улыбку, по–русски поздоровался:

— Здравствуйте, братцы!

В ответ послышался разноголосый, нестройный гул. Майор нахмурился. Сорвав очки, он быстро и обрывисто заговорил по–немецки. Переводчик жандармерии Бурхардт едва успевал переводить:

— Армия фюрера продолжает стремительный поход на восток. Близок час ее победы. Доблестные солдаты фюрера уже вышли к Волге. Им нужен сейчас хлеб, продовольствие, теплая одежда, обувь. Вы должны изъять все излишки продовольствия и одежды у жителей и сдать их на склады комендатуры. После победы фюрер возместит мирному населению все понесенные убытки.

Сказав еще несколько фраз о непобедимости германской армии, майор прохрипел: «Хайль Гитлер!», и сразу ушел. Полицаи, неуклюже наступая друг другу на пятки, промаршировали перед зданием жандармерии, и на этом смотр был закончен.

— Не понимаю, зачем нужен был этот парад, — досадовал Соликовский, возвращаясь в барак вместе с Захаровым. — Говорил много, а ничего не сказал. Неужели немцы всерьез думают, что с коммунистами в городе покончено? Черта с два! Они еще дадут о себе знать!

Захаров широко, во весь рот, зевнул, равнодушно отозвался:

— У них теперь другие заботы. Зима на носу…

С этого дня у обитателей серого барака появились новые заботы. Каждое утро звонил Зонс, требовал выделить отряд полиции «для конфискации излишков у местного населения».

Захаров охотно брался за эту работу. Отобрав несколько самых отъявленных головорезов из полицейской команды, он отправлялся на «промысел». Участвовал в этих рейдах и Василий Подтынный, назначенный теперь старшим полицейским.

Разбившись на небольшие группы, полицаи обходили дворы, заглядывали в сараи, лазили по погребам, рылись в сундуках. Не обращая внимания на протесты хозяев, забирали все, что попадалось под руку.

Обозы с награбленным добром вереницей тянулись на станцию Должанка, где специальная команда гитлеровцев сортировала добычу и грузила ее в вагоны.

Особая команда сельхозкомендатуры отбирала у населения домашний скот и птицу. Над городом висел непрерывный гомон, наполненный тоскливым мычанием коров, визгом поросят, кудахтаньем кур.

Молча, притушив в глазах недобрые огоньки, смотрели краснодонцы, как хозяйничают гитлеровцы в их родном городе. Прятали в карманы судорожно сжатые кулаки, до крови закусывали губы, чтобы не вырвался наружу закипающий в груди гнев.

Во дворе комендатуры с утра и до вечера толпились офицеры и солдаты. Оживленно переговариваясь, они укладывали награбленное добро в мешки, старательно выводили на них адреса, самодовольно ухмылялись, представляя, как обрадуются дома, получив посылку с Восточного фронта.

Только управляющий дирекционом барон Швейде был необычайно сердит. До посылок ли ему. Прошло уже два месяца, как он приехал в Краснодон, а ни одна шахта не выдала и килограмма угля. Нет электроэнергии — той маленькой передвижной электростанции, которую он на всякий случай привез с собой из Германии, едва хватало лишь на освещение служебных помещений. Нет оборудования — центральные электромеханические мастерские, где можно было бы кое‑что изготовить, все еще никак не могут наладить ремонт.

Однажды вечером в просторной квартире барона собрались офицеры. Как главный представитель административной власти в городе, Швейде часто устраивал такие приемы. В его доме гости всегда находили щедро накрытый стол, самые разнообразные напитки.

Громко переговариваясь, возбужденно жестикулируя, гости уселись за стол. Барон налил себе полную рюмку коньяку и поднял ее за успехи немцев. Он залпом выпил и потянулся к закуске.

— О, кажется, барон начинает изменять своей привычке. Браво! — захлопал в ладоши Зонс.

