Герман Геринг — маршал рейха - Генрих Гротов

Как бы то ни было, спустя две недели он увиделся с вернувшимся из Мюнхена Гитлером и сообщил ему подробности биографии молодой фрау фон Бломберг. Фюрер был возмущен. Он решил, что брак должен быть немедленно расторгнут. Но Геринг, встретившись с фон Бломбергом, сумел добиться от потрясенного и встревоженного фельдмаршала большего — его отказа от должности военного министра и главнокомандующего, чего он так желал, намекнув, что офицерский корпус германской армии не воспримет главнокомандующего, жена которого была проституткой. Опасаясь скандала, фон Бломберг подал рапорт об отставке, не зная, что сам фюрер еще не принял на этот счет никакого решения.

Встал вопрос, кто займет его место? Генералы немедленно выдвинули на пост генерал-полковника Вернера фон Фрича, главнокомандующего сухопутными силами.

Но фон Фрич почти сразу же тоже оказался замешанным в скандале. Гиммлер представил Герингу и Гитлеру досье, из которого следовало, что этот надменный, сухой, строгих взглядов генерал несколько лет назад был уличен в грязных отношениях с неким отъявленным извращенцем. Им была устроена очная ставка, и этот гомосексуалист указал на Фрича как на своего прежнего партнера.

На самом деле генерал Фрич был абсолютно ни при чем («при чем» был некий ротмистр по фамилии Фриш). Но вокруг его имени поднялся скандал, военные стали настаивать на разбирательстве его дела, и прежде чем предстать перед судом чести, он подал в отставку с поста главнокомандующего. Геринг председательствовал на суде, сам вел допрос гомосексуалиста и быстро доказал, что он лжесвидетельствует. Генерал-полковник фон Фрич был немедленно оправдан, и первым, кто его поздравил, был Герман Геринг.

Но имя Вернера фон Фрича все равно уже было связано со скандалом, и, хотя его признали невиновным, никому бы не хотелось, чтобы он взял обратно свое прошение об отставке.

Так был устранен другой ненацист со второго ключевого поста в вооруженных силах. Какого преданного делу партии человека следовало назначить главнокомандующим вермахтом и, таким образом, сосредоточить в его руках всю мощь германских вооруженных сил?

Геринг расслабился в ожидании долгожданной награды и, должно быть, уже мысленно видел себя на вершине могущества. Но его ожидало горькое разочарование.

4 февраля 1938 года Гитлер назначил верховным главнокомандующим вооруженными силами Германии себя, а пост военного министра упразднил. Одновременно он уволил из армии шестерых генералов, известных своими антинацистскими взглядами. В утешение Герингу фюрер присвоил ему чин фельдмаршала, но это, конечно, было не равноценно тому, на что он рассчитывал.

Своей речью в рейхстаге 20 февраля 1938 года фюрер прояснил значение осуществленных им изменений.

— Отныне в государстве, — выкрикивал он, — не существует ни одного института, ни одного объединения, которое бы не было национал-социалистическим… За последние пять лет партия создала не только национал-социалистическое государство, она построила совершенную организацию, которая будет всегда утверждать ее независимость. Величайшая гарантия завоеваний национал-социалистической революции заключается в контроле, который мы имеем над всеми учреждениями рейха здесь и за рубежом. Нация защищена до тех пор, пока внешний мир опасается наших отныне национал-социалистических вооруженных сил.

Расстроенный Геринг, как мог, пытался найти в вышеизложенном утешение и примерял свой новый фельдмаршальский мундир.

Меньше чем через месяц немецкие войска, которые нацисты теперь крепко держали в своих руках, прошли маршем по Австрии и оккупировали эту страну в бескровной кампании, проведение которой в значительной степени обеспечил Герман Геринг. Впоследствии он хвастался, что добился капитуляции Австрии серией стратегически и тактически скоординированных телефонных звонков, и в значительной степени это было правдой. То была война межгосударственных телефонных переговоров, и к тому времени, когда вермахт пересек австрийскую границу, вследствие «уговоров» Геринга и предварительного давления Гитлера австрийцы были готовы сдаться без сопротивления.

Когда Геринг удостоверился, что противодействия внутри Австрии аншлюсу с Германией не будет, он повез Эмму через границу в ее первый визит в замок Маутерндорф, где провел свои самые чудесные дни детства и отрочества. Баронесса Лилли встретила их так, как будто они два последних цивилизованных человека в мире варваров, и по всем признакам находилась на грани нервного срыва в связи с немецкой оккупацией.

Оказалось, что сильнее всего в тот момент она тревожилась о младшем брате Германа, Альберте, который так разительно походил на покойного фон Эпенштейна. Несколько лет назад, разочаровавшись в нацизме, он уехал в Австрию и некоторое время жил на денежную помощь крестного. Теперь он работал на киностудии в Вене, и баронесса Лилли боялась, что он может попасть в беду, потому как часто открыто высказывался против Гитлера. Геринг пообещал, что проследит, чтобы он не попал в лапы гестапо, и она благословила его за доброту.

Когда они стояли с Эммой на зубчатой стене Маутерндорфа, она снова сказала:

— Не забывайте, придет день, и все это станет вашим, — потом вздохнула и проговорила: — Если только меня минует все это. Войны ведь не будет? Не думаю, что я смогу перенести ее.

Геринг заверил ее, что войны в стране не будет.

На улицах Вены стены домов уже были размалеваны свастиками и антиеврейскими подписями и лозунгами, а тротуары покрылись осколками разбитых витрин еврейских магазинов. Ходили слухи, что с приходом нацистов семь тысяч евреев покончили жизнь самоубийством, и гестапо уже начало преследования. В возбуждении антиеврейских настроений сыграл свою роль и Геринг, сразу дав свое согласие «обработать» население на предмет «еврейской угрозы», когда к нему обратилась с этой просьбой делегация австрийских нацистов.

Вообще Геринг питал удивительно двойственные чувства к евреям. Он был человеком, который мог бы сказать: «Среди моих друзей есть евреи», потому что фактически так оно и было. Его крестный отец, риттер фон Эпенштейн, его ближайший помощник, Эрхард Мильх, несколько подруг-актрис Эммы входили в круг близких ему людей. Ему нравились еврейские композиторы; Вместе с тем он также считал, что евреи своими спекуляциями и происками способствовали поражению Германии в первой мировой войне, и был уверен, что они жирели и наживались на страданиях Германии в ужасные послевоенные годы.

Дома, в спальне, он соглашался с Эммой, что евреи — такой же народ, как любой другой («но немного умнее», — добавлял он, ухмыляясь), и что среди них есть и хорошие, и плохие люди, как в любой другой национальности. Что же касается его самого, то он давно для себя установил, что если ему кто-то симпатичен, то лучше всего считать, что он или она — не евреи, невзирая на национальность.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});