Искушение чародея (сборник) - Андрей Рябоконь

Домрачеев ничего не ответил. Он шагал, соответственно, слева, и щурился, глядя на Павлыша, — солнце вставало как раз у того за спиной.

— Это все равно, что подарить спринтеру пару костылей. Или нет, — поправил себя Павлыш, — все равно что рыбе — акваланг! Кстати, если академик прав и суть «дуэли» в том, кто кого переоподарит…

— Академик может ошибаться, — сухо отметила Эмма.

Она шла впереди, не оглядываясь на сопровождавших ее Славу и Мишу. Остальные отправились к озеру обычным путем — напрямик, но подарок пришлось везти по дороге. Густая трава постоянно наматывалась бы на оси, колеса застревали… в общем, все как в тот раз, когда они таки рискнули повезти один из подарков через холмы.

— Я даже уверена, что он ошибается.

Павлыш невозмутимо пожал плечами:

— А он уверен, что нет. И судя по событиям последних дней, ависы скорее на стороне академика. С чего все началось? Правильно, с карандаша и листа бумаги. Что подарил нам Отец на следующий день? Горсть семян, из которых выросли перьекнижки эти дурацкие… Мы дали им только прием, они — уже готовую «модель», причем самовоспроизводящуюся. «Инженеры-выращиватели, яростные и изобретательные», ага! И потом все пошло по нарастающей, и продолжается до сих пор. Вот зря мы им Скунса не подарили в прошлый раз. А я предлагал.

Домрачеев вздохнул и сказал, глядя прямо перед собой:

— Болтун ты, Павлыш.

Эмма вздрогнула и чуть ускорила шаг.

— Нет, ну а что? Теперь поздно дарить. Теперь это будет понижением ставок. Потерей лица. А презент, который мы с тобой — разумеется, под любезным присмотром сиятельной Эммы Николавны, — транспортируем сейчас… он вообще ни в какие ворота же. И ты своим молчаливым одобрением потворствуешь, между прочим. А на кону…

— Болтун, — повторил Домрачеев. За те дни, что прошли после первого визита Отца, он стал мрачнее, держался особняком и редко вступал в споры. Особенно если рядом была Эмма.

Эту катавасию с подарками, разумеется, никто из них и предвидеть не мог. Все началось невинно — и сперва точно так же невинно продолжилось. Люди пошли в гости к ависам, те встретили их у озера, поговорили, после чего один из младших птиц по приказу Отца вручил семена. Без каких-либо пояснений.

Из семян к утру выросли перьекнижки: растения с огромными, плотными листьями, усеянными дивным узором. О том, что это письмена, догадался Эдгар Урванец, сорвавший, пока старшие спали, одну «страницу» и обративший внимание на слишком уж правильный рисунок. У братьев как раз был период увлечения криптографией, так что к завтраку Эдгар пришел, сияя довольной улыбкой, с листком, на котором была отмечена частотность всех «букв».

В результате его, к ревнивому неудовольствию брата, даже не наказали.

Посовещавшись, в следующий раз решили подарить ависам клепсидру — здоровенный, в человеческий рост, агрегат, который едва удалось собрать согласно приложенной инструкции. Вот тогда-то потребовалась тележка, и тогда же она застряла на травянистом склоне… с тех пор правое колесо противно поскрипывало и вращалось под углом.

Ависы от клепсидры пришли в невероятное возбуждение. Пятеро младших сородичей Отца начали переглядываться, переступать с места на место. Коряга, которую они то ли нашли, то ли специально притащили сюда для встреч с людьми, пружинила и подрагивала, одна из веток противно стучала о землю.

В конце концов Отец распушил малиновый хохолок, издал короткий, резкий крик и дважды хлопнул крыльями. Переводчик у него на груди прокашлялся, но не сказал ни слова.

Младшие смотрели на Отца со странным выражением. Павлышу показалось, что в их желтых, сверкающих глазах отражались страх и… неужели азарт? Хотя, конечно, Слава понимал, что все это ерунда: много ли он знает об этих разумных птицах? Испытывают ли они вообще подобные эмоции?..

После небольшой паузы Отец снова хлопнул крыльями, как-то странно дернул своим узким хвостом и выдал длинную, мелодичную трель.

— Быть по сему, — сообщил переводчик. — Приемлем ваш соревнодар, ибо чтим честь. Во благовременье же ответим, как и до́лжно.

Академик Окунь хмыкнул и что-то нацарапал у себя в блокноте. Борис переглянулся с Домрачеевым и Павлышем, а Эмма аккуратно, плавно склонила голову (она по-прежнему старалась при разговоре с ависами не делать резких движений):

— Мы рады, что нашли с вами общий язык. Не возражаете, если мои коллеги отвезут подарок к вашим… деревьям?

Отец слушал, рывками поворачивая голову то вправо, то влево.

