Дитя Всех святых. Перстень с волком - Жан-Франсуа Намьяс

Стоило незнакомцу появиться вблизи замка, к нему тут же подъехал один из воинов, несомненно, начальник гарнизона.

— Кто вы?

— Твой хозяин! Передай хозяйке, что прибыл ее муж!

Луи вошел в дом и вскоре очутился в гостиной. Она казалась огромных размеров и была обставлена роскошной мебелью. По стенам висели всевозможные охотничьи трофеи — кабаньи и оленьи головы. Луи осмотрелся внимательнее: среди прочих он разглядел и изящную голову лани, и большую голову медведя. Благодаря какой случайности они оказались рядом?

Позади послышались женские шаги, но Луи не мог оторваться от завораживающей картины.

Шаги замерли.

Луи равнодушно произнес:

— Мой кузен мертв. Я сдержал слово.

Наконец он заставил себя обернуться. Маргарита стояла, кусая губы и закрыв глаза.

— Взгляните на своего сына.

Она привела его в башню, возвышающуюся над правым крылом замка.

— Я велела построить ее специально для него. В детской три окна: одно на восток, другое на юг и третье на закат. Так он целый день видит солнце.

Комната оказалась очень просторной и украшенной с большим вкусом. Луи подошел прямо к маленькой кроватке под балдахином и стал рассматривать Шарля. Малыш спал. Теперь ему было полтора года, и в младенческих чертах уже угадывался характер. Со своими белокурыми волосиками он очень походил на дедушку.

В эту минуту он открыл глаза, оказавшиеся такими же голубыми, как у деда. Увидев склонившихся над ним Луи и Маргариту, он заулыбался.

Внезапно Луи почувствовал, как его охватывает дрожь. Этот ребенок, встречи с которым он ожидал с таким нетерпением, стал внушать ему ужас. Окровавленное лицо Реджинальда, искромсанное медвежьими когтями, встало перед его внутренним взором… Луи понял, что нескоро избавится от этого зрелища, оно было слишком свежо в его памяти; в ушах все еще звучала мольба несчастного.

Луи смотрел на Шарля с отвращением.

— Дитя расчета и ненависти!

Маргарита попыталась вмешаться:

— Что с вами?

Он оттолкнул ее.

— Да то, что я трепещу от страха за него! Кем может стать дитя, зачатое таким образом? Кем, если не чудовищем? Здесь, в этой крошечной головке, расчетливый ум его отца, а в этой маленькой груди бьется ненавидящее сердце его матери!

— Замолчите!

— «Я ненавижу Реджинальда так же сильно, как прежде любила. Помогите отомстить ему!» Разве это не ваши собственные слова?

— Я обезумела от ревности.

— Вы и сейчас безумны! Вы терпеливо ожидали смерти моего кузена.

— Умоляю вас, не при ребенке!

Луи коротко рассмеялся.

— Самое забавное — так это то, что для своей мести вы вовсе не нуждались во мне. Когда вы познакомились с Реджинальдом, он был уже приговорен. Он слишком далеко зашел в своем интриганстве, и король в любом случае не простил бы его. Наш с вами союз оказался полезным лишь мне. У меня появился наследник. Говорю вам, голова Реджинальда пала бы при всех обстоятельствах. А вот вы, выйдя за меня замуж, только прогадали.

— Что вы знаете об этом?

Луи остался стоять, разинув от удивления рот, в то время как Шарль, испуганный слишком громкими голосами, залился слезами. Маргарита подняла мальчика на руки, успокоила и вновь уложила в кроватку. Затем, взяв за руку мужа, она вышла вместе с ним из комнаты. Когда они оказались в гостиной, он спросил:

— Что вы хотите этим сказать?

— Все очень просто: после нашей свадьбы я вас полюбила.

Луи смотрел на супругу, повергнутый в изумление. На ней было то черное с зеленым платье, которое так шло ей. Впервые Маргарита улыбалась. Она по-прежнему отличалась особым обаянием и казалась очень женственной, несмотря на некоторую угловатость форм.

Жестокая смерть кузена и неожиданное признание собственной жены, — слишком много волнений для одного дня. И это, не говоря о том, что ожидало его в Кале. Луи решил, что пора спасаться бегством.

— Я должен ехать.

— Прямо нынешней ночью?

— Да, время не ждет.

— Тогда поезжайте! Я позабочусь о нашем ребенке.

— Вы сказали— «нашем ребенке»?

— Поезжайте. И да хранит вас Господь!

***

Луи де Вивре прибыл в Кале 12 сентября. Он тут же отправился в крепость. Письмо, скрепленное королевской печатью, открывало ему все двери. Сир де Вивре потребовал коменданта и был препровожден в его комнату. Там он молча протянул ему конверт. Комендант вскрыл его, прочел и взглянул на посланника с ужасом. Кто был этот человек, принесший самый страшный приказ, который только мог отдать король, — распоряжение казнить королевского родственника?

Луи сухо заговорил:

— Сожгите письмо на моих глазах!

Комендант бросил записку в камин.

— У вас найдется трое надежных людей?

— Да, мессир.

— Проводите меня в камеру Глостера. Поставьте их у дверей, и пусть они войдут, когда я постучу.

Комендант отправился выполнять приказ. Видно было, как его бьет дрожь.

— Герцог находится не в камере. Но это не я так решил, таков был специальный приказ короля. Его величество распорядился поселить своего родственника со всевозможным комфортом, чтобы тот не чувствовал себя пленником и ни о чем не догадывался.

Луи выслушал эти объяснения молча. Вскоре они оказались перед дверью, возле которой стояли двое стражников. Комендант повернул в замке тяжелый ключ и толкнул дверь.

Герцог Глостер и в самом деле был устроен вполне прилично. Комната оказалась просторной, там имелись кровать, большой стол для трапез, несколько кресел, несколько других предметов мебели, а также камин. Герцог как раз сидел за столом и ощипывал крупную виноградную гроздь. Судя по всему, Глостер не испытывал никакого беспокойства по поводу своей судьбы.

При виде вошедшего он рывком поднялся и бросился к Луи с распростертыми объятиями.

— Вивре!.. И вы тоже, мой несчастный друг! Как они вас взяли? Вас тоже предали? Вы были правы, нам стоило проявлять большую осторожность. Следовало к вам прислушиваться. Вы всегда были самым предусмотрительным из нас.

Не произнося ни слова, Луи шагал по комнате. Герцог Глостерский внезапно опустил руки. Черты лица его застыли, губы беззвучно зашевелились, и, наконец, герцог проговорил:

— Нет, Вивре, вы здесь не пленник! В вашем взгляде нет страха, вы не колеблетесь, даже ваше дыхание — это дыхание свободного человека. Вы на стороне тюремщиков, на стороне… палачей.

Он резко встряхнул головой.

— Нет, это невозможно! Он бы никогда не осмелился… своего дядю! Скажите же, что этого не может быть!

Луи становился прямо перед ним.

— У вас есть время помолиться.

Но герцог Глостерский молиться не стал. Он смотрел на Луи с невыразимой ненавистью.