Монахиня секс-культа. Моя жизнь в секте «Дети Бога» и побег из нее - Фейт Джонс

к близким отношениям, а затем реагируя на осознание того факта, что меня используют в своих интересах, я закрываю свое сердце, пока не становлюсь даже более бессердечной, чем находящийся рядом человек.

Я должна исцелить свои раны.

Для начала в моем арсенале уже есть три полезных инструмента. Во-первых, понимание того факта, что на помощь никто не придет. Неважно, что со мной сделали в прошлом, я единственная, кто может разобраться с этим сейчас. Только я несу ответственность за свое счастье, успех и исцеление.

Во-вторых, убежденность в том, что травма не обязательно должна остаться со мной навсегда. Исцеление возможно, и я собираюсь выяснить, как к этому прийти. Я верю, что мы живем не для того, чтобы страдать. Жизнь нам дана для того, чтобы развиваться — найти способ исцелиться и быть счастливыми и цельными, несмотря на боль, с которой мы сталкиваемся.

В-третьих, это осознание того, что я не беспомощна; я всегда могу действовать. Надо изменить свое отношение к происходящему, сосредоточив свое внимание на чем‑то хорошем.

Вооруженная этим, я встаю на путь исцеления. Понимаю, что, скорее всего, он будет непростым и долгим, но сделать это необходимо.

Моим родителям потребовалось больше десяти лет, чтобы признать свою неправоту и извиниться передо мной за то насилие, которому я подвергалась в Семье. Оказывается, они всегда приходили в ужас от любых обвинений СМИ в адрес Семьи в жестоком обращении с детьми. И они считали себя любящими, богобоязненными родителями, делающими все, что в их силах, чтобы воспитать благочестивых детей.

Сейчас папа извиняется передо мной и другими старшими детьми за жестокие побои и наказания, которые мы получали в детстве. Кто‑то из нас его прощает, а кто‑то нет.

Его так воспитывали, и он до сих пор во многом от этого страдает. Отец никогда не учился в средней школе, нигде постоянно не работал и не может разорвать замкнутый круг психологии бедности. Они с Марией, прожив вместе шесть лет, развелись, так что теперь он — пожилой человек без постоянного источника доходов, живет с четырьмя маленькими детьми в автофургоне. Но он по-прежнему свято верит в то, что Бог никогда не оставит его и не лишит Своей милости. Он все так же крепко держится за Библию и Иисуса, но уже с более традиционных позиций. Можно сказать, что у его младших детей более мягкий и любящий отец, чем тот, с которым выросли мы.

Маме тоже потребовалось время, чтобы проанализировать свою жизнь и понять, что ее давно лелеемые убеждения были ошибочными и вредными для ее детей. Смерть Давидито встряхнула ее и помогла переосмыслить ситуацию.

Ей тоже было непросто найти слова, чтобы извиниться передо мной и моими братьями и сестрами. «Я очень сожалею о том, что с вами случилось. Мне горько думать о том, что происходило в Семье. Теперь я вижу, что многое из этого было действительно неправильным», — говорит она.

Несмотря ни на что, я восхищаюсь ею за то, что она смогла создать для себя новую жизнь после того, как в свои пятьдесят покинула Семью. На это решаются очень немногие из старшего поколения и уж тем более мало кто отважился получить образование в этом возрасте. Она поступила в университет, получила степень магистра и теперь работает редактором.

Когда она решилась уйти от папы и Семьи к Ивану, ее мать сказала ей: «После того как я развелась с твоим отцом, каждый раз, когда я бралась за что‑то новое и достигала своей цели, это давало мне силы сделать следующий шаг. То же самое будет и с тобой».

Слова моей бабушки оказались справедливыми для нас обеих.

Моя мама умна, любит учиться и приветствует перемены. Она с энтузиазмом относится к жизни, новым знаниям и новым вызовам, не оглядываясь на возраст. Эта открытость к обучению позволила нам в последние несколько лет развиваться вместе. Я делюсь с ней психотерапевтическими методами, которые помогли мне, и она использует их для собственного исцеления. Мы ведем честные разговоры о том, что произошло в Семье, и о наших новых перспективах. Так что никогда не бывает слишком поздно.

А тем временем Семья постепенно рассыпалась. В 2010 году Мама Мария отменила обязательное совместное проживание, фактически распустив Семейные Дома. В течение сорока лет «детей Бога» призывали не думать о будущем, а «быть как цветы и птицы, которые не сеют и не жнут», не откладывать деньги — ведь Бог будет всегда заботиться о них. Многие бывшие члены Семьи, которым уже за семьдесят, вынуждены жить на скудные пособия по социальному обеспечению в жилых автофургонах. Немногим лучше смогли приспособиться к жизни в Системе молодые люди, рожденные в Семье, — кто‑то смог получить образование, найти работу. Но многие продолжают бороться с чувством неполноценности, вызванным отсутствием образования.

С годами все больше моих братьев и сестер вместе со своими семьями оседают в Техасе. Большинство из них не решается покинуть Семью, хотя формально ее уже нет. Они до сих пор придерживаются убеждений и правил Семьи, в то время как другие вернулись к более традиционным церковным верованиям и смеются над радикальными доктринами Семьи. Лишь немногие встали на самый трудный путь критического мышления, вооружившись готовностью признать, что все, во что они верят, может оказаться ложью.

Однажды я поймала себя на мысли, что начала свою жизнь как старушка. У меня украли детство и юность, и к семнадцати годам мне казалось, что я знаю все и обо всем. Но, по словам Альберта Эйнштейна, «чем больше я узнаю, тем больше понимаю, как многого я не знаю». После ухода из Семьи мир предстал передо мной как огромный парк развлечений, наполненный неограниченными знаниями и опытом. Обладая бесконечными возможностями, я с каждым днем становлюсь моложе.

И хотя я до сих пор разгребаю последствия своего пребывания в Семье, я искренне благодарна за все, через что мне довелось пройти. Без этого опыта я не достигла бы того, что имею сейчас.

Все обернулось мне во благо, но далеко не автоматически. Мне пришлось принять сознательное решение обратить произошедшее в свою пользу и, проработав собственные травмы, обрести личную силу.

Эпилог

Я владею собой

Я твердо ставлю обе ноги в туфлях на высоком каблуке на ступеньку, ведущую на сцену TED [48], и замираю, чтобы сделать глубокий расслабляющий вдох. «Ты можешь это сделать», — тихо повторяет мое сорокаоднолетнее «я». Но одновременно в моей голове звучит испуганный детский голосок:

Не делай этого!