Эклиптика - Бенджамин Вуд

у вас нет.

* * *

Эндер не отходил от меня всю дорогу. Вместе мы прошли по пустому коридору, спустились по лестнице и медленно побрели по залитым солнцем дорожкам к моему домику. Я чувствовала себя старым зверем, которого поймали при попытке сбежать из зоопарка и торжественно ведут обратно в вольер в назидание остальным. Четко выверенная близость Эндера угнетала. Я пыталась отвлечься на благодать неба и красоту пейзажа – на соседние острова в хвойной зелени, на море в меловых следах от паромов, на домики Хейбелиады, что сгрудились далеко внизу и готовились приютить дачников на лето. Но виды, раньше внушавшие благоговение, теперь вызывали тревогу.

Старик довел меня до двери.

– Когда звенят на ужин, я за вами прийти.

– Отныне так и будет? – спросила я.

Он смотрел на меня отсутствующим взглядом.

– Под конвоем на завтрак, обед и ужин? Мне это уже порядком надоело.

– Звенят, и я прийти.

– Ладно. Только впредь стучите и ждите снаружи, как все остальные.

Я зашла внутрь, а он направился к особняку прямиком по траве.

В мастерской было темно, но я не подняла шторы и не открыла ставни. Наружное тепло еще не просочилось в дом, и ступать по полу в чулках было холодно. Топить печку я не стала. Рухнула на кровать и уткнулась носом в грязный матрас. Простыни на нем не было, я сняла ее, чтобы завесить картину, и голый матрас источал мускусный запах – тельный душок сотни бессонных ночей, моих и чужих. Мне хотелось подняться, но я лежала неподвижно, чувствуя щекой пружины, лежала, пока холод не начал покусывать лицо. Может, проваляться так до конца жизни? Я представила, как коротаю дни в этом домике безо всякой цели, – нет, уж лучше сразу броситься на камни. Мальчика не найдут, картину тоже. Но если уйти сейчас, если срезать холст с подрамника, я смогу взять его с собой. Я сбегу еще до ужина, окольными путями, и попытаюсь попасть домой. И пусть у меня не будет документов, зато со мной будет моя работа. Со мной будет правда. Эта мысль меня приободрила.

Я кинулась в ванную и вытащила из коробочки для кольца жетоны и перстень с опалом.

Затем достала из чулана оставшиеся гирлянды. Грибы соскользнули с бечевки, поддавшись моим пальцам. Я завернула их в фольгу и обмотала клейкой лентой, чтобы внутрь не проникал свет. На нижней полке лежал мой старый чемодан. Сверток с грибами как раз поместился в наружное отделение. Вскоре я уже срывала вещи с вешалок, потрошила тумбочки и кидала на дно чемодана комиксы Фуллертона. Снимала образцы со стены, складывала стопками и, перевязав бечевкой, распихивала по всему чемодану. Расчищала место на бетонном полу, отодвигала столы к двери, расстилала простыню, чтобы полотно не испачкалось, и опускала на нее холст лицевой стороной вниз. Ползала с ножом в руках и срезала холст с подрамника, хирургически точными движениями отделяя ткань от дерева. Оттаскивала подрамник к стене – полый прямоугольник, громоздкий, но не тяжелый – и вновь смотрела на пустое полотно, вернувшись к тому, с чего начала.

Перевернув холст, я увидела едва заметный рельеф трех белых кругов. Волноваться о том, потрескается ли краска и высох ли последний круг, было некогда. Сворачивать холст четырех футов в ширину и вдвое больше в длину – задача не из легких, тем более что ни картонной трубки, ни даже скалки у меня не было. Протянув вдоль края холста бечевку и ухватившись за его концы, я загибала, загибала, загибала, пока ткань не поддалась. Я скатала холст в рулон и скрепила его по шву клейкой лентой – получилась огромная папироса с протянутой через нее бечевкой. Чтобы защитить картину от влаги, я обернула ее черным целлофаном и заматывала, заматывала, заматывала клейкой лентой. Затем сделала лямку, связав концы бечевки, и повесила рулон за спину, точно колчан со стрелами. Лямка вреза́лась в грудь, зато панно было готово к транспортировке. Оставалось надеяться, что бечевка не порвется.

