Знак Дракона (сборник) - Сергей Казменко

— По каким каналам? — спросил я.

— По общим.

Вот так история! Неужели я настолько потерял чутьё, что не способен уловить того, что оказалось под силу автоматике общих каналов? Тогда не зря, значит, Зигмунд не допустит меня к серьёзным делам. Хотя, сказать по правде, мы с ним сейчас в неравных условиях — ведь секретные файлы отдела мне недоступны.

— Мне надо прибыть в отдел, шеф. Сказать пока что-то определённое я не могу — мало информации.

— Не спеши. Этим уже занимаются.

— Кто?

— Группа Дьереши.

Я чуть язык не прикусил. Дело тянуло на десятку, если через полчаса после получения документа над ним работали лучшие инфоры Академии, чьё время было расписано на месяцы, если не на годы вперёд. Правда, наш отдел имел право вклиниваться в расписание в любой момент, но этого не случалось со времени событий на Джильберте. И тут я вдруг понял, что же привлекло моё внимание на двенадцатой странице.

— Шеф, эти накладки со снабжением… На Джильберте была та же история, вы помните? Похожее нарушение комплектации — там, судя по реконструкции, это послужило одной из причин катастрофы.

Зигмунд на пару секунд задумался. Опустил глаза, прочитал нужное место. Потом сказал:

— Что ж, возможно. Всё?

— Пожалуй, пока всё. Хотя… Кабенг — это ведь в секторе Дзета-А?

— Да. Я тебя понял. Но это — работа инфоров. Мне важна была твоя реакция — ведь ты работал на Джильберте. Я в тебе не ошибся. Это похвально.

Похвала от Зигмунда — большая редкость. Я давно её не удостаивался.

— А почему вы, шеф, связали этот документ с Джильбертой?

— Потому что его автор, некто Панкерт, значится в списках погибших там.

— Призрак?

Я сразу понял, что сморозил глупость. Призраки не пишут документов. Призраки только появляются в документах. Я ждал, что Зигмунд окатит меня презрением, но он неожиданно сказал:

— Похоже, что да. Во всяком случае, его прибытие не Землю не зарегистрировано. Он вообще нигде не зарегистрирован — по крайней мере, в доступных нам файлах. И тем не менее, мы получили этот документ. Короче, займись этим делом. Жду тебя в отделе, — и он отключился.

Так я впервые узнал о Панкерте. И впервые столкнулся с проблемой Кабенга. В тот вечер я не знал ещё, что Кабенг изменит всю мою жизнь. И жизнь всего человечества.

Но я чувствовал, что, это, возможно, самое серьёзное задание в моей жизни.

Через месяц я знал это наверняка. Я вылетел на Кабенг с приказом: побывать на планете и вернуться. Любой ценой. Потому что ставка в игре, в которую мы оказались втянутыми помимо нашей воли, была слишком велика.

1 

Лучше бы я отдохнул.

Лучше бы я хорошенько отоспался за восемнадцать суток полёта на «Лонготоре». Или привёл бы в порядок свою переписку. Или прочитал бы, наконец, «Энаду» Гроссона. Или, в конце концов, просто провалял бы дурака. По крайней мере, я не чувствовал бы себя тогда полным идиотом, не умеющим как следует работать с информацией. Да и голова тогда работала бы гораздо лучше.

Но нет, весь полёт, все восемнадцать суток я занимался исключительно информационным поиском. Я спал урывками, от случая к случаю, я ел, не отключая аппаратуру, я даже забывал сделать зарядку и всё без толку. Смешно — я надеялся нащупать что-то, укрывшееся от пяти лучших инфоров Академии, изучавших проблему Кабенга в течении месяца перед моим отлётом. На пятнадцатые сутки полёта я изучил их итоговый отчёт. Мне стало бы смешно, если бы положение не было столь серьёзным. Они тоже не нашли ответа, но то, что я с трудом проделал за две недели, заняло у них не больше двух дней.

