Долгое дело - Станислав Родионов

Так и вижу рябининскую улыбочку, который тут бы мне добавил: "Но подл".

Антимонин не любил уголовных дел, требующих оперативности, а говоря проще, спешки, разъездов и той суматохи, которая пыльным столбом крутится вокруг так называемых актуальных дел. Его привлекали дела солидные, долгие, многотомные, с отсрочками, со множеством экспертиз, – дела, которые звались "хозяйственными". У него и теперь было подобное дело – вот подшил пятый том. И вдруг вчерашний звонок начальника следственного отдела. Включиться в проверку заявления о взятке. Кто-то говорил, что Рябинин с закидонами. Кто-то говорил, что толковый. Кто-то говорил, что зануда. А кто-то, вроде бы Беспалов, говорил, что из Рябинина вышел бы хороший старший следователь. Впрочем, ему начхать: доложит заместителю прокурора города и спихнет кому-то из коллег.

В дверь постучали.

– Не принимаю! – крикнул Антимонин.

Свои не стучат, никого не вызывал, а для посторонних нет времени. Но все-таки вошли, тихо и пугливо, как входят кошки, неуверенные в реакции хозяина. Маленькая женщина в мягкой шерстяной кофточке. Таких женщин Антимонин определял за версту. Жалобщица, хлопочет за мужа.

– Вам кого? – спросил Антимонин тем отстраняющим тоном, который не оставляет никакой надежды на разговор.

– Старшего следователя Антимонина...

– Да, я.

– Хочу узнать о муже...

– В приемную, гражданка, в приемную.

Антимонин не любил людей, которые шли жаловаться, считая их сутягами и склочниками.

– Вчера вы были вежливее...

– Вчера?

– Да, у меня на квартире.

Антимонин блеснул очками в модной почти квадратной оправе – он слегка откидывал голову, отчего стекла иногда сверкали коротким лучом. Перед ним стояла невзрачная девушка в какой-то странной, дрожащей позе. Он ее видит впервые. Шантажистка? Это любопытно.

– Так вы утверждаете, что вчера я был у вас? – улыбнулся Антимонин, показывая золотые зубы.

– Я жена Рябинина.

– О, извините, не узнал.

Боже, да он ее дома и не видел. Что в нем блестит? Он же не в мундире. Нужно было дождаться Вадима. Боже, с чего начинать, что говорить, чтобы не сделать Сергею хуже? Этот блесткий человек вчера писал протокол и считал деньги...

– Да вы садитесь. Чем могу служить?

– Я хочу сделать официальное заявление.

– Пожалуйста, слушаю вас.

Старший следователь пошевелил пальцами бумаги, как бы показывая, что они под руками и дело за ее официальным заявлением.

– Деньги в книгу спрятала я.

– Зачем? – спросил Антимонин заигравшим голосом и как-то расправил плечи, словно за спиной у него были крылья, которые сейчас ему понадобятся.

– Копила на телевизор.

– У вас до сих пор нет телевизора?

– Сергей был против.

– Почему?

– Считает телевизор лишь информатором.

– И хорошо.

– Он считает, что телевидение не трогает сердца, а потому и не развивает личность.

– Оригинально. Но ведь информация – это развитие.

– Сергей говорит, что обилие информации вредит творчеству.

– Оригинально, – заключил Антимонин, разглядывая ее, словно всю эту теорию придумала она.

Лида вдруг увидела в лице следователя то незримое осуждение, которое замечаешь бог весть по каким приметам. Что же она делает? Ей хотелось, чтобы он оценил самобытность взглядов Сергея и стал думать о нем лучше. Но вышло наоборот. Не зная этого человека, она пришла открыто, а тут надо хитрить...

– Почему ж Рябинин на допросе не сказал, что деньги для телевизора?

– Он не знал.

– Муж – и не знал?

– Я хотела потихоньку купить и поставить. Он бы смирился.

– И долго копили?

– Месяца три откладывала.

– Кто-нибудь знал?

– Нет, никто.

– Тогда чем объяснить, что заявивший о взятке знал номера купюр?

– Да?

Вот как они ловят... Наверное, так ловил и Сергей. Больше он не будет. После этой истории он сразу же уйдет с работы, уйдет от преступников и от такого вот своего коллеги, к которому нельзя прийти с открытой душой. Она встанет перед Сергеем на колени и будет стоять до тех пор, пока он не напишет при ней заявление об уходе. Пусть работает библиотекарем – он любит книжки. Пусть вернется в геологию, к Гостинщикову техником.

– Я сказала не так.

– Ну, скажите так.

– Деньги я одолжила у разных людей, и номера мог кто-нибудь подсмотреть.

