За все надо платить - Александра Маринина

– Потому что долг растет, он с каждой неделей становится все больше. Тебе не понять. Это не наш карман. Если бы долг с процентами нужно было отдавать лично тебе из нашего собственного семейного бюджета, ты бы рассуждал иначе. И потом, какое право мы с тобой имеем решать за Михаила, как ему поступать? Ведь это он финансирует весь проект, он полгода безропотно давал нам деньги на то, чтобы отделение могло функционировать, он оплатил работу человека, который ездил по всей Европе в поисках вдовы Лебедева, он, наконец, оплатил архив. А что мы с тобой для него сделали?

– Он получит всю прибыль от производства лакреола. Он же миллиардером станет.

– Вот именно, Сашенька, получит и станет. Будущее время, к тому же неопределенное. А мы с тобой от него уже получили все, что он нам обещал. Поэтому мы должны быть к нему терпимы. И если его что-то тревожит и он считает нужным обсудить это со мной, мы с тобой должны с этим считаться, даже если это нам неудобно.

Она старалась следить за своими словами, чтобы не дай бог не обидеть Александра, не провести ненароком разделительную полосу между «ты» и «я», между ним и собой. Этому соблазну часто поддаются во время ссор и просто тяжелых разговоров, не замечая, как полоса становится все шире и глубже, и если только что, ну вот пять минут назад ее можно было просто перешагнуть, то сейчас уже и противоположного берега не видно. Нет, Ольга, искушенная и в соблазнении мужчин, и в поддержании с ними хороших отношений, за шириной полосы следила тщательно, употребляя всюду, где только уместно, слова «мы с тобой». Мы с тобой. Мы муж и жена. И что бы ни случилось – мы вместе. В здоровье и болезни. В беде и в радости. В нищете и богатстве. Но главным образом, конечно, в богатстве. И в славе. Все остальное соблюдалось только для того, чтобы не сорвались с крючка эти две золотые рыбки. Хотя в глубине души Ольга Решина отлично понимала, что никакой страстной любви она к мужу не испытывает, как не испытывала ее и раньше. Но Бороданков был мужчиной, которого она сама себе выбрала, которого терпеливо ждала долгие годы, окучивая и пропалывая, поливая и удобряя, как грядку с экзотическими цветами. Она вложила в этого мужчину свою молодость, силы, душу. Она поставила цель и добилась ее. И обсуждать сейчас правильность постановки этой цели она вовсе не намерена. Александр Иннокентьевич Бороданков, доктор медицинских наук, профессор – ее личное, персональное завоевание. И теперь у нее есть новая цель – стать женой нобелевского лауреата Бороданкова. Поэтому она будет любить своего мужа, холить его и лелеять, оберегать от неприятностей и всячески помогать в работе, чтобы в конце концов добиться своей цели. И если для этого нужно совершить преступление – что ж, она готова. Она на все готова.

* * *

Оборин второй день валялся в постели, вставая только для того, чтобы поесть или сходить в туалет. Мозг работал как заведенный, но диссертация перестала интересовать Юрия. Он понял, что Ольга его обманула, и только слабость и дурнота мешали прорваться наружу клокотавшей в нем ярости.

Вчера, когда медсестра Юля случайно проговорилась, что муж Ольги – сам профессор Бороданков, Оборин испытал такое чувство, будто его облили ведром ледяной воды. Так бывало всегда, когда ему внезапно открывалась неприятная правда. Весь день он потратил на то, чтобы вспомнить все мельчайшие детали, касающиеся его отношений с Ольгой. Историю их знакомства. Ложь про ревнивого мужа, который знаком со всеми сотрудниками отделения и непременно узнает, если Ольга будет встречаться с Обориным. Почему нельзя было прямо сказать, что муж работает в том же отделении? Это выглядело бы куда более убедительным, чем сказки про знакомство с персоналом.

На этой мысли Оборин запнулся, потому что понял: в этом что-то есть. Сказать ему правду о муже было бы намного разумнее и проще. Муж действительно знаком со всеми в отделении и в любую минуту может узнать, что жена не находится на дежурстве, а убежала на свидание. Почему же Ольга пошла по более сложному пути? Найдя ответ на этот вопрос, он поймет и все остальное.

К обеду Оборину показалось, что ответ найден. Правда о работающем в отделении муже могла помешать только в одном случае: в случае, если Ольге непременно нужно было заполучить в отделение Юрия. Но зачем? Муж должен быть ревнивым, поэтому встречаться им возможности нет. Единственный вариант, который, кстати, придумал сам же Оборин, – это клиника, где работает Ольга. Но и этот вариант отпадает, если там каждый день находится ее муж. Значит, факт наличия мужа рядом надо скрыть. Но из этого неумолимо вытекает, что Оборин почему-то обязательно должен был появиться в отделении. И к решению, которое казалось ему самому остроумным и оригинальным, его подвели за ручку, как маленького ребенка – к витрине с игрушками.

