Колодец одиночества - Маргарет Рэдклифф-Холл

Они больше не чувствовали себя покинутыми, голодными, отверженными; нелюбимыми и нежеланными, презренными всем миром. Они были влюбленными, вошедшими в виноградник жизни, они срывали теплые, сладкие плоды этого виноградника. Любовь вознесла их на огненных крыльях, сделала их смелыми, неукротимыми, выносливыми. Те, кто любит, ни в чем не испытывают нужды — сама земля отдает им все свое изобилие. Земля, казалось, оживала в ответ на прикосновение их здоровых, активных тел — ведь любящие ни в чем не испытывают нужды.

Так, в ореоле иллюзий, прошли последние волшебные дни в Оротаве.

Книга пятая

Глава сороковая

1

В начале апреля Стивен и Мэри вернулись в парижский дом. Это второе возвращение домой казалось чудесно сладким из-за его мирной и счастливой полноты, поэтому они обернулись с улыбкой друг к другу и прошли через дверь, и Стивен очень мягко сказала:

— Добро пожаловать домой, Мэри.

Так в первый раз это старое жилище стало домом. Мэри быстро проходила из комнаты в комнату, мурлыча какую-то мелодию, чувствуя, что она по-новому видит неодушевленные предметы, наполняющие эти комнаты — разве они не принадлежат Стивен? То и дело она останавливалась, чтобы дотронуться до них, потому что они принадлежали Стивен. Затем она повернулась и прошла в спальню Стивен; без робости, без страха, что она будет незваной гостьей, но смело, без напряжения и стыдливости, и это зажгло в ней теплое удовлетворение.

Стивен была занята тем, что расчесывала волосы парой щеток, смоченных водой. От воды ее волосы местами потемнели, зато широкие завитки над ее лбом стали заметнее. Увидев Мэри в зеркале, она не обернулась, но лишь улыбнулась на миг их отражениям. Мэри села в кресло и наблюдала за ней, отмечая сильную, тонкую линию ее бедер, отмечая изгиб ее грудей — маленьких и компактных, не лишенных красоты. Она сняла жакет и выглядела очень высокой в мягкой шелковой рубашке и юбке из темной саржи.

— Устала? — спросила она, бросив взгляд на девушку.

— Нет, ни капли, — улыбнулась Мэри.

Стивен прошла к умывальнику и начала мыть руки под краном, брызгая водой на белые шелковые манжеты. Подойдя к шкафчику, она достала чистую рубашку, надела пару простых золотых запонок и переоделась; после этого она надела новый галстук.

Мэри спросила:

— Кто смотрит за твоей одеждой — пришивает пуговицы, и тому подобное?

— Точно не знаю — Паддл или Адель. А что?

— То, что я собираюсь это теперь делать. Ты увидишь, что у меня есть один подлинный талант, и это штопка. Когда я что-нибудь штопаю, это место выглядит как корзинка, крест-накрест. И я знаю, как подтянуть петлю на чулке, не хуже домовых-мастеров! Очень важно, чтобы штопка была гладкой, иначе, когда ты начнешь фехтовать, то натрешь волдыри.

Губы Стивен слегка дрогнули, но она сказала довольно серьезно:

— Я ужасно тебе благодарна, милая, мы проследим за моими чулками.

Из соседней гостиной послышался топот; Пьер разбирал багаж Стивен. Мэри встала, открыла гардероб и увидела длинный аккуратный ряд костюмов, висевших на тяжелых плечиках из красного дерева — она изучила каждый по очереди с большим интересом. Наконец она подошла к шкафу в стене; он был оборудован подвижными полками, и она осторожно выдвигала одну за другой. На полках были аккуратные стопки рубашек, пижамы из крепдешина — довольно внушительный ассортимент, и тяжелое шелковое мужское белье, которое уже несколько лет носила Стивен. Наконец она обнаружила чулки, которые лежали отдельно в одном длинном шкафчике, и начала ловко разворачивать их, быстрыми и едва заметными движениями. С помощью кулака она просматривала, есть ли дыры на пятках и носках, но их не было.

— Ты, должно быть, много заплатила за эти чулки, они шелковые и связаны вручную, — серьезно проговорила Мэри.

— Я забыла, сколько заплатила. Паддл достала их из Англии.

— Откуда она заказывала их, ты знаешь?

— Не помню; у какой-то женщины.

Но Мэри настаивала:

— Мне понадобится ее адрес.

Стивен улыбнулась:

— Зачем? Ты собираешься заказывать мне чулки?

— Милая моя! А ты думаешь, я позволю тебе ходить босиком? Конечно же, я собираюсь заказывать тебе чулки.

