Желтая жена - Садека Джонсон

собиралась сдаваться: слишком многое было поставлено на карту. Должен найтись другой выход. Я лежала рядом с Тюремщиком, дожидаясь, пока он уснет. Когда дыхание Лапье сделалось глубоким и ровным, я выбралась из постели и прошмыгнула по коридору в свою комнату. Приподняв половицу, я достала из тайника бумагу, перо, чернильницу и написала новое письмо. Дав чернилам просохнуть, я сложила листок пополам, выудила из-под половицы несколько монет и спустилась по черной лестнице в комнату Эбби. Экономка жила в каморке, больше походившей на чулан, в котором миссис Дельфина держала своих горничных.

– Эбби, – едва слышно позвала я.

Глаза женщины мгновенно распахнулись. Я поднесла палец к губам и протиснулась внутрь. Вдвоем нам едва хватило места. Оттянув платок над левым ухом Эбби, я прошептала:

– Мне нужна твоя помощь.

Она кивнула. Я принялась бормотать ей прямо в ухо. Эбби слушала, постепенно глаза ее расширялись, затем она нахмурилась и закусила губу.

– Это единственный способ. – Я вложила письмо и деньги в руку экономки. – Запомни: женщина с раздвоенным подбородком.

Последовал новый кивок.

Выскользнув из каморки, я взбежала по лестнице и осторожно приоткрыла дверь в комнату Тюремщика. Он не спал. Лапье сидел на кровати, почесывал волосатую грудь и сверлил меня взглядом.

– Где ты была?

– Вышла облегчиться.

– Я не верю тебе.

– Ты же видишь, на мне нет одежды. Куда еще можно ходить в одной ночной сорочке? – как можно мягче произнесла я.

Я подошла, собираясь лечь, но Тюремщик грубо рванул меня за руку, повалил поверх одеяла и придавил к кровати.

– Опять таскалась к своему ниггеру? – прорычал он.

– Я ведь уже сказала: ходила облегчиться. Не могу же я пользоваться твоим ночным горшком!

Тюремщик уселся на меня верхом и крепко сжал коленями бедра.

– Не понимаю, что ты в нем нашла? Чем он так важен, что ты даже не побоялась нарушить мой запрет?

– Ты делаешь мне больно. – Я старалась не повышать голос.

Тюремщик оскалил зубы.

– Больше шагу не ступишь за ворота! Никаких магазинов и никакой церкви!

Затем, к величайшему моему облегчению, он сполз с меня и улегся на место.

Утром я смазала синяки на плечах и запястьях маминым бальзамом и надела блузку с длинными манжетами, чтобы скрыть следы пальцев Тюремщика. Девочки ворвались в комнату, когда я доставала из гардероба туфли. Следом за ними вошла Эбби.

– Вы сегодня не будете одеваться, мисс? – спросила экономка, имея в виду мой домашний наряд.

– Почему нас не пускают на рынок? – перебила Джоан.

– Папа хочет, чтобы вы оставались дома, ради вашей безопасности, – пояснила я.

Джоан сердито надула губы.

– Мне нужно купить кое-что для швейной мастерской, – я повернулась к Эбби и многозначительно вскинула бровь, – поэтому сегодня за покупками пойдешь ты.

– А какие на рынке опасности? – Эстер настойчиво подергала меня за рукав.

– В этом мире много неприятных вещей, и красивым и умным девочкам вроде тебя следует держаться от них подальше.

– Я смелая, – заявила Джоан.

– Да, ты очень смелая. – Я наклонилась и погладила бархатистую щеку дочери. – Ведите себя хорошо и слушайтесь Сисси. А Эбби принесет вам пирожные из кондитерской. Договорились?

Нежные личики девочек просияли.

Мы все вместе спустились по лестнице на первый этаж. Сисси вошла в холл через боковую дверь.

– Здравствуйте, мисс.

– Доброе утро, Сисси.

– Пойдемте, девочки. – Служанка собрала детей и увела их в гостиную.

Я в одиночестве отправилась в столовую. Тюремщик уже позавтракал и ушел в таверну. Эбби приковыляла следом и начала убирать оставшуюся после него посуду. Она неловко повернулась и зацепила бедром стоявшее на краю блюдце. Оно упало и разлетелось вдребезги. Экономка принялась собирать осколки. Я присела рядом, чтобы помочь, и мы оказались нос к носу. Я заметила тревогу у нее на лице.

– Не волнуйся, все будет хорошо, – шепнула я.

– Мне страшно, мисс. Вы ведь не знаете, что такое порка, а я знаю.

– Надо быть сильными.

– Масса продал Джули. – Глаза у Эбби округлились от страха. – Одному Богу известно, что с ней теперь.

Я схватила подрагивающие руки экономки и крепко сжала их.

– У тебя все получится. Должно получиться, иначе тот человек в тюрьме умрет.

– Я тоже хочу стать свободной. – Эбби устремила на меня серьезный взгляд. – Обещайте, что поможете.

Эта женщина никогда ни о чем не просила. И всегда безропотно исполняла любые мои приказания.

– Обещаю, – твердо заявила я.

Эбби собрала осколки и поднялась с колен. Мы вышли из дома. Яркий солнечный свет слепил глаза. Я надвинула чепец на самый лоб. Двое охранников дежурили возле ворот. Они всегда стояли тут и каждый раз требовали предъявить пропуск, хотя поход на рынок по средам был для нас обычным делом. Экономка показала бумагу и скрылась за тюремной оградой.

Мой путь в мастерскую лежал мимо конюшни. Я заметила сына, стоявшего возле распахнутой двери. Он опирался на лопату и рассеянно смотрел вдаль. Дни, проведенные на плантации, изменили Монро. Поначалу я думала, что ему просто нужно дать время прийти в себя. Но дни шли, а мальчик оставался все таким же молчаливым и замкнутым.

– Монро, – позвала я.

Он взглянул в мою сторону и взялся за лопату.

– Сынок, у тебя все в порядке?

– Да, мэм.

– Скажи, как с тобой обращались на плантации?

Плечи мальчика мгновенно напряглись, лицо потемнело и осунулось.

– Нормально. Ничё там не случилось.

– «Ничего», – поправила я. – По твоей речи сразу можно понять, кто ты.

Монро вздрогнул.

– Хозяину плантации не понравилось, что я разговариваю как белый. Он показал раба, которому отрезали язык, и сказал, что мне следует знать свое место.

Я сжала кулаки.

– Но ты не раб.

– Я раб, мама.

– Тебя называют рабом, но ты не раб, твоя душа свободна, ты свободный человек.

– Я раб. Раб! И хватит притворяться.

– Монро!

Он зажал уши ладонями и отвернулся. Я схватила сына за руки и развернула к себе лицом.

– Монро, посмотри на меня.

Мальчик поднял взгляд.

– Ты правнук Винни Браун, внучки королевы Мандары, которую похитили и увезли с родной земли. Твоя бабушка – Рут Браун, знаменитая знахарка и целительница с плантации Белл. У тебя в жилах течет королевская кровь. – Я коснулась подбородка Монро, но он отстранился.

– А как насчет отца?

Я ахнула: никогда прежде сын не задавал такого вопроса.

– Кто мой отец? Я знаю, что это не масса, потому что он ненавидит меня.

Я колебалась: стоит ли сказать ему правду? Одно упоминание об отцовстве Эссекса может подвергнуть нас обоих величайшей опасности.

– Твой отец был очень хорошим человеком. Он любил меня и наверняка любил бы тебя, будь у