Разгневанный обманом, он мыслил четко и последовательно. Первое время он чувствовал себя здесь прекрасно, потом Ольга сказала, что нужно скрыть это от доктора, иначе не будет оснований здесь находиться. И сразу же после этого Юрий стал чувствовать себя хуже. Ему что-то подмешивают в микстуру. Значит, микстуру он больше пить не будет, с этим понятно.

Потом появился Сережа, напичканный знаниями о шахматных партиях и делающий какие-то совершенно идиотские ошибки. Оборин стал вспоминать сыгранные с Сережей партии, но вместо этого почему-то все время вспоминал о Тамариной машине. Образ зеленых «Жигулей» настойчиво возникал перед глазами каждый раз, когда он припоминал, о чем шел разговор в тот момент, когда Сережа делал очередной дурацкий ход и одним махом проваливал вполне приличную партию, которую можно было бы достойно и не теряя лица свести вничью.

Весь вчерашний день Юрий Оборин провел в тяжких раздумьях о том, кому же понадобилось и зачем устраивать этот грандиозный обман. Он понимал, что влип в какую-то темную историю и связано это с внезапным появлением и исчезновением Тамары Коченовой. Чего ж там Томка намудрила такого? Видно, что-то серьезное.

После одиннадцати снова пришел Сережа, неся шахматную доску. Юрий чувствовал себя не хуже, чем вчера, микстуру, которую приносили в обед и в ужин, выливал в раковину, но предусмотрительно сказался нездоровым и даже извинился за то, что будет играть, лежа в постели.

Он решил поставить эксперимент, чтобы проверить собственные догадки, которые казались ему самому вполне логичными, но столь же невероятными. «Я заставлю его сделать ошибку точно на двадцать пятом ходу. Не раньше и не позже, именно на двадцать пятом. Если мне это удастся, значит, моя догадка верна», – сказал сам себе Оборин.

Сегодня он играл белыми и строил партию таким образом, чтобы к двадцать пятому ходу позиции черных оказались заметно сильнее. Поддавки устроил, иными словами. И с легкостью дал себя втянуть в затеянный Сережей разговор о странностях любви и непредсказуемости женщин, стараясь при этом не забывать считать ходы, поскольку играли они по-любительски, без часов и без записи.

– Расскажи мне о своей невесте, – попросил Оборин.

– Неужели вам интересно? – удивился Сережа.

– А почему нет? Ты же все время расспрашиваешь меня о моих женщинах, значит, тебе интересно. Вот и мне тоже.

– Ну что вы, Юрий Анатольевич, сравниваете, – рассмеялся юноша. – Я вас расспрашиваю, как подмастерье расспрашивает мэтра. Впитываю ваш опыт, учусь у вас. А вам что толку от моей Аленки?

– Толку никакого, тут ты прав, – согласился Юрий, отметив про себя, что Сережа сделал семнадцатый ход. – А тебе может оказаться полезным. Помнишь старый анекдот о том, как муж пришел в милицию подавать заявление об исчезновении жены? Милиционер его просит перечислить приметы, и муж говорит, мол, маленького роста, ноги кривые, волосы реденькие, глаза косят, зубы железные наполовину, голос визгливый. Перечислял, перечислял, а потом махнул рукой и говорит: «Да ну ее, гражданин начальник, не ищите вы эту дуру, черт с ней».

Сережа хохотал так заразительно, что Оборин на какое-то время даже усомнился, а прав ли он, подозревая мальчишку в участии в заговоре. Только люди с чистой совестью умеют хохотать так весело и самозабвенно. Впрочем, эксперимент на то и задуман, чтобы это проверить.

До двадцать второго хода Оборин терпеливо слушал, какая чудесная Аленка, какая добрая, умная и красивая. У него оставалось три хода для того, чтобы реализовать свою задумку. На двадцать третьем ходу он «неосторожно» открыл своего ферзя, и Сережа, конечно же, немедленно кинулся атаковать. Двадцать четвертым ходом Оборин пожертвовал коня, после чего преимущество черных на доске стало очевидным даже младенцу. И наконец на двадцать пятом ходу он «открыл» своего короля, создав по меньшей мере две возможности для Сережи объявить шах. Это был решающий момент, к которому Оборин тщательно подготовился: шах белому королю можно было объявить, сделав ход либо слоном, либо ферзем. Оба решения были ошибочными, а оба таких соблазнительных хода вели к катастрофическим последствиям для черных, ибо две эти фигуры были краеугольными камнями обороны, выстроенной для защиты черного короля, и перемещение их по доске далеко вперед создавало такую брешь в обороне черных, сквозь которую мог пролезть даже живой слон, а не то что шахматный. В принципе такой исход можно было легко предвидеть, если просчитать ситуацию хотя бы на три-четыре хода, что было бы под силу даже не очень умелому новичку. И вот, сделав свой двадцать пятый ход, Юрий Оборин зевнул и заявил: