У пристани - Михайло Старицкий

— Вот где, полковники, победа наша! — протянул он вперед руку, указывая своим спутникам на энергично готовившихся к битве козаков.

Появление гетмана было в свою очередь замечено коза­ками; громкие приветственные возгласы раздались кругом. Богдан тронул коня и двинулся вперед. Всюду, где появлялся он, неслись за ним перекатною волной восторженные, единодушные возгласы.

Гетман останавливался подле каждой группы, каждому говорил одобрительное слово или веселую шутку, и слова вызывали неподдельное оживление.

— За веру, молодцы, за веру! — повторял он, проезжая по рядам. — Не бойтесь умирать, помните, что мы несем свою жизнь за того, кто за нас своей жизни не пожалел!

— Умрем, батьку! Не схибим! — отвечали ему воодушевленно толпы козаков.

Довольно было, казалось, одного взгляда на лицо гетмана, чтобы неудержимая отвага и уверенность в победе охватили сердце каждого. Лицо гетмана дышало горячим воодушевлением, движения его были быстры и легки, речи кратки, но сильны и уверенны, что-то электризующее было во взгляде его сверкающих глаз. Какая-то невидимая, но неразрывная связь устанавливалась между гетманом и вой­ском. Таким образом, разливая всюду вокруг себя бодрость и отвагу, Богдан подъехал к той группе, где ораторствовал Сыч.

— А что, панове молодцы, о чем речь у вас? — обратился он весело к козакам.

— Толкуем, батьку, о лядских региментарях! — ответил Сыч.

— Ха-ха! Что так долго толковать о них, друзи! — улыбнулся Богдан. — Перыну подстелим под ноги, латыну засадим за указку, чтоб не рыпалась и не бралась не за свои дела, а дытыне, ну, как водится, всыпем горячих.

Громкий, дружный смех приветствовал шутку гетмана. Богдан тронул коня и двинулся дальше, а рассказы о. его шутке полетели за ним от одной группы к другой.

Объехав весь лагерь, осмотрев все укрепления, Богдан остановился наконец подле навеса, под которым работала Ганна, и невольно залюбовался воодушевленною работой девушкой.

С тех пор, как Ганна выехала вместе с войсками из-под Белой Церкви, она сильно изменилась. Прежней сосредоточенности, задумчивости, молчаливости не было и следа. От неустанных трудов и вечного волнения она даже похудела, но это не была та болезненная худоба, обводившая глаза ее темными кругами, делавшая ее взгляд печальным и вызывавшая грустную улыбку на ее лицо. Нет, Ганна вся горела одной отвагой и воодушевлением. Жгучая, лихорадочная деятельность, жажда подвига, жертвы, поддерживаемая близостью ненавистного врага, охватывала ее. Яркий огонь, пылавший в ее душе, словно освещал ее всю извнутри, отражаясь и в ее темных глазах, и на ее бледных щеках, и во всем ее хрупком, но сильном существе. Эта сила, эта чистота и глубокая вера девушки и влияли таким воодушевляющим образом на всех окружавших ее козаков. Казалось, даже в суровом сердце Кривоноса вид Ганны вызвал какое-то теплое чувство.

— Ну что, Ганно, — обратился к ней ласково Богдан, — ты все за работой? Оставь, отдохни, змарнила ты у нас.

— Торопимся, дядьку, — ответила Ганна, подымаясь с места, — наша работа будет нужнее для раненых, чем отдых для нас.

— Ну так хоть и для них пожалей себя, не то изведешься совсем. Да и не готовь так много: козак с битвы возвращается или мертвый, или живой.

— Верно, верно, гетмане! — подхватили оживленно козаки. — Або пан, або пропав!

Наконец Богдан возвратился к своей палатке, усталый, но еще более уверенный и бодрый. Бросив поводья на руки джуре, он вошел в свою палатку.

«Да, войско настроено отважно и единодушно, в этом нет сомнения. Но Ярема? Его имя нагоняет страх на поспольство, а поспольства много в войске. Вот теперь бы его захватить!..»

Богдан нахмурился и принялся шагать по палатке, обдумывая и взвешивая свой тайный план.

Но вот входная пола заколебалась и в палатку вошла Ганна.

— Я помешала вам, дядьку? — остановилась она нерешительно, заметивши сосредоточенное выражение лица гетмана.

— Нет, нет, дытыно моя! — протянул ей приветливо руки Богдан. — Присядь здесь, с тобой я отдыхаю от этих тревожных дум.

— О чем же тревожиться, дядьку? Победа будет наша.

— Кто знает, дитя мое, кто знает! — произнес задумчиво Богдан. — Все надо обдумать; хорошее встретить всегда сумеем, а злое может застать врасплох. Там вся Польша...

— А здесь вся Украйна.

— Так, так... Но кто переможет? Вот вопрос.

— Тот, на чьей стороне будет гетман Хмельницкий.

— Дитя мое, — улыбнулся Богдан, — ты не умеешь льстить. Ты веришь так в меня?

