Долгое дело - Станислав Родионов

Вера влетела в переднюю, разметав полы халатика из веселого штапеля.

Калязина взяла лист бумаги, достала японскую авторучку и красиво написала: "Раиса! Могут подслушать, поэтому не звоню, как и договорились. Жду тебя по адресу: Красный переулок, дом три, квартира восемнадцать. Камешек у меня при себе, так что можешь захватить деньги. Если до трех не приедешь, то уйду и камень уплывет по другому направлению. А.С". Калязина сложила записку вчетверо, вытащила из широкого кармана безмарочный конверт, тонкие перчатки и беленький пакетик. Надев перчатки, она извлекла из этого пакетика листик ярко-красной бумаги, похожей на копировальную, покрытый несмываемой краской. Записка была тщательно завернута в эту бумагу, вложена в конверт и заклеена. Спрятав перчатки, Аделаида Сергеевна надписала: "Улица Тополиная, дом 16, квартира 31. Раисе Фортепьянцевой".

– Вот, милочка. – Она протянула конверт подскочившей ассистентке. – В квартиру не поднимайся, опусти в почтовый ящик и сразу обратно. Я подожду здесь. Возьми такси, лаборатория оплатит.

После каждого слова Вера заведенно кивала. Она не только была уже в брючном костюме и в изящной палевой накидке, но успела подкраситься и надеть свои вульгарные серьги. Ее лицо, свеженькое после дневного сна, было так простодушно, что у Калязиной мелькнула расслабленная мысль о ненужности затеянного. Но она умела давить расслабленные мысли.

– Поспешай, милочка.

Вера ответила лишь быстрым стуком каблуков. Аделаида Сергеевна осталась одна в квартире.

Она скинула туфли, гулко вздохнула и вытянула ноги, шевеля пальцами в простом чулке. Теперь нужно ждать – двойная проверка началась. Да нет, тройная: ассистентки, ее квартиры и хвоста.

И все-таки не зря ли? Проверки никогда не бывают лишними. Она должна верить этой Вере, как себе. До трех тут будет милиция, если ее ассистентку перекупил уголовный розыск. И милиция будет тут, если следят за ними и записку перехватят в пути. Тогда она посмеется над этими оперативниками: тогда она напишет высокохудожественную жалобу о том, чего стоит наша милиция, которая ловится, как рыбешка на муху. Бедная Рая Фортепьянцева, вся из себя, – ее потаскают.

Калязина сунула ноги в туфли, поднялась и пошла по комнате – от входа, вдоль стены, как при обыске; пошла тихо и медленно, ни к чему не прикасаясь руками...

Тахта, узкая, как селедка... Не из гарнитура, рублей на семьдесят. Стоит давненько, выцвела. Возле нее на полушкура. Вернее, шкурка. Что за зверь? Заяц, что ли? А тахта лишь для одной. Странно...

Секретер с книжными полками. Ну конечно, "Три мушкетера" и Мопассан. Журналы мод, как говорится, всех времен и народов. Матрешечки, коробочки, куколки, сувенирчики... Большая фотография – портрет молодого нагловатого мужчины со вздорными усиками. Видать, тот муж, который объелся груш.

Что-то вроде туалетного столика. Склянка на склянке. Крем на ромашке, крем на женьшене. Духи, господи, что за духи. Чуть получше тройного одеколона. Вот, кажется, польские – эти терпимы. А помада? Этой помадой не краситься, а писать на заборах неприличные слова... Да, не "Черный перламутр". А лак? Им пол красить. Нет, Веруша, с такой косметикой космонавта тебе не подцепить.

Проигрыватель. Конечно, не стереофонический. Конечно, заезжен, как лифт. Поставлена пластинка. Бостоны и чарльстоны. А рядом лежит... Ого, классика. Неужели слушает? Ну, да она чувствительная. Сибелиус. Теперь каждый Сибелиус, каждый к себе тянет.

Платяной тоненький шкафчик. Если она хорошо знает бабскую психологию, то паспорт там, под бельем...

Калязина распахнула узкие створки и пошарила в одном из отделений. Затем сунула руку под другую пачку чистого белья. Под третью... Полиэтиленовый мешочек с паспортом и деньгами был в наволочках, лежавших стопкой, как свернутые блины. Деньги она даже не сосчитала. Ее интересовал паспорт. Все верно: Акимова Вера Даниловна. Профсоюзный билет, диплом... Калязина закрыла шкаф – проверка номер один закончилась. Она взяла какой-то журнальчик, села на тахту и опять скинула туфли. Но теперь они скинулись свободнее, сняв не только усталость, но и какое-то напряжение тела. Теперь можно и подремать. Неужели при таком интерьере Вера надеется подцепить дельного мужа? Теперь можно и подремать...

