«Контрреволюционер» Сталин. По ту сторону марксизма-ленинизма - Сергей Николаевич Магнитов

судит иудаизм высокой меркой Правды, или традиционных ценностей, судит с точки зрения нравственного прагматизма. Так же, хотя конечно, менее сурово он отнесся в своё время к христианству, найдя в церкви многочисленные злоупотребления, будучи семинаристом, так же, после опьянения и разочарования, он отнесся потом к марксизму и ленинизму

Если уж он к Церкви, как кто-то говорит, относился сугубо прагматично, то уж к Ленину, к его мощам и ко всей коммунистической риторике, к этому бла-бла-бла, которое он слышал из уст Троцкого и иже с ним, точно так же, только ещё более прагматично, потому что считал, что прагматический потенциал у всего этого социализма на данном историческом этапе – побольше.

Россия всегда была государством кшатриев. Таково её геополитическое положение. Постоянные войны приводят к тому, что сословие военных и государственных чиновников всегда подчиняет себе и брахманов (мягкую силу, науку, культуру, религию) и вайшья (предпринимателей). От этого перекоса наше вечное отставание и проигрыш в холодных войнах, неумение коммерциализировать собственные достижения, нехватка капитала и проч. Задача Сталина всё-таки сделать СССР государством брахманов, «страной мечтателей, страной ученых», как пелось в «Марше энтузиастов» (энтузиазм – с греческого буквально – «быть божественным») поистине амбициозная, и, пожалуй, невыполнимая. Отсюда, возможно, разочарование или бессилие Сталина в конце жизни.

Почему Сталин не возглавил авангард?

Сталин всю страну сделал авангардом мирового экономического, политического, идеологического процесса, ввел принцип «работает – значит живет, не работает – в утиль», и это касалось всего – людей, наций, идей, технологий.

Но в искусстве – обратный процесс! Более того, культ социальной и индивидуальной авангардности, впередизма Сталина в искусстве дает удивительный сбой! Как же так? Авангард – а Сталин против!

Вот письмо лично Сталину Зинаиды Райх, жены Есенина, затем жены Мейерхольда. Суть письма: вы должны вникнуть в авангард искусства! Стоит отметить стилистику письма – как старому знакомому и сам контекст письма – момент стратегического выбора в искусстве – Пушкинский Юбилей.

29 апреля 1937 года.

Дорогой Иосиф Виссарионович!

Я Вам пишу письмо уже больше года в своей голове, после речи Фурера против Мейерхольда – весной 1936 года…

Я с Вами все время спорю в своей голове, все время доказываю Вашу неправоту порой в искусстве.

Я в нем живу больше 20 лет; Толстой писал статью об «Искусстве» 15 лет; Вы были заняты не тем (искусство – надстройка) и правы по тому закону, который Вы себе поставили, и правы по своему – в этом Ваша сила – и я признаю.

Но Толстой отрицал искусство, а Вы должны понять его всю силу и не ограничивать своими вкусами. Простите мою дерзость… Я дочь рабочего, – сейчас это для меня главное, – я верю в свой классовый инстинкт…

Он ведет меня на это письмо к Вам, я обязана перед своей совестью все, что я знаю, сказать. «Что я знаю» – не так уж много, но я Вам все расскажу при свидании. У меня много «прожектов» в голове, но не все, вероятно, верное, – Вы разберетесь и обдумаете сами.

Вас так бесконечно, бесконечно обманывают, скрывают и врут, что Вы правильно обратились к массам сейчас. Для Вас я сейчас тоже голос массы, и вы должны выслушать от меня и плохое, ихорошее. Вы уж сами разберетесь, что верно, а что неверно. В Вашу чуткость я верю. Какие доказательства? Я знаю, когда выбирали в Пушкинский комитет, Вы выставили кандидатуру Мейерхольда, ответили согласием видеться с ним, когда он Вам написал; не виделись потому, что нас не позвали на съезд, когда утверждалась Конституция, – это была такая пощечина, которую могла сделать только рука Керженцева… Это кто делал? Оскорбление должно быть распутано до конца. Но Вы поняли Маяковского, Вы поняли Чаплина, Вы поймете и Мейерхольда. Вражеская рука отводила Вас от него, как и нас от Вас. Слишком я натерпелась, чтобы быть деликатной. Помогите стать и деликатной. Но не оправдываю себя, буду воспитывать себя и в этом – быть не резкой. Задумала я еще на 5-е мая свидание с Вами, если Вы сможете. Свидание сразу с: 1) матерью Маяковского, сестрами его, 2) с Мейерхольдом и Сейфуллиной. Об организации этого свидания напишу сейчас Николаю Ивановичу Ежову и пошлю ему вместе с этим письмом. Пожалуйста, телеграфируйте мне коротенько в Ленинград, Карповка, 13, кв. 20. Чтоб быть мне здоровой. Обязательно.

Привет сердечный, Зинаида Райх.

Оставим в стороне почти дружескую стилистику Райх в письме, и обратимся к главному тезису: Вы, Сталин, должны понять лидеров Авангарда, среди которых Мейерхольд. Если вы поняли Маяковского, то Мейерхольда, который ставил Маяковского (пьесы «Клоп» и «Баня»), будет понять и принять так естественно: Маяковский обожал Мейерхольда.

Сталин не внял письму Зинаиды Райх. Тогда вопрос: почему авангардный лидер отказался от авангардного искусства?

В этом нужно спокойно разобраться – потому что Сталин, помимо отказа, сделал второй шаг – он призвал к строительству СССР классическое искусство – казалось бы, трухлявое, изжившее себя, со старыми формами и решениями! Что Сталин в нём нашел? Это ведь нереволюционно! Мы не можем взять антиреволюционное искусство для строительства нового мира! Ведь старыми формами новый мир не построить! – так звучали голоса в 30-х годах, когда в искусстве доминировали РАППовцы.[32]

Однако ситуация с авангардом была суровее для Сталина. Авангард считался революционным искусством и Сталин был обязан его принимать и пестовать. Нам сегодня трудно понять давление идеологии, но троцкисты, которые сидели на коньке идеологического управления, знали дело. Сталин не смел идти против революционного искусства. Этим объясняется вольный стиль письма Райх.

Убеждения проверяются рисками. Если идешь на риск ради убеждений – значит они убеждения. Если Сталин возвращает контрреволюционное искусство – то это огромные риски. А если через риски – то это контрреволюционные убеждения.

Сталин в 1932-33 годах шел на все виды рисков. И один из них – прямое и однозначное растождествление с так называемым революционным искусством, РАППом, плакатной стилистикой площадного искусства и поэтики агитбригад.

Если сталинские хитрости в идеологических нюансах были видны только бдительным троцкистам, то в области визуального восприятия, то есть в области искусств, они были видны всем. И риск показать отступничество от революции при отказе от революционного искусства был несомненным. Более того, троцкисты, как мастера идеологических манипуляций, держали его в этой сфере крепко. Как буйствовал РАПП – Российская Ассоциация Пролетарских Писателей – писаны многие книги. Нас интересует главное: почему Сталин шел на грандиозные риски для утверждения консервативного, классического искусства? Стоило ли это