Мой галантный враг - Рексанна Бекнел

Рокк потер подбородок, задумчиво глядя на Корбетта и явно соразмеряя их силы.

— В трезвом состоянии… да, ты мог бы это сделать… хотя и не очень легко. Но сейчас?.. — он откинулся на спинку кресла. — Не думаю. Ты так пьян, что тебе и с женщиной не справиться. Как же ты можешь рассчитывать, что выстоишь против рыцаря?

Несколько мгновений казалось, что Корбетт вот-вот набросится на друга, так он вознегодовал от этой оскорбительной оценки. Но тут напомнил о своем присутствии Томас.

— Вы не должны сомневаться в леди Лиллиане, — осмелился он произнести тихим дрожащим голосом.

Корбетт метнул на старика яростный взгляд.

— Что ж, прикажешь поверить тебе на слово, — фыркнул он. — Если хозяйка вероломна, почему бы и слуге не быть таким же?

— Вы не видите того, что у вас лежит перед самым носом, — хмуро проворчал Томас.

— Пошел вон, старик! — зарычал Корбетт.

Схватив свою кружку, он едва ли не с отчаянием сделал последний глоток, потом поднялся, уперся в стол обеими руками и вызывающе наклонился к Рокку.

— То, что происходит между мной и Лилли, тебя не касается. И всех остальных — тоже.

На удивление твердо встав на ноги — если учесть, сколько эля он только что влил в себя, — Корбетт повернулся и направился к лестнице, которая вела в господскую опочивальню.

— А что будет с Уильямом? — окликнул его Рокк.

Корбетт медленно повернулся. Его злобная ожесточенность исчезла, сменившись угрюмым и угрожающим спокойствием. Он мрачно улыбнулся.

— Уильяма выпустят утром… как можно раньше.

Он холодно рассмеялся, увидев ошарашенное лицо Рокка, и добавил:

— Я позволю моей прелестной женщине подбить меня на такое решение.

— Но я ведь говорил тебе, она ни слова не сказала в его защиту. Почему же ты думаешь, что она будет просить об этом теперь?

Корбетт ответил не сразу. Сначала он словно прислушивался к самому себе и только потом продолжил, медленнее выговаривая слова:

— Возможно, она действительно верная жена. — Затем он стряхнул с себя эту странную задумчивость. — Но, верна она или нет, Уильям будет думать, что она вертит мною как хочет. Он будет думать, что из-за нее я совсем потерял голову и делаю все, лишь бы угодить ей. — Он рассмеялся зловещим, мрачным смехом. — Очень вероятно, что он с утроенным рвением попытается втереться к ней в доверие во время Рождественских празднеств.

Не тратя больше слов, с таким видом, как будто он теперь вполне удовлетворен ходом событий, поскольку все идет по его плану, он зашагал вверх по лестнице.

Оставшись один в парадной зале, Рокк задумчиво допил свою кружку эля. Но когда он тоже поднялся из-за стола, он лукаво подмигнул самому себе:

— Так-так, Уильям будет думать, что она вертит тобой как хочет. И все так будут думать. — Он засмеялся. — И только ты, мой добрый лорд Оррикский, не видишь самой сути вещей.

Лиллиана, скорчившись, сидела на сундуке и вглядывалась в темные поля. Она выкрикнула все бранные слова, какие знала, и выплакала все слезы, какие у нее были, снова и снова осыпая бранью Корбетта в течение всех долгих часов, с того момента, как ее взяли под стражу. Заточена в собственной спальне! В собственном доме! В бессильной ярости она вынашивала самые страшные планы; она собиралась обвинять его, и угрожать ему, и… и запустить в него самым тяжелым подсвечником, когда он наконец явится. Она никогда не простит ему, если он отошлет Элизу. Никогда не простит!

Его ревность к Уильяму могла вспыхнуть из-за любого пустяка. Конечно, Уильям немало постарался, чтобы возникло это дурацкое недоразумение и чтобы подозрения Корбетта только укрепились, и даже трудно было понять, кто из двух мужчин сильнее разозлен. Но если Корбетт изгонит и Элизу вместе с Уильямом…

При этой мысли Лиллиана уронила лицо на колени, не в силах удержать слезы, которые снова набежали на глаза. Она была в полнейшем изнеможении из-за пережитых потрясений, да еще из-за своего общего недомогания — и чувствовала, что силы просто покидают ее.

Она не собиралась засыпать здесь, закутавшись в одеяло и привалившись к каменным оконным ограждениям. Она намеревалась накинуться на Корбетта, как самая сварливая из всех сварливых женщин; он должен был прочувствовать и ее крутой нрав, и силу ее воли.

Но все вышло не так.

Когда он с самым воинственным видом вошел в комнату, он обнаружил ее на сундуке, сморенную сном. Тень от густых ресниц падала на розовые щеки Лиллианы, а прекрасные каштановые пряди разметались у нее по плечам.

Корбетту не под силу оказалось сохранить на лице суровое выражение, когда он стоял и смотрел на свою — такую беззащитную — жену. Он долго стоял в дверном проеме, наблюдая, как играют на ней отблески пламени; стоял и не мог пошевелиться. Когда он наконец шагнул к ней поближе, вид у него был такой, как будто он делает это почти что против воли, но не может противостоять могучему притяжению, которое манило его к ней. Он подошел и молча стоял подле нее.

Лиллиана едва ли осознала мягкое прикосновение к своей щеке. Ее смятенные чувства были слишком затуманены накатившей сонливостью. И все-таки, когда широкая ладонь нежно скользнула по ее волосам, она шевельнулась, и едва заметная улыбка заиграла в уголках ее губ. Во сне ей виделись птицы: совы и соколы, и коршуны тоже. И еще их жертвы, бессильные против стремительных бросков хищников. Потом она каким-то образом сама превратилась в такую птицу-жертву, охваченную ужасом и пытающуюся улететь из-под разящего удара жестоких когтей. А теперь эта знакомая, зовущая ласка.

Во сне ее подняли сильные руки, и она улыбнулась, зная теперь, что охотник — это Корбетт и что она рада оказаться его добычей. Но в этот миг ей показалось, что с охотником происходят какие-то превращения, и образ ее сероглазого супруга уступил место совсем другому образу. Вместо рассеченного лба — гладкий. Вместо черных, как вороново крыло, волос — светлые. И когда перед ней замаячил неясный облик Уильяма, она содрогнулась от непонятного смятения.

— Уильям?.. — Имя слетело с ее дрожащих уст, и слезы разочарования подступили к глазам.

Лиллиана почувствовала, что ее уже не касаются руки охотника. Она проснулась с острым ощущением потери, мысли у нее мешались, а тело отяжелело и затекло. Ей послышались шаги. Но когда она стряхнула паутину сна и неловко поднялась, она обнаружила, что теперь она — не на сундуке у окна, а у себя в постели, но тем не менее в спальне никого нет кроме нее. Еще несколько мгновений она пребывала в растерянности. Но потом память вернулась к ней, и все убийственные подробности прошедших часов вновь затопили ее.