Но мне этого было мало. Я всё ещё на что-то надеялся, и не прекратил поиска даже после того, как покинул борт «Лонготора». Капитан оказался мастером своего дела, он сбросил мою капсулу неподалёку от маяка системы, всего в сутках полёта от Кабенга. И даже эти последние сутки я умудрился без остатка потратить на информационный поиск надеялся, что новая информация, поступившая с планеты, облегчит дело. Надежда, конечно, оказалась напрасной, ничего принципиально нового мне обнаружить не удалось. Никаких следов вмешательства извне. Ничего общего с тем, что происходило когда-то на Джильберте или Скорпионе. Ничего общего кроме одного, кроме того, что там тоже до самого последнего момента все отклонения от нормы казались незначительными и не принципиальным и, кроме того, что там точно так же, как сейчас на Кабенге, люди оказались в ситуации без выбора, когда все их дальнейшие действия полностью предопределялись ситуацией. И в итоге катастрофы, предсказать которые мы оказались не способны. И то, что в десятках других случаев та же предопределённость наших действий к катастрофе не приводила, почему-то не успокаивало.

Наверное потому, что я не мог простить себе Джильберту.

Я покинул её за шесть суток до катастрофы, и мой рапорт о результатах проверки поступил к руководству одновременно с сообщением о прекращении связи. Я ничего не сумел тогда обнаружить, но я же чувствовал, чувствовал, что дело нечисто, и я не должен был улетать. Никто, конечно, не сказал мне тогда этого, инструкции я не нарушил, но простить себе то, что я был рядом — и не сумел разглядеть опасность, не смог увидеть того, что потом, при расследовании буквально бросалось в глаза этого простить себе я не мог. Что поделаешь человек силён задним умом. Но на то он и дан нам, этот ум, чтобы пытаться увидеть дальше привычных ему образов, чтобы выделять в окружающем нас мире новые связи и закономерности. Зигмунд, инструктируя новичков, поступающих к нам в отдел, обычно показывает им записи Акренда, сделанные на К-118 в 413-м. Я был одним из немногих, кто сумел, как в своё время сумел это сделать сам Акренд, разглядеть, почувствовать присутствие полиморфов, и я всегда гордился этим. Гордился до самого провала на Джильберте.

После этого провала я пять с лишним лет не получал серьёзных заданий. Поделом, думал я, раз за разом переживая совершённые тогда ошибки. Но оказалось, что Зигмунд просто держал меня в резерве. Он, конечно, не сказал этого, но я всё понял, когда ознакомился с материалами по Кабенгу. Он держал меня в запасе, как организм держит клетки памяти иммунной системы. Когда-то я сталкивался с опасностью, подобной той, что угрожала сегодня Кабенгу, и, хотя и не сумел её тогда разглядеть, у меня всё же было больше шансов, чем у кого-либо другого.

Но успеха это не гарантировало.

В получасе полёта от базы, когда капсула вошла в посадочный канал, я ещё раз просмотрел вводную информацию по Кабенгу. Ту, которую усвоил бы рядовой наблюдатель Академии, отправленный на планету с рядовой миссией, хотя и в спешном порядке исключительно из-за внезапной болезни своего коллеги, который готовился к работе наблюдателя на Кабенге в течение одной-двух недель. Итак, Кабенг (Т842/16). Планета в системе Т842. Диаметр, масса, расстояние от звезды, период обращения Масса цифр, место которым — в мнемоблоках. Важен основной вывод: планета земного типа с вполне приемлемыми для человека условиями жизни на поверхности. Та-а-ак. Теперь история исследования, это уже поважнее, на этом можно сосредоточиться. Первое обследование — в рамках проекта «Спектр», помню, был в своё время такой проект, звездолётом третьего класса «Коралл-Д» в 513-м (период доступности 509–529 годы). Обнаружение жизни на пятой планете системы, обследование по программе «Био» в 516-м и 520-м. Итоговые доклады руководителей это я помню, это я читал, и не без интереса читал, надо сказать, потому что к тому моменту я уже знал, каков Кабенг сегодня, и поражался контрасту между современными условиями на планете и тем, что было прежде. А вот и доклад Координатора второй партии об обнаружении следов разумной деятельности на Каланде. Интересный доклад всего восемь страниц текста, но и по ним чувствуется нетривиальный подход. Попади этот доклад в Академию сегодня, и Зигмунд наверняка пригласил бы этого Координатора, Сайе Рихтера, работать в нашем отделе.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});