Колодец одиночества - Маргарет Рэдклифф-Холл

Когда они не ездили за город или не развлекались, изучая Париж, Стивен занималась фехтованием, чтобы поддерживать себя в форме — она фехтовала с Бюиссоном, как никогда раньше, так что тот иногда говорил ей с усмешкой:

— Mais voyons, voyons[89]! Я не сделал вам никакого зла, но всегда кажется, что вы хотите убить меня!

Отложив рапиры, он, бывало, оборачивался к Мэри, все еще усмехаясь:

— Она фехтует очень хорошо, ваша подруга, а? У нее выпад, как у мужчины, такой сильный и такой грациозный, — что, в конечном счете, было великодушно со стороны Бюиссона.

Но внезапно Бюиссон становился сердитым:

— Больше семидесяти франков я плачу своей кухарке — и за что? Bon Dieu! Разве это называется победа? Мы голодаем, нам не хватает масла и кур, и, пока не станет лучше, без сомнения, будет еще хуже. Все мы дураки, мы, добродушные французы; мы голодаем, а немцы жиреют. И они благодарны? Sacré Nom! Mais oui[90], они благодарны — они так нас любят, что плюют нам в лицо! — и довольно часто такое настроение оборачивалось против Стивен.

Однако с Мэри он обычно бывал вежливым:

— Вам нравится наш Париж? Я рад — это хорошо. Вы завели хозяйство с мадемуазель Гордон; надеюсь, вы помешаете ей губить себя курением.

И, несмотря на его вспышки, Мэри обожала его, потому что он интересовался фехтованием Стивен.

2

Однажды вечером, в конце июня, в дом спокойно вошел Джонатан Брокетт:

— Привет, Стивен! Вот и я, снова объявился — и я не люблю тебя, а положительно ненавижу. Я целыми неделями держался в стороне. Почему ты никогда не отвечаешь на мои письма? Ни одной строчки, ни одной открытки! Что-то в этом кроется. А где Паддл? Она когда-то была добра ко мне — склоню голову ей на грудь и разрыдаюсь… — он резко остановился, увидев Мэри Ллевеллин, которая встала из своего глубокого кресла в углу.

Стивен сказала:

— Мэри, это Джонатан Брокетт, мой старый друг; мы с ним собратья по перу. Брокетт, это Мэри Ллевеллин.

Брокетт кинул быстрый взгляд в направлении Стивен, потом поклонился и обменялся с Мэри торжественным рукопожатием.

Теперь Стивен увидела еще одну сторону в этом странном, непредсказуемом существе. С бесконечной любезностью и тактом он сделал все, чтобы быть очаровательным. Ни словом, ни взглядом он не позволил себе намекнуть, что его быстрый ум сделал выводы из положения дел. Манеры Брокетта предполагали невинность, которой он вовсе не обладал.

Стивен начала изучать его с интересом; они не встречались с начала войны. Он пополнел, его фигура стала более крепкой, на широких прямых плечах прибавилось мускулов и жирка. Она видела, что его лицо явно состарилось; под глазами стали обозначаться мешки, и в уголках рта появились довольно глубокие морщины — война оставила свой след на Брокетте. Только руки его оставались неизменными, белые и нежные руки женщины.

Он говорил:

— Значит, вы были в одном отряде. Это большая удача для Стивен; то есть, она была бы ужасно одинока, раз старушка Паддл уехала назад в Англию. Стивен отличилась, как я погляжу — Croix de Guerre и шрам, который ей очень к лицу. Не возражай, дорогая Стивен, я же знаю, что он тебе к лицу. А все, что пришлось на мою долю — лишь растянутая лодыжка, — он рассмеялся, — представьте себе: отправиться в Месопотамию, чтобы поскользнуться на апельсиновой корке! С таким же успехом я мог бы это проделать в Париже. Между прочим, я опять на своей квартире, надеюсь, ты приведешь мисс Ллевеллин на обед.

Он не задержался неприлично поздно и не ушел подозрительно рано; он поднялся с места в самый подходящий момент. Но, когда Мэри вышла из комнаты, чтобы позвать Пьера, он внезапно взял Стивен за руку:

— Удачи тебе, моя дорогая, ты это заслужила, — прошептал он, и его острые серые глаза стали почти нежными: — Надеюсь, ты будешь очень, очень счастлива.

Стивен спокойно отняла руку с удивленным видом:

— Счастлива? Спасибо, Брокетт, — улыбнулась она, зажигая сигарету.

