Эклиптика - Бенджамин Вуд

class="p1">Старик закрыл дверь и загородил ее собой, как тюремный надзиратель. Сев на диван, я заметила Гюльджан в кресле возле письменного стола, до этого ее заслоняла сухопарая фигура директора, но теперь мне удалось как следует ее разглядеть – она полулежала среди подушек, закинув голову и нервно теребя волосы. Она не смотрела на меня. На меня никто не смотрел, одна только Назар, нежившаяся в горячей полоске света под окном, подняла морду и встретила мой взгляд. Она подошла ко мне погладиться и улеглась у моих ног. Директор опустился на диванчик напротив моего и помешал соломинкой лед в стакане.

– Я обеспокоен, Нелл, – сказал он. – Никогда не думал, что придется вызывать вас для такого разговора, и вот мы здесь. Ужасное разочарование. – Он сделал большой глоток и сладко причмокнул. – Ваш бесстрастный вид – знак того, что вы понимаете, о чем я?

– Не следует полагаться на знаки, – ответила я. – Мне сказали, вы хотите поговорить со мной, вот я и пришла.

Директор поджал губы и кивнул – чему, я так и не поняла.

– Хорошо, – сказал он. – Тогда давайте обсудим факты. Onus probandi…[54] – Подавшись вперед, он поставил стакан на причудливый стеклянный столик. Затем, не меняя позы, вытащил из нагрудного кармана два ключа, медный и серебряный, и брякнул ими об стол. – Вчера во время ужина Эндер обнаружил это в ваших вещах. Прошу прощения за вторжение, но то были особые обстоятельства.

Назар опустила голову на мои стопы и заскулила. Сердце бешено стучало и никак не желало утихомириться. Я решила ничего не отвечать.

– Разумеется, нет нужды говорить вам, откуда они пропали и какие двери открывают…

Молчание – лучшая стратегия. Пока не предъявят неопровержимых доказательств.

– Прибавьте к этому сведения, которые я вчера получил от Гюльджан, – продолжал он. – Не вините ее, она так расстроилась из-за случившегося, что даже захворала. На кону была ее работа, поэтому вполне естественно, что она пришла ко мне. И наконец… – Он прервался и потянулся за подставкой для запотевшего стакана. – Не будем забывать о телефонной трубке. Вчера вечером я обнаружил, что она неровно лежит на рычаге, и долго не мог понять, как так вышло. Из-за проблем со зрением я должен тщательно следить за подобными мелочами, а если трубка будет сдвинута, никто не сможет до нас дозвониться, что чревато серьезными последствиями. Впрочем, вам и так все это известно.

Откинувшись на спинку дивана, он положил ногу на ногу. Я постаралась придать себе невозмутимый вид.

– Я даже не знала, что у вас есть телефон.

– Нелл, прошу вас. Вы не раз бывали в этом кабинете. Вы его видели. Вы его слышали. Я упоминал о нем. Этот разговор и так весьма неловкий, не будем все усложнять. – Он взглянул на собаку и слегка нахмурился. Она не двинулась с места. – Я связался с телефонной компанией. Мне пришлют список всех исходящих звонков. Разумеется, на это уйдет время, но завтра список будет у меня. И если я узнаю, что вы пользовались этой линией и сообщили кому-то о нашем местоположении… Это будет считаться серьезным нарушением, весьма серьезным.

– Серьезным нарушением чего?

Он сверкнул глазами.

– Фундаментальных принципов Портмантла. Нашего кодекса чести. Права на анонимность каждого художника, который живет или когда-либо жил под этой крышей. Уверяю вас, попечители так этого не оставят.

Меня охватила та же холодная беспомощность, какую я почувствовала в художественной школе, когда от меня потребовали обосновать перед членами правления, почему я выбрала для полотна “Просители” такой “профанный” сюжет. Я не уступила тогда, не уступлю и теперь.

– Что ж, посмотрим, что покажут записи. Поверьте, я не разговаривала ни с единой душой.

Чисто технически так и было: я попала на автоответчик.

– Какая досада… Я так надеялся, что вы не станете гнуть эту линию, – сказал директор, закинув руку на спинку дивана. – Вне зависимости от того, что покажут записи, вы все равно нарушили правила, вломившись в мой кабинет. Поэтому я вижу для вас только два варианта развития событий. Первый: вы остаетесь с нами, работаете, возвращаетесь в привычную колею. Стараетесь примириться с трагедией и обрести то чувство цели, за которым сюда приехали. Все как прежде.

Он помедлил, чтобы я осознала, сколь прискорбно мое положение. Я не верила ни единому его слову.

– В случае вашего отказа я буду вынужден принять более строгие меры.

И снова он сделал паузу, будто ожидая ответа. Я скрестила руки на груди.

– Это означает, что вас проводят за ворота без документов, – пояснил он. – Вам не помогут вернуться на родину и не окажут покровительства. Все ваши работы останутся у нас, и вы лишитесь любой защиты, какую вам предоставили бы в иных обстоятельствах. Мы полностью отречемся от вас. И кто знает? Быть может, вас арестуют за вторжение в частные владения. У нас есть хорошие друзья в местной полиции. Насколько я понимаю, здесь с этим строго. Я достаточно ясно выражаюсь?

Он потянулся за стаканом и сделал глоток. Взяв себя в руки, я ответила:

– А если я уже завершила работу? Что тогда?

– Я слышал, ваши труды не особенно плодотворны.

Директор бросил взгляд поверх моей головы – должно быть, обращался к Эндеру за разъяснениями.

– Вы слышали. – Я гневно уставилась на него. – Между прочим, ночью я дописала свое панно. Я закончила. И сегодня собиралась поговорить с вами насчет отъезда.

Директор хмыкнул. Мои слова его развеселили. Он прихлебнул “Полуденной передышки”.

– Очень рад за вас, Нелл, но это ничего не меняет. Я не могу отпустить вас, вы угроза для всего прибежища.

– То есть я должна оставаться здесь, пока меня не бросят в море?

– Не совсем. – Он покрутил лед в стакане. – Я надеюсь, что со временем вы осознаете всю ценность Портмантла. У вас здесь трое друзей, которыми вы пренебрегли, поспешив воспользоваться моим телефоном. Что станет с ними и их творчеством, если вы продолжите разбалтывать наши секреты? Вы ставите под удар не только себя. – Он осушил стакан, и кровавая капелька гренадина повисла у него на носу. – Тут всегда можно найти чем себя занять. Спросите Эндера. Он каждый день пишет сестре в Армению, и перед отправкой все его письма попадают ко мне на стол. Сколько в них вымысла! Вы не поверите, какие истории он сочиняет, какие свершения себе приписывает. Но спросите его, доволен ли он тем, что имеет, или предпочтет альтернативу, и он вам ответит.

Я оглянулась на старика. Одна рука на дверном наличнике, вторая – на поясе, взгляд блуждает по узорчатому ковру. Он слушал нас с полным равнодушием, делая вид, что не понимает ни слова.

– На что соглашается Эндер, это его дело, – сказала я. – А я не позволю себя цензурировать.

– Нам всем нужен Портмантл, пусть и по разным причинам. – Директор промокнул нос платком. – Гюльджан так расстроилась, потому что многим пожертвовала ради этой работы. От нее зависят другие люди. Ардак тоже дорожит своим местом – как и все мы. В прибежище свой кодекс чести, и вы показали, насколько вы его цените. Как я уже говорил, мы все страшно разочарованы. – Он подозвал старика – два манящих движения ладони. – Эндер отведет вас обратно. До ужина у вас есть время подумать. Но, как вы понимаете, выбора как такового