* * *

По стеклу скользили силуэты сосен и кривые отражения фронтонов особняка. Сквозь них проступало лицо Петтифера поверх чертежного стола, и вид у него был мрачный. Он задумчиво смотрел на деревья, даже не замечая, что я спускаюсь по тропинке к его домику, и очнулся, лишь когда услышал мои торопливые шаги.

– Нелл? Какого черта?.. – Он отошел от окна и отодвинул щеколду на двери. – Ты что, уже уезжаешь?

– Тсс! – шикнула я, протискиваясь внутрь. – Закрой дверь.

– Что?

– Просто делай, что тебе говорят.

Он повиновался.

– Да-да, конечно. Не беспокойся, ты вовсе не отвлекла меня от работы. В конце концов, я же не…

– Тсс!

Я задернула занавески. На чертежном столе лежал одинокий рисунок: сводчатая дверь под козырьком с имитацией рыбьей чешуи.

– Я тут пытался изобрести новый тип навеса, – пояснил Тиф. – Из твердых материалов, но складной. Бессмысленная затея. Кстати, а в том, что мы стоим в темноте, есть какой-то смысл? Давай хотя бы лампу зажжем.

– Не надо.

– Что вообще происходит? Я уже начинаю потеть. – Он вытер лоб рукавом.

– Тиф, мне нужна твоя помощь. В очень важном деле.

– Конечно, – ответил он, посерьезнев. – В каком?

Ногами я ощущала жар от печки, стоявшей позади.

– Мне нельзя сейчас ходить в особняк, – сказала я. – Не спрашивай почему, просто поверь.

– Ладно. – Нотки нерешительности в голосе. – Хорошо.

– Мне нужно, чтобы ты привел сюда Мак. Если у нее что-то для меня есть, пускай приносит, так ей и скажи.

– Ты вся на нервах. Что стряслось?

– Пожалуйста, Тиф, просто сделай, как я прошу.

– Ладно, но я… – Он осекся. – А Кью? Его тоже привести?

– Да, если он там.

– Где еще ему быть?

– Иди же.

– Ладно, ладно, дай только обуться. – Он поспешно вытащил из-под кровати ботинки, надел их и неуклюже зашнуровал. Взявшись за дверную щеколду, он обернулся: – Ты хочешь, чтобы я бежал? В моей нынешней форме этот склон мне не одолеть.

– Плевать. Просто поторопись.

– Третья скорость – предел моих возможностей, – улыбнулся он. – Слушай, мне необязательно знать, что происходит или что там у тебя за спиной… – Он указал на запечатанный холст. – Но ты можешь пообещать, что у меня не будет неприятностей?

– Ничего с тобой не случится, – сказала я. – Это не ты им насолил.

Энергичный кивок.

– Ты как та симпатичная девчонка, заставлявшая меня воровать сладости из школьного буфета.

– Тиф, у меня нет времени ностальгировать.

– Так, мысли вслух. Мне закрыть дверь?

– Да. Поторопись. Приведи их.

Когда дверь открылась, в комнату ненадолго хлынул свет. В зазор между занавесками я наблюдала, как Петтифер ползет по склону, пока он не скрылся из виду. Он насвистывал бодренькую мелодию, которую я раньше не слышала. Я осталась одна в полумраке мастерской. Домик кишел тихими звуками: тик-так, тик-так воды в трубах где-то внутри стен, потрескиванье угля в печке, неугомонное пиликанье певчих птиц в лесу, крики чаек и ворон на крыше. Как тут расслабишься. У меня подергивались пальцы. Спина напряглась, точно натянутый трос. Мне хотелось сесть, но, не желая снимать свою ношу, я расхаживала по комнате.

На стене – эскизы и рисунки: варианты каменной кладки, фасады с причудливыми окнами и дверьми. На плечиках возле кровати – твидовые пиджаки, комод для хранения чертежей заставлен безделушками. Модель корабля, уже раскрашенная и покрытая лаком, стоит на комоде под стеклянным колпаком; сперва мне почудилось, будто на стекле сидит огромное насекомое,