Крест непобедимости - Юлия Вево

чуть замешкалась, путаясь в занавеске с ведерком яиц.

— Заходь, не стой в калидоре! Их встретила полная чернобровая женщина, наряженная в длинное платье леопардовой расцветки. Поверх платья был завязан передник, испачканный мукой. Седые волосы собраны под черный гребень с крупными стразами.

— Здравствуйте, — мрачно буркнула Лариса, чувствуя себя полной идиоткой.

— Здравствуй, Петровна, вот племянницу привела… — Зинаида интимно понизила тон.

— Здравствуйте, здравствуйте. Вижу, что не племянника, — насмешливо перебила женщина и повела их вглубь дома. Вокруг нее густым облаком стоял запах ванили. Они зашли в какую-то дверь и попали, очевидно, в рабочий кабинет хозяйки. Лариса искала, куда бы поставить ведерко, поставила на пол у дивана, на который сели они с Зинаидой. Комната была по деревенским меркам очень небедная, с блестящими обоями, китайскими красавицами на стенах и шелковыми портьерами ядовитой оранжевой расцветки. В углу переливался золотом внушительный иконостас с зажженной лампадой. Женщина уселась в кресло под иконостасом и спросила Ларису, как бы продолжая начатый разговор:

— Милиционерка?

— Я редактор в издательстве. То есть была, пока не уволилась. — Лариса окончательно расстроилась и разозлилась.

— Иди ты! — Озадаченная почему-то Петровна пошарила на полках сбоку от кресла и достала колоду чёрных карт со странными рисунками. — Ладно. С чем пришли?

— Бесы ее тиранят, Петровна, — Зинаида поспешила ответить, чувствуя настрой племянницы и опасаясь, что та сбежит.

— Ты почем знаешь, что бесы? — сощурилась Петровна с подозрением.

— А кто же? — Зинаида разволновалась. — Вчера уснуло дитё, так криком как закричит, и голосом не своим, а хриплым, мужицким.

— Что кричала?

— Ну, странно сказать даже… Вроде как «Господа», кричит, «оружие к бою». Командует вроде. Уж и не знаю, что к чему, сама разберешься, только без бесов не обошлось, такое мое мнение.

— Посмотрим.. — Петровна раскидывала карты на маленьком столике, поглядывая на бледную от досады Ларису. Вдруг девушку начал одолевать сон, она улеглась на диван с ногами, положила голову Зинаиде на колени и уснула. Петровна проворно сгребла карты в ящик столика, посидела с закрытыми глазами и сказала громко:

— Бесы тут ни при чём. Воевать ей надо. Дивчиною она случайно получилась. Должна была парнем быть и воевать. Я потому и подумала, что она в милиции служит.

— Вот те на! — недоверчиво вскинулась Зинаида. — Да она у нас отличница, все книжки читала. МГУ закончила, не то что моя Ирка. Красавица, Ольга покойница так ей гордилась. От женихов отбоя не было, но держала себя в строгости, училась, работала, матери помогала. Замуж за московского профессора вышла! Правда, не заладилось у них, ну так с кем не бывает. Да хоть бы ты и права была, что теперь делать? Заново не родишься. Или в милицию пойти? Что хорошего сейчас в милиции служить?

— Я скажу, а ты хоть верь, хоть нет. Мое дело сказать. Бумагу подписывала она, людей убивать. Ну что смотришь, я тебе говорю как есть, ты баба не дурная, поймешь. Мы все бумаги подписываем, перед тем, как родиться. Архангелы нам бумаги пишут, а мы соглашаемся, подписываем. Не заставляют нас, мы сами, поняла? Ты вот подписывала огород поливать, да своему пьянице сопли подтирать, пока он не подохнет. Сестра твоя подписывала инженером быть на заводе, мужиками командовать, и жить одной, чтоб мужицкого духу в доме не было. А она — людей убивать, понимаешь? Это нехорошо, грешно, но такие всегда нужны, люди всю дорогу воюют. Пока она не исполнит, что в бумаге прописано, не оставят её. Будет маяться до смерти, и не в радость ей будет ни работа, ни дети, ни мужики. Лариса тем временем проснулась и слушала все это, не веря своим ушам. Она вскочила с дивана и пошарила в кармане джинсовой юбки, вытаскивая кошелек.

— Сколько мы вам должны? — сухо спросила она у Петровны

— Гроши мне не показывай, я не сделала ничего. Тут тебе самой надо разбираться. Я только скажу, что раз ты во сне видишь, как воюешь, то надо внимательнее сон смотреть. Подскажут, небось, что делать. Может, правда, в милицию пойдешь. Или, не знаю, в армию.

— Благодарю за совет. — Лариса раздраженно запихивала кошелек в карман, он не лез. — Меня вполне устраивает моя профессия. Я не буду сажать за решетку придурковатых школьниц. И погибнуть за интересы родины где-нибудь в Африке тоже не хочу.

— Ты не митингуй, тут тебе не Москва. Я свое слово сказала, — Петровна прищурилась и встала с кресла, за ней поднялась и ошарашенная Зинаида. — А не послушаешь — воля твоя, но тогда и до греха недалеко: наяву кого-нибудь убьёшь, без вины, сдуру. Или уже убила?

Лариса широко открыла глаза. Зинаида замахала на Петровну руками, но та сделала предостерегающий жест и смотрела на Лару не отрываясь.

— Всего хорошего. Было очень приятно с вами познакомиться, — произнесла Лариса упавшим голосом и поспешила к выходу.

Еще пару недель она прожила у тетки, неохотно отвечая на ее расспросы. О московских инцидентах рассказывать не стала, чтобы не расстраивать. Тетка чуяла неладное, но до конца признать вердикт знахарки не могла — уж больно чудно. Лариса больше молчала и думала. Всё существо восставало против того, чтобы признать очевидное. Она получила два одинаковых диагноза из разных источников, причем более разные источники, чем Петровна и московский психиатр, найти трудно. Что с этим делать, вот вопрос. Рецепт был невнятный — внимательно смотреть сны и ждать, что ей там что-то подскажут. С тяжелым сердцем Лара прочитала все что можно об осознанных сновидениях и приуныла. Люди, которые учили с помощью сновидений получать зачеты, находить мужей и делать миллионы из воздуха, доверия не вызывали. Лиц же более компетентных она не знала. Будь она в Москве, наверняка среди филологичек нашелся бы кто-то в теме. Таких было немало, мистически настроенных, увешанных амулетами, со знанием дела рассуждавших о Рерихе и Кастанеде. В родном же городе посоветоваться на такую тему было не с кем. Однако игнорировать проблему значило ее усугублять, как любил выражаться Сергей в пылу нравоучений. Однажды, ложась спать в душноватой комнате тёткиного дома, Лара всеми силами сконцентрировалась на вопросе о том, что же это все значит. Она обращалась неведомо к кому, не особенно надеясь на ответ. Однако сон, пришедший той ночью, отличался от прежних.

Девушка лет двадцати, бледная, растрепанная, в синем шелковом платье, когда-то дорогом и нарядном, сидела на лавке в кое-как побеленной хате, освещенной розоватым рассветным солнцем. За окном была желто-серая зимняя крымская степь, вдали золотились мягко очерченные волнистые холмы. Я стоял перед ней на коленях и кричал:

— Тебя