Стивен положила локоть на каминную доску и стояла, глядя на Мэри, подперев рукой подбородок. Ее снова поразил юный облик, присущий Мэри. Она выглядела значительно моложе своих двадцати двух лет в своем простом платье с кожаным поясом — она была почти как школьница. И все же в ее лице появилось какое-то новое, нежное и мудрое выражение, которым она была обязана Стивен, поэтому Стивен вдруг почувствовала жалость к ней, такой молодой и уже исполненной мудрости; ведь иногда приход страсти к юности, несмотря на его блеск, внушает странное сострадание.

Мэри свернула чулки со вздохом сожаления; увы, они не требовали штопки. Она была на той стадии любви, когда стремилась делать женскую работу для Стивен. Но вся одежда Стивен была, к сожалению, опрятной; Мэри подумала, что ей, должно быть, очень хорошо служат, и это было правдой — слуги ей служили, как служат некоторым мужчинам, с большой деликатностью и заботой.

И вот Стивен заполняла свой портсигар из большого ящика, обосновавшегося на ее туалетном столике; потом застегивала золотые часы на запястье; смахивала пыль с пиджака; хмурилась, глядя на себя в зеркало, поправляя свой незапятнанный галстук. Мэри видела, как она все это делает раньше, много раз, но сегодня почему-то все было иным, ведь сегодня они были вместе в их собственном доме, и все эти интимные мелочи казались дороже, чем в Оротаве. Эта спальня могла принадлежать только Стивен; большая, просторная комната, очень просто убранная — белые стены, старый дуб и широкий кирпичный очаг, в котором горели крупные добрые поленья. Кровать могла принадлежать только Стивен; она была тяжелой и довольно суровой в оформлении. У нее был серьезный вид, какой иногда Мэри замечала у Стивен, и она была накрыта покрывалом из старинной синей парчи, а в остальном была чуждой прикрас. Стулья могли принадлежать только Стивен; несколько сдержанные, не располагающие к тому, чтобы нежиться на них. Туалетный столик тоже мог принадлежать только ей, с высоким серебряным зеркалом и щетками из слоновой кости. И все это приобретало некую жизнь, почерпнутую от владелицы, до того, что они, казалось, думали о Стивен, безмолвно, что делало их мысли более настойчивыми, и эти мысли обретали силу, и мешались с мыслями Мэри, так, что она услышала, как вскрикнула: «Стивен!» — почти в слезах, от радости, которую она чувствовала от этого имени.

И Стивен ответила ей: «Мэри!»

Они стояли, замерев, внезапно став молчаливыми. И каждая из них чувствовала некоторый страх, ведь осознание огромной взаимной любви может иногда быть таким оглушительным, что даже самые храбрые сердца чувствуют страх. И, хотя они не могли выразить это в словах, не могли объяснить ни себе, ни друг другу, в эту минуту казалось, что они находились за пределами бурного потока земной страсти; они глядели прямо в глаза любви, которая изменилась — любви, ставшей совершенной, бесплотной.

Но эта минута прошла, и они прижались друг к другу…

2

Весна, которую они оставили за спиной в Оротаве, нагнала их довольно скоро, и вот она уже мягко веяла среди старых улочек их квартала — улица Сены, улица Святых Отцов, улица Бонапарта и их собственная улица Жакоб. И кто может устоять перед первыми весенними днями в Париже? Ярче обычного выглядели промежутки неба, которые показывались между рядами высоких домов с плоскими крышами. С Моста Искусств можно было увидеть реку — широкую, благодарную солнечную улыбку; а за улицей Пти-Шан весна прогуливалась по пассажу Шуазель, бросая золотые лучи на его грязную стеклянную крышу — крышу, похожую на позвоночник какого-нибудь доисторического монстра.

По всему Булонскому лесу завязывались почки — настоящее буйство роста и зелени. Миниатюрный водопад возвышал свой голос, пытаясь реветь, как Ниагара. Птицы пели. Собаки лаяли, тявкали или рявкали, сообразно своим размерам и вкусам своих хозяев. Дети появились на Елисейских полях с яркими воздушными шарами, что все время пытались улететь и при малейшей возможности улетали. В саду Тюильри мальчики с загорелыми ногами и в невинных носочках арендовали игрушечные кораблики у человека, который обеспечивал Bateaux de Location[76]. Фонтаны вздымали в воздух облака водяной пыли, и для забавы иногда играли радугой; тогда Триумфальная арка виднелась сквозь еще одну арку, даже более триумфальную, благодаря солнцу. А старенькая дама в киоске, которая продавала bocks[77] смородинового сиропа и лимонада, а также простенькую еду, вроде бриошей и круассанов — она в одно памятное воскресенье появилась в новой шляпке с оборками и в тонкой шерстяной шали. Она улыбалась до ушей, несмотря на то, что у нее не осталось зубов, ведь об этом она помнила лишь зимой, когда от восточного ветра страдали ее беззубые десны.