3

Они не могли оторваться от своего дома, и этим летом они остались в Париже. Было столько разных дел, например, заново обставить спальню Мэри — она жила в бывшей комнате Паддл с окнами в сад. Когда в городе стало душно, они с радостью выезжали за город, проводя пару ночей в auberge, ведь во Франции есть множество приятных зеленых мест. Раз или два они обедали с Джонатаном Брокеттом в его квартире на проспекте Виктора Гюго, прекрасная квартира, поскольку у него был отличный вкус, и он ужинал с ними, перед тем, как уехать в Довилль — его манеры продолжали быть старательно-сдержанными. Сестры Дюфо отправились на каникулы, а Бюиссон уехал на месяц в Испанию — но что им было до людей этим летом? Вечерами, когда они не выезжали за город, Стивен теперь вслух читала Мэри, направляя гибкий ум девушки к новым, пока еще неизведанным тропам; она учила ее, какая радость может скрываться в книгах, так же, как сэр Филип когда-то учил свою дочь. Мэри читала в своей жизни так мало, что выбор книг казался практически бесконечным, но Стивен начала с чтения бессмертной классики об их собственном Париже, с «Питера Иббетсона», и Мэри говорила:

— Стивен… если мы когда-то не были вместе, тебе не кажется, что это был сон наяву?

И Стивен отвечала:

— Я часто задаюсь вопросом, не видим ли мы все время сон наяву — и не является ли сон единственной правдой.

И они говорили дальше о таких смутных вещах, как сны, которые кажутся влюбленным такими конкретными.

Иногда Стивен читала вслух по-французски, ведь она хотела, чтобы девушка лучше познакомилась с обаянием этого чарующего языка. И так, постепенно, с бесконечной заботой, она старалась заполнить самые очевидные провалы в неполном образовании Мэри. И Мэри, слушая голос Стивен, довольно низкий и всегда чуть хрипловатый, думала, что эти слова звучнее, чем музыка, и больше вдохновляют, когда их произносит Стивен.

В это время благодаря присутствию Мэри вокруг них стало появляться много нежного и дружелюбного. В тихом старом саду, например, появились цветы, в пруду при фонтане — большой красный карп, и две супружеские пары голубей, белых, с хвостами как веера, жили теперь в домике на длинном деревянном шесте и оживленно ворковали. Эти голуби не питали никакого уважения к Стивен; в августе они залетали к ней в окно и с мягким, но тяжелым звуком приземлялись на ее столе, расхаживая там, пока она не насыпала им зерна. И поскольку они принадлежали Мэри, и поскольку Мэри любила их, Стивен смеялась над их невозмутимостью, и терпеливо выманивала их обратно в сад, задабривая подачками их пышные круглые животы. В башенке, где когда-то был кабинет Паддл, теперь стояли три клетки с питомцами Мэри — это были крошечные яркие птички с потрепанными перьями и в глазами, подернутыми пленкой от недостатка солнца. Мэри всегда приносила их домой из ужасных магазинов на реке, торгующих птицами, потому что ее любовь к беззащитным страдающим созданиям была так велика, что она страдала вместе с ними. Мысли о птичке, с которой плохо обращались, преследовали ее целыми днями, и Стивен наконец полушутя восклицала: «Можешь идти и скупить хоть все зоомагазины в Париже — все, что угодно, милая, только не ходи такой грустной!»

Некоторые яркие птички выживали благодаря умелому уходу Мэри; но, поскольку она всегда покупала самых больных, немало из них оставило этот мир разочарований и переселилось в тот, что, как мы должны надеяться, будет теплым раем для вольных существ — в саду уже появилось несколько могилок.

Потом, однажды утром, когда Мэри пошла гулять одна, потому что Стивен надо было написать письма в Мортон, она наткнулась на еще одно бесприютное существо, которое последовало за ней на улицу Жакоб, прямо в чистый кабинет Стивен. Оно было большое, неуклюжее и ужасно тощее; оно было покрыто грязью, которая засохла на его носе, спине, ногах и по всему животу. У него были тяжелые лапы, длинные уши, и хвост выглядел голым, как крысиный, но на конце завивался маленьким колечком. Его морда была гладкой, будто плюшевой, и лучистые глаза были янтарного цвета.

Мэри сказала:

— Ах, Стивен, он захотел прийти сюда. У него больная лапка; посмотри, он хромает!

Бродячий пес приковылял к столу и стоял там, безмолвно глядя на Стивен, и та погладила его беспокойную взъерошенную голову:

— Видимо, это значит, что мы оставим его здесь.

— Милая, я ужасно боюсь, что это так — он очень извиняется, что он такой беспородный.

— Ему не нужно извиняться, — улыбнулась Стивен, — с его родословной все в порядке, это ирландский водяной спаниель, хотя что он здесь делает, один Бог знает; я никогда не видела в Париже ни одного.

Они накормили его, и в середине дня помыли его в ванной Стивен. Результаты этой ванны, устрашающие в том, что касалось комнаты, они оставили Адели. Комната превратилась в болото, зато у существа, спасенного Мэри, появилась масса шоколадных кудряшек, везде, кроме очаровательной плюшевой мордочки и забавного хвоста, завивающегося колечком. Потом они перевязали больную лапу и доставили его вниз; после этого Мэри захотела узнать о нем все, и Стивен добыла иллюстрированную книгу о собаках из шкафа в кабинете.