На день погребения моего - Томас Пинчон

тем временем твой брат полагает, что у меня здесь какой-то частный курорт, на который он может приехать в любое время, когда почувствует недомогание. Что бы ты сделал? Если бы был мною? Насколько я помню, ты не был.

Мисс Эстрелла, он всегда был слишком упрям, чтобы можно было его в чем-то убедить.

   Она еще немного подождала, но, кажется, это было всё:

 —  Ну, ладно, спасибо, ты мне правда помог.

 — Нельзя сказать, что он всю жизнь прохлаждается,  — вдруг пришла мысль в голову Фрэнка.  — Даже если не похоже, что он тяжело работает...

  — О, как верно, эти игроки в фараон себя не обмишуривают, правда? Какое будущее ты видишь для этого Любителя сорвать банк?

 — Вы хотите узнать, какова вероятность того, что он...станет...хорошим кормильцем семьи?

   Она расхохоталась и хлопнула его по колену, это была какая-то стихия морской воды, которую Фрэнк не мог поймать. Он лежал здесь навзничь и хотел лишь одного  — был ли он серьезен?  — обнять ее, да, положить голову на колени этой крошки и просто слушать, относясь к этому достаточно легко, чтобы позволить ей остановиться, когда она того захочет, что бы ни случилось, но ничего не произошло, потому что началось громкое вторжение с улицы, колобродящие жители Юты топали на лестнице и исполняли друг другу что-то похожее на напевы причудливого гимна.

 — Меня сейчас стошнит,  — заявила Стрэй и посмотрела в область желудка.  — Ты ничего не слышал, думаю, нам лучше включить эти лампы.

При электрическом освещении они посмотрели в лицо друг другу основательным долгим взглядом, и, хотя Фрэнк ничего не смог ей сказать, он знал, что спустя много лет и тяжело пройденных миль он будет помнить эти несколько мгновений разговора душ  — с крошкой или кем бы она ни была, струной С в мелодии дня, к которой он всегда сможет вернуться, будет эта серьезная молодая женщина, сидящая на краю кровати, и взгляд, который, казалось, несколько мгновений она дарила ему.

   Но потом кони были оседланы и помчались к мексиканской границе.

В задних комнатах Казино было немало телеграфных приемников с клопферами и чернильницами, подчас  — не магазинного дизайна, каждый из них подключен к своей идущей извне сети проводов и сутками болтал о новостях скачек на всех известных ипподромах по обе стороны границы, боях боксеров-профессионалов и других соревнованиях, на которые можно было заключить пари, котировки финансовых и товарных бирж в городах Востока и Запада, кроме того, на стене висел телефонный аппарат, довольно часто использовавшийся. Но однажды он зазвонил, когда Риф оказался рядом, он понял, что звонят ему и что новости плохие.

Это была часть странности телефонов в эти их первые годы, прежде чем коммуникация стала обыденностью. Словно он был переусложнен и включал все виды дополнительных функций, например, вещие предупреждения.

На другом конце провода был Джимми Дроп, давний товарищ Рифа, звонивший из Кортеса. Даже на таком расстоянии, несмотря на всё, что было преградой для сигнала, от голодных сусликов до ленивых цикад, Риф почувствовал растерянность Джимми из-за необходимости воспользоваться этим аппаратом:

   — Риф? Это ты? Где ты?

   — Джимми, это ты мне звонишь.

   — Ну, да, да, но...

   — Откуда ты знал, куда мне звонить?

   — Ты сказал мне про Ночеситу, когда уезжал.

   — Я был пьян?

   — Нельзя сказать, что нет.

Наступила пауза, во время которой на линию хлынул бурный поток шума, который мог состоять из фрагментов речи и музыки.

  — Риф?

Риф вдруг пожалел, что не может притвориться, что их разъединили. Он предпочел бы пропустить то, что собирался сейчас сказать ему Джимми, что бы это ни было. Но не стал.

   — Ты знаешь Дойса Киндреда?

 —  Работает на Ассоциацию владельцев шахт в Теллуриде. Не знает, как себя вести за покерным столом. Этот?

   — Мне жаль, Риф, это связано с твоим папой.

   — Папа...

   — Они увезли его из города под дулом пистолета. Ни слова не сказав.

   — Они?

   — Он и Слоут Фресно, двое, то, что я слышал.

  — Один из старинных приятелей Боба Мелдрума. Много зарубок к его чести, так мне говорили.

 — Больше, чем штатов в США, Риф, на твоем месте я бы привел американскую кавалерию.

   — Джим, ты не на моем месте.

   Снова пауза.

   — Я загляну к твоей маме, когда будет возможность.

    — Известно, куда они направлялись?

   — Иесимон.

Произнесено это было так, словно у Рифа были достаточно дурные манеры, чтобы попросить Джимми произнести это громко. Теперь лишь эта дыра была между Рифом и силой гравитации. Здесь, даже если вы не молились много, вы молились, чтобы не слышать это название слишком часто. То, что этот город был в одном дне езды от Ночеситы, ситуацию не улучшало.

Фрэнк, конечно, был кавалеристом, но слишком молодым, он решил сначала уладить практические вопросы, а тревожные чувства оставить на потом.

   — Поезд, или поедем туда верхом?

  —  Только я, Фрэнк.

   — Что за чушь ты говоришь.

   — Я полагал, что ты поедешь навестить маму и Лейк.

   — Такова моя роль в этой истории  — присматривать за женщинами?

   — И что? Ты знаешь, что происходит? Я уверен, что нет.

Они сидели на лестнице, держали в руках свои шляпы и загибали поля. Над ними сгущались тучи, на горизонте то и дело пульсировали молнии. Ветер поселился в листьях тополей и ворошил их. Сквозь щелочную пыль оконного стекла они видели молодых женщин, которые появлялись, замечали их, кивали и уходили в свою собственную версию дня.

 — Давай разберемся, что к чему. Один шаг за раз. Хорошо? И судьба Вебба не известна в итоге...

   Новое заклинание тьмы, льющаяся через край тишина.

 — И я буду ждать, словно какой-нибудь жалкий эмигрантишка, пока тебя убьют, чтобы это дело перешло ко