— Конечно, пусть отвезут дар к домодревам. Ваших самцов, мужчин, подчиненных проводит Изгибатель.

Один из ависов — кажется, постарше прочих, — тяжело взмахнул крыльями и взлетел в воздух. Эмма посмотрела на Бориса Урванца, но Слава и Миша уже, не сговариваясь, застыли у тележки.

Эмма поджала губы и кивнула, и они все втроем двинулись вслед за Изгибателем к одному из домодрев.

Почва здесь была рыхлая, повсюду тянулись к солнцу разного рода растеньица, в том числе — похожие на перьекнижки. Авис кружил над тележкой, время от времени давал отрывистые советы, которые коробок-переводчик старательно перетолмачивал.

— Это ничего, что мы вот так… прямо по росткам? — уточнил Павлыш.

— Нет значения. Сиюминутное, воспроизводимое. Подарок важнее, главнее, имеет смысл.

Дерево было громадным, значительно крупнее любой секвойи. Вдоль ствола тянулись ребра-распорки, нечто вроде контрфорсов в древних соборах. Черную, блестящую кору испещряли разноцветные вкрапления. Приглядевшись, Павлыш понял, что это мох, но какой-то особый; в нем устраивали себе гнезда плоские, алые твари, похожие на смесь муравьев и скорпионов. Твари эти сновали по коре, в лапах тащили некие коконы, а также пестрые обломки скорлупы, фрагменты перьев, листья…

Нижние, самые крупные ветки росли на высоте двух-трех метров — и были такой ширины, что Павлыш при желании легко мог бы сплясать там джигу или лезгинку. Впрочем, меньше всего в эти дни ему хотелось плясать.

То и дело поглядывая наверх, они с Мишкой и Борисом сгрузили-таки проклятущую клепсидру. Корпус ее был оформлен под средневековую китайскую мебель, и все эти прыгающие тигры, драконы с мордами мопсов и пьяные будды смотрелись под деревом неожиданно уместно.

— Благодарю. — Изгибатель устроился на нижней ветке, энергично кивнул раза три-четыре. — Потрясающе, что вы придерживаетесь старинных, запретных, опасных традиций. Даже при том, что сами живете вопреки обычаю, установлению, природе.

Борис развел руками:

— Согласитесь, было бы странно, если б мы жили на деревьях.

Авис моргнул несколько раз и вдруг зашипел, раздувая горло. Тотчас откуда-то сверху по стволу метнулись три узкие, верткие тени. Они были похожи на тощих гекконов, только со странно выгнутыми передними лапами. Гекконы добрались до нижней ветки, на которой сидел Изгибатель, и уставились на людей; один разинул ороговевшие челюсти и стремительно облизнулся.

Шипение Изгибателя оборвалось — будто, подумал Павлыш, кто-то вырубил испорченный радиоприемник.

— Мы, пожалуй, пойдем, — сказал Слава. — Нас остальные заждались.

— Да, — торопливо ответил авис. — Вам лучше вернуться к озеру и своей Матери.

Гекконы повернулись к нему и смотрели, удивленно мигая, затем разбежались в разные стороны, потеряв всякий интерес к происходящему.

— «К Матери»… — протянул Павлыш. Он шел чуть позади, то и дело оглядываясь на домодрева. — Ишь. Подумать только.

— Вот даже не думай, — отрезал Домрачеев. — Это недоразумение, не превращай… черт знает во что.

Борис обернулся и посмотрел на них почти с жалостью:

— Это все, что вы заметили?

— Ну, он болезненно отреагировал на ваше предположение насчет деревьев. — Павлыш почесал переносицу, чихнул. — С другой стороны, посмотрите, они даже для переговоров нашли где-то эту корягу, земля для них — то ли табу, то ли…

— Да перестань, просто некомфортная среда. — Домрачеев кивнул на берег озера, где люди и ависы продолжали о чем-то беседовать. Заскучавшие Эдгар и Николай тем временем отошли в сторонку и собирались поплавать. — Вот как если бы мы вели переговоры с рыбами и предпочитали делать это из субмарин. Хотя плавать-то мы можем, да?

— Детеныши, — сказал Борис. — Это были их детеныши, разве не очевидно?

— О! — Павлыш остановился и шлепнул себя ладонью по лбу. — О!.. Но, — оживился он, — тогда может быть так, что земля — это территория ювенильных особей… Нет, не сходится. Они же явно ведут древесный образ жизни, просто еще не летают.

— Как сразу заговорил, — хмыкнул Домрачеев. — «Ювенильные особи», «образ жизни»… Ты другое скажи: почему это вдруг мы живем вопреки обычаю?

— Ну, это просто: у них-то явный патриархат, а мы, по их мнению, погрязли в матриархате. И деревья здесь совершенно ни при чем.