Птицы небесные или странствия души в объятиях Бога. Книга 2 - Монах Симеон Афонский

Машина, разбудив собак, не торопясь въехала в спящее село, выхватывая светом фар то заборы, то маленькие домики в черной темени садов. Мы заночевали у хозяина на сеновале. Лежа на спине, я слушал, молясь, некоторое время голоса ночи: дремотную беседу моих товарищей, возбужденных и не остывших от дороги, затихающее стрекотание осенних сверчков и тонкий с подвыванием лай какого-то молодого щенка, выводящего одну и ту же жалобную ноту, должно быть, страдающего от привязи, на которую его впервые посадили…

Проснулся я от яркого солнца, ударившего в глаза через треугольный проем в чердаке. Некоторые из братий уже умывались во дворе, фыркая от утренней свежести, как молодые жеребята.

Мне захотелось проверить свой железный ящик, чтобы узнать, отчего он такой тяжелый. Открыв его, я обомлел: в нем лежали мины и гранаты. Друзья столпились рядом, удивленно разглядывая содержимое.

– Что смотрите? – К нам подошел милиционер.

– Валера, погляди, что я взял на складе… – Он заглянул внутрь и расхохотался. – Отец Симон, это я обратно не повезу! Должно быть, кто-то из солдат себе для дома припас и припрятал, а вы взяли… Не унывайте, мины и гранаты нам пригодятся. Мы ими дорогу будем расчищать, если завалит…

На утренний чай всех нас пригласил Василий Николаевич.

– Ну, отцы, дай Бог нам покупочку сегодня совершить! В десятом часу пригонят коня с перевала, с самого Северного Кавказа. Справный конь, я вам скажу. Все честно, законно. Здоровый жеребец, трехлетка, без всякого обмана! Не то что со мной в Сухуми сотворили… Как говорится, глупее дурака только старый дурак!

– А что случилось в Сухуми, Василий? – спросил Михаил, давно уже знакомый с пчеловодом.

– Как-то поехал я с супругой корову продавать на рынок. Продали нормально, три тысячи чистыми по тем деньгам взяли, все чин чинарем. Деньги я аккуратно пересчитал, сунул за пазуху. Идем, значит, с рынка по улице. Какой-то абхаз подходит ко мне и толкует: «Видел я, как ты корову продал. Хорошая корова. Сам хотел купить. Пока к ней присматривался, ходил вокруг да около, а ты уже продал. Слушай, – говорит,– сам жалею, что не купил…» Пока он мне так растабаривает, смотрим, какой-то богач в белом костюме и шляпе, с папкой под мышкой, нам дорогу перебегает. Бежит, значит, куда-то, а папку-то и выронил. Наш абхаз хвать ее и раскрыл! А там новенькие сотки, одна к другой. Считает, ровно три тысячи рублей. «Вот, брат, как нам с тобой повезло! – говорит. – Давай пополам возьмем: полторы – мне, полторы – тебе!» «Нет, постой, – говорю, – мне чужих денег не надо!» А тот глаза выпучил, не понимает. «Как не надо? Даром же, бери, ну!» Я – ни в какую. А он поглядел на меня с кривой усмешечкой и злобно так: «Эх ты, лопух! Скажи спасибо, что тебе повезло! Если бы ты эти деньги взял, мы твои три тысячи из тебя здесь на улице вытрясли бы!» Мафия, одним словом…

К чаю подошел лесничий и присоединился к нашему разговору. Пока мы сидели за столом, черкесы-пастухи привели коня. В десять часов совершилась покупка. Серый в яблоках жеребец-трехлетка был красив. Издали он казался серебристым. Евстафий смотрел на него влюбленными глазами. Старик-черкес цокал языком, приговаривая: «Эх, конь! Серебро!»

– Сильная лошадка, ничего себе! – высказал свое мнение пчеловод. Лесничий тоже несколько раз обошел коня вокруг и одобрительно звонко хлопнул ладонью по крупу. Тот присел на задние ноги, пугливо поводя ушами.

– Диковат еще…

– Батюшка, как его назовем? Благословите! – взволнованно спросил инок.

– Давай назовем его Афон! – Не знаю почему, вспомнилось мне это слово.

– Отлично! Ах ты, наш Афонюшка! – Капитан звучно чмокнул коня в морду, от чего тот дернулся в сторону, однако Евстафий крепко держал его за уздечку. Но под седло он не давался никому.

– Учить его надо, вот что! – вмешался егерь. – Сумеешь, отец Евстафий?

– Василий Ананьевич, если расскажете как его учить, я сумею!

Длинным караваном, который замыкал инок, тянущий упирающегося Афона за уздечку, мы шли по известняковой тропе, в белых камнях и зарослях вечнозеленого самшита, вдоль лазоревой Бзыби наверх в скит. Рядом со мной вприпрыжку бежал Ванечка, радуясь свободе и множеству интересных гостей. На двух лошадях впереди лесничий и пчеловод везли седла, хомут, подковы, гвозди и упряжь. Валерий, рабочий из Лавры, с которым мы сдружились еще во время строительства церкви на Грибзе, как обычно, путался в своих длинных ногах:

– Чего это я сегодня так спотыкаюсь?

Распахнувшиеся просторы долины не отпускали взгляд: горные перевалы синели над рекой, такие родные и знакомые, словно заждались нас. Вслед за нашим караваном летела какая-то одинокая сойка, смешно вскрикивая и торопливо перелетая с ветки на ветку.

Не воображением, не мечтанием возбужденного ума вниду за сокровенные завесы священного бытия Твоего, Господи, но сердцем своим, осиянным несозданным Твоим светом, Возлюбленный Иисусе,