Швейде разодрал пальцами нежное крылышко цыпленка, шумно задвигал челюстями. Прожевав, он аккуратно вытер рот салфеткой, повернулся к Зонсу:

— У меня сегодня хорошее настроение. Кажется, мои дела начинают налаживаться. Эти два русских инженера, добровольно вызвавшиеся работать в мастерских, — отличные специалисты. Мастерские они знают как свои пять пальцев.

Швейде откинулся на спинку, неестественно громко расхохотался:

— Ха–ха–ха! Идиоты, они боялись, что я не приму их! Они признались, что были коммунистами, и боялись, что из‑за этого я их не приму! Ха–ха–ха! Да мне наплевать на это!

Зонс недовольно поморщился, отодвинув в сторону недопитую рюмку.

— За коммунистами нужен особый надзор, барон!

— Мне наплевать на это, — снова повторил барон. — Мне не нужны их убеждения, мне нужны хорошие специалисты, черт возьми!

Неверной рукой, расплескивая по столу коньяк, Швейде наполнил бокал. Офицеры снова зашумели, задвигались, звеня приборами, потянулись к бутылкам…

Глубокой ночью Гендеман проснулся, разбуженный стонущими звуками набата. Кинулся к окну: где‑то за городом, в районе Шевыревки, полыхало багровое зарево.

Майор схватился за сердце. Там, возле Шевыревки, был сложен в скирды необмолоченный хлеб, предназначенный для отправки на продовольственные склады действующей армии. Чувствуя, как леденящий холод сковывает все в груди, он подбежал к телефонному аппарату и срывающимся голосом вызвал Зонса:

— Немедленно поднимайте всех по тревоге! Хлеб горит!

Через несколько минут из гаража дирекциона с оглушительным ревом выскочили три автомашины, до отказа набитые жандармами и полицейскими.

На окраине, где обрывалось шоссе и начиналась вязкая, изрезанная глубокими колеями грунтовая дорога, одна из машин, оглушительно стрельнув едким вонючим дымом, остановилась — что‑то случилось с мотором. Не успели полицаи пересесть на другую машину, как и та, зачихав, вильнула кузовом и уткнулась носом в придорожный кювет, потом и третья тоненько взвизгнула тормозами и замерла на месте.

Шоферы–немцы, откинув крышки капотов, долго возились в моторах, продували какие‑то трубки, калили в огне свечи, ощупывали проводку, ожесточенно жестикулируя, совещались о чем‑то между собой. Наконец один из них подошел к Зонсу:

— Ехать дальше нельзя. Машины неисправны.

Злобно выругавшись, Зонс повел команду пешком. Когда усталые, забрызганные грязью жандармы и полицаи добрались до Шевыревки, на месте скирд остались лишь кучи пепла…

Утром следующего дня по приказу начальника жандармерии Захаров отправился на место пожара, допросил охранявших скирды полицаев. Те заявили, что с самого вечера они неотлучно находились на своих постах и ничего подозрительного не замечали. А ночью все скирды вспыхнули почти одновременно, и перепуганные охранники уже ничего не могли сделать, чтобы потушить огонь. Недалеко от места происшествия Захаров обнаружил многочисленные следы. Они петляли вокруг скирд, уходили к проселочной дороге и там обрывались.

Несколько дней провел Захаров в Шевыревке. Опросил почти всех жителей поселка, размахивая пистолетом, угрожал расстрелять каждого пятого за укрывательство поджигателей. Все недоуменно пожимали плечами, клялись, что в ту ночь никто из поселка не уходил.

Тем временем Зонс лично допросил работников гаража дирекциона. Ему было ясно, что поломка трех машин одновременно не могла быть случайностью, кто‑то преднамеренно вывел их из строя. Но кто?

Прежде всего Зонс выяснил, кто из местных жителей работает в гараже. Начальник гаража, толстый, добродушный немец, рассказал, что несколько дней назад к нему пришел молодой паренек, назвался Сергеем Левашовым, попросился принять его на работу слесарем.

— Парень тихий, работящий, — охарактеризовал нового работника начальник гаража, — и дело свое знает прекрасно. В тот день он был в гараже, но очень недолго. Нет, конечно, глупо подозревать его в чем‑нибудь! За этого парня можно поручиться.