— Не я одна! — ответила воодушевленно Ганна. — Все войско. Сам бог, гетмане, с тобою! Где ты, там победа и успех...

— Ох, любая моя! — взял ее за руку Богдан. — Когда бы ты знала, сколько бодрости и веры вливаешь ты в мою душу! Но вот что я хотел сказать тебе: завтра или послезавтра начнется битва, — победа или поражение, — но всякий в войске подвергает свою жизнь страшным случайностям, и я хотел тебя просить укрыться в Пилявский замок; я дам с тобою козаков...

Но Богдан не докончил фразы. Ганна сильным движением вырвала свою руку из его руки и, поднявшись с канапы, произнесла гордо:

— Нет, гетмане! Ты этого не сделаешь. Ты рассылал свои универсалы по всей Украйне и призывал всех, кто может, постоять за свою отчизну, волю и веру, — народ пришел, а с ним пришла и я. Мы принесли свою жизнь за отчизну, и ты не смеешь отталкивать никого из нас!.. Но, может, ты боишься, что я устрашусь лядских войск и нагоню страх на козаков? Так помни, гетмане, что брат мой никогда не отступал с поля битвы, а я — его сестра!

Слова, произнесенные Ганной, дышали такою гордостью и отвагой, что Богдан залюбовался девушкой. Несколько минут взгляд его с любовью покоился на ее вспыхнувшем от обиды лице.

— Нет, Ганно! — произнес он наконец с чувством. — Останься со мною. Останься со мною, — повторил он еще тише, овладевая ее рукою и усаживая ее подле себя.

Рука Ганны сильно задрожала в руке гетмана, голова ее склонилась на грудь.

С минуту Богдан смотрел молча, но с глубоким чувством на склоненную голову девушки.

— Останься, Ганно, — повторил он еще раз, — ты одна можешь защитить меня от всех демонов, терзающих мой дух.

— О дядьку, если бы вся жизнь моя понадобилась для этого, я не задумалась бы ни на один миг!

Слова вырвались у Ганны слишком горячо; от волнения, охватившего ее, густая краска залила ей лицо.

— Спасибо, спасибо, дытыно, — произнес тихо Богдан, сжимая ее руку, и вдруг умолкнул. Какая-то задумчивость легла на его черты. Он держал руку Ганны в своей руке, но видно было, что мысли его были далеко отсюда. Ганна молчала, затаив дыхание. Вдруг гетман быстро повернулся к ней и произнес каким-то угрюмым тоном, не подымая глаз:

— А Морозенка все еще нет...

Ганна вздрогнула и устремила на Богдана полные испуга глаза.

XLVII

Казалось, Богдан понял беспокойный взгляд Ганны.

— Нет, нет, не бойся, Ганно! — произнес он поспешно. — Теперь ни слова, ни звука... Но потом, потом, когда он привезет их, о, отомстить за все!

Богдан стиснул зубы и замолчал. Лицо Ганны омрачилось.

— Зачем мстить, дядьку? — произнесла она тихо. — Они не стоят вашей мести. Оставьте их, забудьте.

— Забыть? — повторил за ней хриплым голосом гетман и, приблизивши к Ганне свое лицо, впился в нее на мгновенье своими потемневшими от злобы и страсти глазами. — О нет! Нет! Нет! — вскрикнул он с злобною усмешкой и, вставши с места, зашагал по палатке. Видно было, что одно слово Ганны вызвало целую бурю в душе гетмана. Грустным взглядом следила за ним Ганна. Наконец Богдану удалось покорить вспыхнувшее в его душе волненье.

— Но не будем говорить об этом, Ганно, — произнес он, останавливаясь перед девушкой, — до времени все умерлоздесь... а потом каждый получит, Ганно, по делам своим.

Ганна хотела было что-то ответить, но в это время за стенами палатки раздались громкие, радостные возгласы, шум, удары в бубны и звонкие приветствия.

— Что это, уж не загоны ли? — успел только произнести Богдан, как вход распахнулся и в палатку вошли поспешно Богун, Нечай, Чарнота, Ганджа и поп Иван, сопровождаемые другими полковниками и старшинами.

— Ясновельможному гетману челом до земли! — приветствовали громко Богдана полковники.

— Друзи, орлята мои! — воскликнул радостно Богдан, подаваясь им навстречу.

— Богуне, сокол мой! Нечаю, брате! Чарнота, Ганджа, отец Иван! Спасибо, друзи, прибыли вовремя! — повторял он радостно, заключая то одного, то другого в свои объятия.

Несколько минут в палатке слышались только крепкие поцелуи да радостные приветствия.

— Торопились, батьку, да вот принесли братам еще немного славы, — ответил Богун, когда шум приветствий немного утихнул, и, вдруг обернувшись, заметил стоявшую среди старшин Ганну. — Как, Ганно, ты здесь в такую пору?! — вскрикнул он с изумлением, не веря своим глазам.