Ключ, заходивший в замке, ее не шелохнул – только пропала сонная одурь и та легкость, которая прилила после опавших с ног туфель. Дверь открылась. Калязина слушала – одна пара каблучков, ее... Пока, еще четверть третьего.

– Аделаида Сергеевна, отвезла.

– Ну и слава богу. Теперь можно и кофейку.

Вера захлопотала, стараясь угодить начальнице. Кофе сварила крепкий и огненный. Подала сливки, настоящие, натуральные, привезенные ей из совхоза. Неначатая, сбереженная коробка грильяжа. И тарелочка коржиков, выпеченных своими руками.

– Со сливками? – спросила Вера.

– Лучше с ликером.

– У меня нет...

– Тогда с ромом.

– Тоже нет.

– А какое вино есть?

– Никакого...

– Милочка, на дворе космический век.

Расстроенная Вера не знала, что и делать.

– Я схожу в магазин.

– О, плохой тон. Будем пить черный.

– Черный – так черный.

– Милочка, что у тебя за лак? – Калязина поймала взглядом ее ногти.

– Обычный, – обрадовалась Вера перемене темы и протянула руку.

Аделаида Сергеевна осмотрела ее пальцы – на краску не было и намека. Но до трех оставалось еще полчаса.

– У вас что-нибудь случилось? – неуверенно спросила Вера.

– А заметно?

– Вы какая-то... серьезная.

– Высшая серьезность, милочка, заключается в том, чтобы воспринимать все с усмешкой.

Вера притихла, сбитая со своего вопроса. Ответить подобным афоризмом она не могла, а простые слова, вроде "кушайте печенье", стесненно не шли. Но Аделаида Сергеевна вдруг спросила:

– Веруша, как ты ко мне относишься?

– Такой вопрос...

– Понимаю, что искренний ответ на него получить трудно, но я спрашиваю не из праздности.

– Очень хорошо отношусь...

– Еще бы, я твой шеф, – усмехнулась Калязина.

– Бывает, что и шефов не любят.

– Редко. Интерес друг к другу, милочка, определяется социальным положением людей. Кто выше, тот и лучше. Для подчиненного начальник всегда интересен, а для начальника подчиненный почти никогда не интересен.

– Значит, я вам не интересна? – решилась Вера на вопрос.

– Милочка, тогда бы я не пришла.

– А я вас уважаю больше всех.

– Больше всех, Веруша, уважать надо только себя.

Калязина польщенно улыбнулась.

Иметь последователен, учеников, школу – не мечта ли?

– А как ты, милочка, относишься к органам внутренних дел?

– К милиции? Никак. Хотя... – замялась Вера.

– Что "хотя"?

– Она жизнь мою испортила.

– Каким образом?

Вера украдкой глянула на фотографию молодого человека с напыщенными усиками.

– Я Вам не сказала... Муженек мой сидел.

– И за что?

– Он был директором склада. Приехала однажды ревизия, а у него в бочках вместо подсолнечного масла вода. В мешках вместо сахарного песка речной. Посадили, ну а потом он ко мне и не вернулся...

– Вот, милочка, и мне милиция жизнь портит.

– Я об этом читала в газетах, но так и не поняла, за что.

– За что? – воодушевленно удивилась Калязина, доставая сигареты. – За что...

День светлел – он то светлел, то темнел. Сейчас вот светлел. Осеннее солнце прощупывало космы тумана неуверенными лучами. Без четверти три, а день посветлел. Туман, как дым, испуганно поднимался к небу. Возможно, что через пятнадцать минут у нее появится ассистентка не только для сверхчувственных опытов. Как только пробьет три и весь туман уйдет в небо.

– Веруша, нужно жить так, как считаешь нужным.

– А я ничего не считаю...

– Тридцать два года. А пришло к тебе то, что должно прийти к женщине в тридцать два?

– Я и не знаю, что должно прийти к женщине в тридцать два. Замужество?

– Есть у тебя украшения, натуральные, разные, каждый день новые? Есть у тебя одежда, не синтетическая, не копеечная, а шелковая, цигейковая, норковая? Есть у тебя просторная квартира с заказной мебелью от "Интуриста" и телефоном в ванной? Деньги, есть у тебя деньги, не зарплатные, не рублевочки с троечками, а свободные, несчитанные? А есть ли у тебя друг с сильными и нетерпеливыми руками? И в конце концов, есть ли у тебя напитки, вселяющие любовь, радость и фантазию? Я имею в виду ликер, ром и коньяк...

– Такую жизнь я видела только в кино.

– А все, милочка, должно приходить в свое время. Мужчина и деньги в пятьдесят лет нужны? Да. Но это совсем не то, что мужчина и деньги в двадцать – тридцать.

– Ко мне все опаздывает или вовсе не приходит. Телефон и тот звонит, когда я уже звонка и не жду.