Птицы небесные или странствия души в объятиях Бога. Книга 2 - Монах Симеон Афонский

что для нас жизнь – Христос, и смерть-приобретение (Флп. 1: 21). Как же нам извлечь из всего непосредственную пользу? Конечно, постоянной покаянной молитвой до последнего вздоха. Но мы знаем, что она и там не заканчивается… Почему? Потому что молитва становится сладостным делом для того, кому она открылась. Разве не так? Кавказские отцы-пустынники только ею жили и с ней ушли ко Господу… – Отец Кирилл говорил эти слова закрыв глаза, словно беседовал со своей душой. Тем не менее каждое его слово, словно гвоздь в стену, вонзалось в мое сердце.

– Даже умереть в подвиге молитвы лучше, чем безсмысленно жить, изменяя Христу в греховных помыслах, тем самым предавая Его любовь. Почему мы так поступаем? По забывчивости, потому что забываем, что предстоим пред Христом каждое мгновение. Забывчивость – большой грех для монаха, когда он забывает Бога! Борись за внимание, отец Симон, борись изо всех сил… Что для этого нужно? Конечно терпение! Как отцы нам советуют? Упал, поднимайся. Снова упал? Снова поднимайся! Так стяжается смирение. Точно так же поступай с умом. Отвлекся? Возвращай его назад. Снова ум отвлекся? Снова возвращай его в себя. И так до конца, до самого спасения…Как сказано: Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его (Мф. 11:12).

– Понимаю, отче. Помолитесь, чтобы мне Господь дал смирение, хоть каплю… – Я глубоко вздохнул, вспомнив свои горделивые и тщеславные замашки.

– Господь наш Иисус Христос, будучи Богом, смирился до смерти крестной. Мы же из крайнего смирения нашей смертной плоти восходим к обожению, благодаря Его любви. Без благодати мы становимся смертны, с благодатью – безсмертны. Она трудно приобретается, но легко теряется. Учись хранить эту Божественную милость и беречь. Благодать есть залог нашего безсмертия во Христе…

– Батюшка, прошу прощения, но в этой земной жизни трудно верится в безсмертие…

Отец Кирилл приподнялся на локте и открыто и ясно посмотрел мне в глаза:

– Это потому, что ты еще не пришел в духовную меру. Чтобы постичь это, требуется великое разумение… Живя в теле смерти, мы видим, что страсти временами тянут нас отпасть от Божией благодати, в которой единственно мы можем действительно ощущать себя безсмертными, победившими смерть и воскресшими прежде своей смерти. Земная жизнь, отче Симоне, неизбежно поворачивается к нам одним своим лицом, и это лицо скорби. В мире скорбни будете, – так говорил Спаситель (Ис. 16: 33). Не омраченная скорбями духовная радость возможна лишь на «краю желаний», то есть в вечности. А до той поры, непостижимой и истинной, с нами пребывает одно покаяние. К любой радости всегда примешивается скорбь о ее утрате. В чем состоит наш монашеский подвиг? В отречении от мира и обретении Божественной благодати. Она и есть реки воды живой, которые потекут из нашего чрева, победившего плоть. Всякое духовное знание, которое мы собираем, усваивается лишь в уединении. Совершенная мера монашества – безмолвие. Непреходящий плод – чистота сердца. Полнота монашеского совершенства – безстрастие. Безстрастие – это и есть сокровенный вход в безсмертие, оно само есть безсмертие, ибо Божественная любовь безстрастна, можно сказать, безстрастная страсть… Чтобы быть человеком в истинном смысле этого слова, спасение должно стать высшей целью…

Старец умолк. На колокольне гулко пробили часы.

– Батюшка, благодарю вас, отдыхайте. Простите меня и благословите! Опять забывчивость подвела…

Я осторожно вышел из его кельи, сознавая, что старец отдавал в этих беседах последние силы. Рядом отворилась дверь: келейник молча укоризненным взглядом проводил меня.

У проходной монастыря встретился отец Филадельф, ходивший взад и вперед вдоль скамей монастырского садика.

– А я вас давно дожидаюсь. Мне батюшка благословил в ваш скит перебираться! – Он говорил это с легкой улыбкой, сдерживая свою радость. – И не только меня, еще одного монаха, Иосифа, благословил. Я вас с ним познакомлю.

Со скамьи поднялся незнакомый монах и подошел к нам.

– Я, отец Симон, давно о пустыне думаю. Мне другого пути не нужно. Только я бы хотел сначала попробовать свои силы не в скиту, а где-нибудь в сторонке, – рассудительным баском заговорил этот коренастый крепкий сибиряк, внимательно присматриваясь ко мне.

– Кто ж этого не любит, отец Иосиф? Но сразу в уединение непросто попасть. Можешь для начала в скиту пожить, определиться на будущее и место подыскать…

– Договорились. Тогда благословите нам собираться в путь!

Условившись с монахами о дате отъезда, я поспешил на встречу с иеромонахом Игнатием и Валерой, а также москвичом Михаилом, пожелавшим присоединиться к поездке. То ли по молитвам старца, то ли так уж получилось, – с нами собрались ехать на Псху еще пять человек. Моего давнего друга Андрея уже не было в Лавре, и это окрасило печалью мои сборы.

Когда отец увидел всю нашу команду в полном составе, он заулыбался.

– Вот это я понимаю! Молодцы, что так дружно собрались на Кавказ! Может и мне с вами махнуть? – Он как будто помолодел, глядя на нас.

– Папа, а замерщики?

Отец шутливо ударил себя по лбу ладонью.