Птицы небесные или странствия души в объятиях Бога. Книга 2 - Монах Симеон Афонский

команд и своими повадками показывал, что он понимает человека. Проскакав километра полтора, я повернул обратно. У калитки, за которой маячило лицо Харалампия, меня ожидал встревоженный инок:

– Отец Симон, так далеко даже я не ездил…

– Ладно, Евстафий, не бурчи… Молодец, обучил коня! А вот как он под плугом будет ходить?

– Это сложно, батюшка. Всю зиму придется учить. Надеюсь, до весны что-нибудь получится, – осторожно ответил он. – Зато грузы на нем уже можно возить!

– И то слава Богу! Отвезешь наши рюкзаки на Псху? – Евстафий вспомнил, что мне предстоит поездка в Москву, и опечалился. – Ну, это же не скоро? Месяцок-то побудете?

– Побуду, но хочу с отцами на Пшицу сходить. Еще одну церковь хочется там заложить, как батюшка благословил. Ты пойдешь с нами?

Инок задумался:

– Пойти-то хочется, но надо с конем остаться. Считайте, у нас еще один человек добавился, а я как бы к нему приставлен…

– Отец Симон, у меня груз лежит на Псху: печка железная и еще кое-какой инструмент. Поможете на келью забросить? – Харалампий весь ушел в свои келейные дела и теперь ожидал от нас помощи.

– Как, отец Евстафий? Теперь-то уж конь действительно пригодится, поможем?

– Это можно, хоть сейчас, – добродушно ответил капитан, похлопывая по крупу коня.

Обрадованный строитель кинулся обнимать Евстафия:

– Мне еще несколько бревнышек нужно из лесу подтащить. Срубить-то срубил, а забрать не могу…

Несколько дней мы занимались кельей нашего друга вместе с Афоном, когда конь прошел настоящую проверку на подтаскивании бревен волоком. Эта работа оказалась для жеребца непривычной – он пугался и путался в постромках. Здесь я впервые заметил, как нервничает капитан: лицо его побледнело, он переживал больше своего подопечного.

– Евстафий, спокойнее, ты же так еще больше коня пугаешь! – пришлось мне сделать замечание иноку. Тот стойко промолчал.

Настали чудесные тихие осенние дни. Жара ушла, и солнечное тепло приятно грело лицо. Сладковатый запах опавшей листвы наполнил окрестности. Давно подбирался я к Пшице, и теперь, похоже, все устраивалось как нельзя лучше. Наш Афон повез самые тяжелые рюкзаки: мой, с богослужебными книгами в молочной фляге, и Михаила – с продуктами: лущеной кукурузой и красной фасолью. Отец Евстафий довез наши рюкзаки до Псху и попросил отпустить его обратно, сославшись на то, что конь молодой и устал за эти дни. Большим палаточным лагерем мы заночевали на лугу в пойме Бзыби. Дальше быстрая река, заворачиваясь в воронки, с шипеньем срывалась с гранитных глыб в узкое горло темного каньона.

Еще один утомительный переход – пыльный, потный и душный, из-за отсутствия движения воздуха в каньоне, привел нас в известняковые скалы к подножию монашеских пещер. С благоговением мы поцеловали большой литой крест в углу грота и пропели литию о всех подвизавшихся и убиенных на Псху монахах. К вечеру стали устраиваться на единственно ровном месте – бугристой и шершавой, как наждак, серовато-белой скале, слегка покатой в сторону реки. Каждый начал выбирать и устраивать себе ложе поудобней: стелили мох, подкладывали пихтовые ветви. Я наблюдал за лаврским Валерием: он бросил походный коврик на камень и теперь спокойно лежал на боку, подперев голову рукой и добродушно посматривая на суету своих товарищей.

– Валера, а ты почему не устраиваешься? – Я положил коврик рядом с ним и с облегчением присел, вытянув ноги в тяжелых пыльных ботинках.

– Зачем устраиваться? Мне и так хорошо… – улыбнулся он в ответ, проявляя полную непритязательность. Его поступок показался мне очень красивым по своему простому аскетизму и неприхотливости. Для себя я решил во всем подражать такому образу поведения. Очагом и кашей занялся Михаил, расторопный и смышленый москвич.

– Батюшка, завтра у нас подъем по этому обрыву? – Все посмотрели вверх, задрав головы и разглядывая нависающие глыбы.

– Возможно, Михаил. Нам натоптанная тропа не нужна. Попытаемся подняться по звериным тропинкам, как зверь ходит. Там поищем место для церкви Иоанна Предтечи. Но у меня ко всем просьба: прошу сохранить наши поиски в тайне!

– Батюшка, поживем здесь, помолимся, а? – выжидательно спросил отец Филадельф. Все молча поддержали его и ждали моего ответа.

– А сколько у нас продуктов осталось?

– На неделю вполне хватит! – отозвался москвич, проверив содержимое своего рюкзака и прикинув на глаз количество пакетов с продуктами, лежащих у очага.

– Хорошо, неделю поживем… – согласился я, вспомнив, что у меня остался небольшой мешочек ржаных сухариков. За неделю, которую мы ползали по обрывам, разыскивая скрытые гроты и пещеры, аппетит у нашего братства сильно увеличился. Вечером монах Иосиф удивленно спросил:

– Миша, а почему порции стали такие маленькие?