Демидовы: Столетие побед - Игорь Юркин

Следствие показало, что введенная петровской Берг-привилегией система начисления металлургического налога была неудобной для практического применения. По его завершении была введена важная новация, упрощавшая расчеты и устранявшая ситуации, подобные той, в которой начиналось Следствие. По предложению Акинфия в расчетах с ним было решено отказаться от использования в качестве расчетной базы объема выплавленного металла. От попудного обложения перешли к доменному, при котором владелец (пока один Акинфий) должен был платить постоянную сумму с каждой домны. Всего в расчет включили шесть печей на Невьянском, Ревдинском, Уткинском, Верхне- и Нижнетагильском заводах. Общая сумма налога с них с учетом таможенных сборов составила 18 тысяч 352 рубля. Правительству такая система была выгодна — согласованная сторонами расчетная ставка определялась по максимальной (без простоев) производительности заводов. Была выгодна она и Демидову — его освобождали от подачи ведомостей в Генералберг-директориум и уплаты отдельного таможенного сбора[550]. Опираясь на идеально поставленную заводскую статистику, Демидов, несомненно, хорошо просчитал финансовую составляющую своего предложения и внакладе не остался.

Обратим внимание на упомянутое в документе новое учреждение, Берг-директориум, созданное для управления горной промышленностью страны по именному указу от 4 сентября 1736 года. Его возглавил принятый в русскую службу в должности генералберг-директора саксонский оберберг-гауптман и камергер королевства Польского барон Курт Александр фон Шемберг. Ему поручалось полное «правление горных и рудокопных дел и заводов» с «отрешением» их от Коммерц-коллегии[551].

Татищев, тесно соприкасавшийся с ним на протяжении нескольких лет, оценивал профессиональную компетентность Шемберга невысоко: он «нималого знания к содержанию таких великих казенных, а паче железных заводов не имел и нигде не видел»[552]. Но, нанятый по заданию правительства резидентом Кезерлингом, Шемберг был тесно связан с Бироном (историки прямо называют его «ставленником» последнего[553]) и пользовался исключительным авторитетом у императрицы. Объявленное указом от 4 сентября подчинение Татищева Шембергу в делах по сибирским заводам и произошедшее позднее отстранение Татищева от руководства сибирским отделением горного ведомства, перевод его на другой пост — события, находящиеся в тесной связи с отношением к нему Шемберга, не желавшего спотыкаться о строптивца. А вот Акинфий ценой уступок и, можно предположить, «подарков» общий язык с Шембергом нашел и больших проблем с ним не имел.

Не столь блестяще, как старший брат, но вышел из полосы бед и младший. Никиту Никитича окончательно отпустили в «дом свой» только в феврале 1736 года; «у дел в оной Комиссии» он оставил поверенное лицо. Впрочем, таких проблем с управлением хозяйством, как у Акинфия, у него не было — основные стабильно работавшие и приносившие доход его предприятия находились в старом металлургическом центре. Кроме того, у него подрастали сыновья, на практике постигавшие науку управления. Один из них, Василий, заменял Никиту на строившемся на Урале Шайтанском заводе.

В 1737 году Никита Никитич попросил о разрешении платить налог с подмосковных своих заводов по системе, на которую годом прежде перешел брат. У Никиты в центре европейской части России имелись три сравнительно (с уральскими Акинфия) маломощные домны, из которых одну он решил ликвидировать, а с двух остальных предлагал брать налог такой же, как с одной уральской брата[554]. Сумма оказывалась большей, чем прежде, но заводчик, видимо, был счастлив переплатить за освобождение от изнурительных проверок, пережитых недавно.

«Мнение» о доносе Игнатьева

И снова лето 1736 года. Обещание в скорейшем времени представить Кабинету министров доклад по Акинфиевым делам Комиссия выполнила. 28 июля в ней утвердили документ из десяти пунктов, содержавший мнение по доносу Игнатьева.

Игнатьев заявлял, что Тульский завод «пожалован» Никите Демидову за обещанную им убавку цен против меллеровских вдвое. Комиссия заключила, что цены «за некоторые припасы и веема ниже тех цен». Верхотурские (Невьянские) заводы, писал Игнатьев, пожалованы Никите за такие же уступки в ценах — и эти уступки Комиссия признала. Игнатьев доносил о завышенных ценах на поставляемую Демидовым картечь, которая за пожалование сибирских заводов тоже должна была поставляться недорого. Выяснилось, что в старых указах цена на некоторые ее сорта установлена не была и что с получением заказа на них Демидов просил составить особый договор. Цены на кровельное железо были якобы тоже завышены. Кроме того, пытаясь получить подряд на его поставки для цейхгауза, Акинфий, по уверению Игнатьева, сулил взятку ответственному лицу. Заводчик, объяснения которого Комиссию удовлетворили, утверждал, что все делается по договорам, что цены — с уступкою. Кроме того, у него железо мягкое, тогда как у Нарышкиных и Меллеров — «кропко и ломко, и на покрывание негодно»[555].

Важный пункт обвинений Игнатьева касался демидовской меди. Якобы у Никиты Демидова был договор с сибирским губернатором князем М.П. Гагариным, согласно которому заводчик должен был поставлять медь на монетные дворы по цене три рубля пуд. Акинфий его не соблюдает, «на денежной двор по 732 год ни одного пуда не ставил, а в народ де продает высокою ценою» — по 8—9 рублей, а в посуде и того дороже: до 12 рублей. Хоть бы и был у комиссара с Гагариным договор, рассудила Комиссия, медеплавильных заводов у Демидовых до 1722 года не было. С появлением таких Берг-коллегия определила, куда ее принимать, и цену поставки, которая учитывала реальные расходы. В общем, тот факт, что Демидов получил за свою медь «с некоторым умеренным и прибытком, но по указным ему определенным ценам», Комиссия в вину ему не поставила. Больше того, признала, что «доноситель о том доносил, знатно не справясь и не ведая вышеозначенных указов без основания (а наипаче видно, что по какой страсти и на него, Демидова, по злобе)»[556].

Следующее обвинение касалось важнейшего для Комиссии вопроса о пошлинах, но носило слишком общий характер: с продажи при заводах меди, железа и припасов Акинфий «пошлин, где надлежит, почти не платит». На этом вопросе Комиссия, что называется, собаку съела («и о том о всем следствие уже произведено не по ево доношению, но прежде того за немалое время по имянному… указу»). С учетом «съеденного» насочиняла бумаг: «И что по тому следствию и по разсмотрению во учрежденной Комиссии явилось в неплатеже десятины и пошлин, о том мнении той Комисии некоторые уже поданы Ея Императорскому величеству, а и достальные ныне взносятся в доклад». Донос неоснователен по сути («о том он доносил, не справясь»), необоснованно порочит невинных («тем ему, Демидову, наводил подозрение»), обременяет ответственных лиц («…и Комисии затруднение напрасное»)[557].

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});