– Назовите этих людей, – попросил Антимонин и сделал бездельное движение рукой якобы за бумагой, чтобы записать фамилии.

– Да?

Некрасивая жена у Рябинина, немодная. В каком-то платочке, в какой-то бабушкиной кофте. Глаза кошачьи, иногда вроде бы зеленеют. Скуластенькая. Ведет себя странно: не то рассерженно, не то обиженно. Ей бы просить, ей бы заплакать. А она врет и не краснеет.

Лида даже не краснела. Боже, что говорить дальше? Да в надо ли – он не поверит, что бы она ни сказала. Не солнечный день, а его одолевает блеск, который прыгает с очков на рот, на золотые зубы. Она даже не краснеет. Умирающий не краснеет – он кричит.

– Я сказала не так...

– Скажите так.

– Я нашла эти деньги на улице и спрятала в книгу.

– Где, когда?

– Позавчера, на улице... Суворова, у сберкассы... лежат пачечкой на асфальте...

– А прохожие?

– Идут и не видят. Я и подняла.

– Кому-нибудь говорили про находку?

– Никому.

– Как же об этом узнал заявитель?

– Могли мне нарочно подкинуть, чтобы потом заявить...

– Допустим. А как же подкинувший узнал, что вы их положите в четвертый том сочинений Тургенева?

– Да?

– Товарищ Рябинина, вы же не умеете врать.

– Нет, умею!

– О, да вы и наивны.

– Разве это плохо? – вызывающе спросила Лида, уже не зная, что говорить я что дальше делать.

– Наивность хороша только в сочетании с юностью.

– Или с мудростью.

– Наивность у взрослого человека – это глупость.

– По-моему, все хорошие люди очень наивны...

– В чем вы хотите меня убедить?

Он почему-то рассердился. Когда она говорила неправду, следователь лишь поигрывал блеском очков и терпеливо слушал. Неужели он думает, что она его поучает? Боже упаси. Ей ли до споров...

– Сергей попал в эту историю по своей наивности.

– "Наивный следователь" звучит, как, скажем, "застенчивый боксер". И как можно брать взятки по наивности?

– Да не брал он!

– Мог потихоньку от вас...

– Я жена.

– И жены не все знают.

– Это не жены, а сожительницы.

Хорош треп, но его пора кончать. Не смогла сочинить версию подостовернее, которая пригодилась бы Рябинину. Скажем, тому же адвокату. Не могла поискать кривых и солидных путей с выходом, скажем, на того же заместителя прокурора города. Впрочем, если ее приодеть, она бы гляделась. Сколько же ей лет?

– Неужели вы Сергея... не чувствуете? – тихо спросила Лида, отбросив все хитрости и уловки.

Антимонин неожиданно рассмеялся, отчего блеска на его лице прибавилось.

– Чувства я берегу для свиданий...

– Но как же можно узнать, не почувствовав?

– А чего я в вашем муже не почувствовал? – спросил он, снова оживая плечами, пока еще бескрылыми.

Ему вдруг пришла дальняя мысль: докладывая заместителю прокурора города, он доложит и об этом визите. Жена Рябинина выдвинула три версии появления денег, что говорит о желании запутать следствие. Надо бы ее слова запротоколировать.

Лида увидела, как вежливая скука Антимонина растворилась во внезапном интересе. Все-таки она на правильном пути – нужно рассказать о Сергее подробнее. Что они знают тут друг о друге? Да ничего. Рассказать что-нибудь такое, что говорит о душе. Но чтобы он понял. О душе и о работе. Но что же, господи?..

– Вы знаете, Сергей кого-нибудь арестует и расстроится.

– Из-за преступника?

– Он докажет вину человека, а потом ходит и переживает.

– Ничего не понял. В этом и заключается наша работа – доказать вину преступника.

– Я сегодня говорю бессвязно... Вернее, он не испытывает радости, когда докажет эту вину.

– Почему же?

– Говорит, если бы вину не доказал, то одним честным человеком стало бы больше.

Но Антимонин почти не слушал, рассматривая ее руки, ее пальцы. Тонкие, длинные, затвердевшие от моек и чисток. Эти пальцы жили своей, дикой и странной жизнью. Собранные в две горстки, они мелко ходили по коленям, словно посыпали их солью. Сама она не замечала ни этих горсток, ни его нацеленных очков.

Лида поняла, что ее не слушают. Так уже было, когда она рассказывала о взглядах Сергея на телевидение. Нет, она не на том пути: стоит ей тронуть Сережину мысль, как Антимонин скучнеет или раздражается. О чем же говорить? Ах, как пишут в характеристиках...

– Он не пьет и не курит. Даже кофе не пьет.