Шоу будет продолжаться - Алина Константиновна Менькова

сердцем, которое набухает и тяжелеет от любви. Или от фантазии любви. В юности это вообще не важно. Главное – процесс, а не результат. Странно, что когда люди взрослеют, они меняют это положение вещей. Самым главным для них становятся достижения, результаты и оценки. А удовольствие проживания куда-то пропадает.  И это страшно.

      Юра сказал, что подпевать-то подпевает, но любит больше рок и бардовские песни. Что в них «есть смысл, а не бит, который качает». Но я вот люблю всякую музыку. Не всегда же она должна заставлять нас о чем-то думать, порой хочется просто попой потрясти…Пока мы сидели, я достала из сумки блокнотик и решила набросать лицо Юры. Он увидел и улыбнулся: «Это я?».

     «Узнал? Значит, получилось!»

      «Значит, что – Аленушка, давай-ка ты поступай на худфак вопреки всему! Если твой папа все может, он ведь и с картинами продвинет? Будешь ездить на международные выставки, откроешь свою галерею!»

Его слова меня воодушевили. Мне действительно было важно и нужно услышать нечто подобное. Но пока я бы не решилась сказать о своем решении папе. Наверно, ему было мало только моего таланта. Ведь в мире взрослых, повторюсь, нужны результаты. Нужны призовые места, награды, рекомендации, оценки учителей. Нужны доказательства.

      Я понимала, что возможно сегодня я стану такой же взрослой. Произойдет то, чего я так ждала.  Юра взял меня под руку и предложил пойти прогуляться.

      «Там же холодно – куда мы пойдем?»

«Тебе так со мной холодно? Я просто сегодня на тренировке очень устал и если посижу еще немного здесь, в тепле, то просто вырублюсь. А так я тебя еще не раз поцелую!»

      Уснуть от тепла? Ему что, 45? Как-то это странно звучало, совсем тоскливо, что я решила, что мне  не хочется смотреть на него спящего, когда тусовка в самом разгаре. Я резко встала и положила руку на плечо Юры. Оно было шерстяное и горячее.

    «Давай уже вали, паскуда!»  – кричал кто-то из ребят.

      «Ушныривай в свой канализационный люк!», – отзывался уже другой голос.

     На кухне началась кульминация вечера, как и ожидалось. Володю стали снова унижать. Его голоса не было слышно совсем. Обычно он непременно огрызался в ответ, делал это настойчиво и громко, а сейчас только тишина  парировала ребятам. Я предложила Юре заглянуть на кухню. Он сказал, что не хочет во все это лезть и это не помешает его планам выйти на романтическую прогулку. Я просунула голову в проем и увидела следующую картину –  близнецы держали Володю за руки и прижимали телами к кухонному гарнитуру, а Макс наотмашь бил его кулаком в лицо. Щеки Вовы были уже алыми,  из носа сочилась кровь, руки и ноги подергивались. Он поджимал их под себя, словно сейчас описается. Заметно было, что он изрядно пьян и не может нормально сопротивляться, да еще и троим одновременно. Мы встретились с ним глазами. Он смотрел с вызовом. Я отвела взгляд. Мне не было его жалко. Может потому,  что я понимала, что логично не приходить туда, где тебя постоянно обижают. И такой исход событий был вполне закономерен, и он сам виноват, он сам во всем виноват. Я уже в ту минуту за час до произошедшего пыталась себя убедить, что мое бездействие оправдано. А ведь мне надо было все это остановить. Еще тогда. Но я струсила пойти против всех. Я ведь сама не была крутой – за мной не шли, я не лидировала. Я просто была в команде на скамейке запасных. Юра продолжал гладить меня по спине, его нежные подушечки пальцев едва касались моей кожи. И мне уже становилось все равно, пусть хоть весь мир разверзнется и уйдет из-под моих ног. Ничего не страшно и нигде не больно, пока пальцы этого парня ласково щекочут мой позвоночник. Этот вечер ничего не могло испортить, даже этот несправедливый мордобой. Мы вновь встретились встретились глазами с Вовой. И я сказала:

     «Ребята, может, не стоит?»

«Иди, Алена, не шурши!»,  – презрительно бросил Макс и вытер своим рукавом пот со лба.

  На кухню зашел Мишка и стал смеяться.

   «Ну, что ты такой дурак-то? Что ж ты все на одни и те же грабли?»

     Все молчали. Мы решили уйти. Видимо, мне надо было подойти и что-то сказать Володе, вытереть ему кровь, но я вдруг подумала –  почему вдруг я? Что, больше некому? Я в этот момент ненавидела Вову за то, что я испытывала чувство вины. Это похоже на то, как ты, жутко уставший и дремлющий на сиденье в маршрутке,  видишь краем глаза тяжко взбирающуюся по ступенькам бабушку, которая вот-вот рассыплется от старости и болячек, и понимаешь, что тебе нужно уступить место… обязательно и беспрекословно, иначе тебя осудит общество, но тебе не хочется этого делать совсем и ты ненавидишь эту бабушку за ее старость, а себя за свою нерешительность. И так и сидишь до конечной, притворяясь спящим. Я не подошла к Володе.

       «В лес пойдем прогуляться?»

        «Да, малыш».

Он улыбнулся, а я подумала – не спешу ли я с такими обращениями? Да какая разница! Этот дивный вечер больше не повторится, ничего не повторяется. Завтра этот день будет вчерашним, поэтому надо жить сейчас, пока оно есть, чавкающее, звонкое, яркое сегодня! И я в нем делаю то, что хочу. И сейчас я хочу любить.

       Мы вышли и направились в лес. Тропа одна, заблудиться невозможно.  Потом пошел снег. Такие аккуратные, маленькие снежинки. Это было так романтично и странно, будто кто-то по одному мановению руки запустил этот снег в кадр, и сейчас в крупный план войдут наши руки, потом лица, потом снежинки, падающие на наши ресницы…и соприкасающиеся носы. Словно это фильм. Обычно в такие моменты мама закрывала ладонями мои глаза и переключала канал. Мы остановились у дерева, он убрал волосы с моего лба и заправил их в шапку, притянул к себе и стал жарко целовать. Казалось, между нашими лицами образовался пар, а я, словно снегурочка,  сейчас превращусь в лужицу. Юра резко отпустил меня и сказал: «Чем я тебе так понравился?»

     Я растерялась и пожала плечами. Потом уже через минуту я могла начать перечислять все