На боевых рубежах - Роман Григорьевич Уманский

народу много. Сквозь синеву дымка вижу полковника Ивана Порфирьевича Корявко, на груди у него Золотая Звезда Героя Советского Союза. Начинж 59-й армии полковник Глеб Александрович Булахов выделяется пышной шевелюрой и широким сократовским лбом. Он что-то докладывает Слюнину. А в это время в глубоком соломенном плетеном кресле сидит и спит полковник Ян Андреевич Берзин.

Попросив разрешения, входим. Тандит представляется.

— Посидите, — говорит Николай Федорович. — Продолжайте, товарищ Булахов, я вас слушаю.

Глеб Александрович, вижу по его глазам, чем-то недоволен.

— Я уже все сказал, повторяться не к чему. Наша армия вплотную подошла к Кракову. Город виден как на ладони. Только немцы крепко его заминировали, особенно подступы с востока. Нужна, повторяю, бригада на разминирование.

— Так вы что, на бригаду Корявко замахнулись? Не выйдет. Генерал Галицкий поставил Корявко другую задачу, а о вас подумаем... надо, конечно, помочь.

Булахов прощается и направляется к выходу.

— Значит, скоро Краков? — тихо спрашиваю я его.

— Почему скоро? Завтра, в крайнем случае послезавтра, Краков будет взят нашими войсками.

С этими словами начинж армии скрывается в дверях. Корявко и Берзин, которому так и не дали поспать вдоволь, получив боевые распоряжения, тоже уходят.

— Говорите, старые друзья? — спрашивает Слюнин.

— Выходит, что так, — отвечаю я, вставая со стула. 

— Понимаете, — обращается полковник к Тандиту, требуя, чтобы мы оба сели, — пока ваша армия подойдет к нашему переднему краю, мы будем далеко. Смотрите, — Слюнин подошел к висящей на стене карте, — за шесть суток прорвана оборона немцев на двухсотпятидесятикилометровом фронте, и войска продвинулись вперед чуть ли не на полтораста километров. Вы чувствуете, какой взят темп наступления... Задачу получите потом, когда соберетесь. А теперь расскажите лучше, как там вы в Восточной Пруссии воевали.

* * *

Ченстохов — последняя стоянка штаба 1-го Украинского фронта на польской земле. Наше инженерное управление занимает одну довольно тихую улицу на южной окраине города.

Мы здесь второй день и, по всей вероятности, долго не задержимся. Танкисты генерала Рыбалко преследуют гитлеровцев на их земле, и, как выразился Слюнин, нет никаких оснований предполагать, что немцы могут остановить наше наступление раньше одерского рубежа.

Большинство офицеров штаба все время в войсках. Генерала Галицкого я не вижу с начала наступления.

Сейчас у нас основная задача — как можно скорее вытянуть сюда поближе к войскам наши УОСы и склады с инженерным имуществом. Нужен транспорт, а его у нас маловато. На железную дорогу рассчитывать не приходится. Перешивка полотна и восстановление разрушенных мостов — дело сложное. Лимитируют горючее, его приходится возить издалека, из-за Вислы, тоже автотранспортом. Зато машин, трофейных автомашин, главным образом легковых, всевозможных марок появилось у нас много.

Сегодня в полдень кто-то из офицеров отдела, вернувшийся из 52-й армии, привез вместе с кучей новостей и впечатлений о своей поездке по немецкой земле трофеи — две убитые свиньи. Что с ними делать? Ясное дело, надо отдать в столовую.

— Один окорок, — говорю я ординарцу, — подарите хозяину дома, доктору Станиславу Карловичу... оставьте у него на кухне.

Со Станиславом Карловичем мы виделись только один раз. Этот высокий мужчина с крупными чертами лица, с чеховской бородкой, отлично говорит по-русски, знает произведения наших крупных дореволюционных писателей.

— Вы жили в России? — спросил я доктора, угощая его нашим солдатским ужином.

Станислав Карлович грустно усмехнулся и, осторожно намазывая на хлеб масло, поведал о днях минувших.

— Давно все это было, — начал он. — После окончания варшавской гимназии я уехал в Петербург. Там жили мои родственники. Думал, поживу немного, погощу и вернусь к себе. А вышло не так. Полюбились мне в то лето белые ночи, понравились русские люди... вот и остался я, поступил учиться в Военно-медицинскую академию. С тех пор много воды утекло... Ураганом пронеслись по землям Польши две мировые войны. В различных странах свершались революции и контрреволюции, в которые были втянуты почти все люди. А я сидел в этой тихой квартире, принимал и лечил больных, судил и рядил обо всей вселенной только по их высказываниям... Так и прошла жизнь. За время немецкой оккупации я стал понимать больше, но здоровья уже нет. А хорошее-то время только наступает... вместе с вами... Доковыляю так с палочкой иногда до майдана, за костел, посмотрю на радостные лица молодых, и мне веселей...

* * *

Захожу к подполковнику Панкову. Самые свежие новости всегда ведь у операторов. И в самом деле, не успеваю я переступить порог комнаты, как мой коллега с радостью сообщает:

— Знаешь, от войск противника уже очищены Беутен, Гинденбург. Завтра едем с тобой в Силезию, есть приказание.

Да, потеря Силезии для немцев — большой урон. Военный потенциал их в связи с этим сильно пал. Но меня интересует и другое.

— Скажи, — спрашиваю Панкова, — а как дела у союзников в районе Арденн?

— Если бы не наше наступление, там было бы совсем худо. А сейчас уже ничего. Союзники обрели снова смелость и даже в кое-каких местах арденнского клина добились некоторых тактических успехов.

Мы долго сидим вдвоем с Панковым и обсуждаем международную военную обстановку. Потом незаметно для самих себя переключаемся, как говорят, на местные темы. Уже поздно. Может быть, за прикрытыми ставнями брезжит рассвет, обычный зимний рассвет, не предвещающий солнца. Но мы не спешим расставаться.

— Из всех наших инженерных бригад фронта самая боевая двадцать третья, штурмовая. Полковник Корявко не зря получил звание Героя Советского Союза и бригаду поставил свою — во! — при этом Панков показывает на свой большой палец. — Я был в его бригаде, когда она участвовала во взятии Кельце. Бригада понесла большие потери, но в город ворвалась вместе с танкистами. Иван Порфирьевич — бесстрашный командир, его можно всегда найти в самых опасных местах. Сейчас Корявко направился со своими батальонами на Одер, в район Штейнау. Командующий армией генерал Пухов придал ему два артдивизиона и около двадцати танков. Посмотрим сегодня-завтра, что он там сделает.

Корявко я знаю давно, встречались еще до войны. Помню его и по Сталинграду, и когда