Твой пока дышу (СИ) - Семакова Татьяна

– Да ну какие задумки, Паш… – шелестит тихонько, – я ж домашняя девочка… твоя…

– Ты меня услышала? – вторю строго.

– Услышала, любимый… – воркует, зацеловывая мою грудь. – Услышала, честно, больше ни-ни…

Врёт? Да сто процентов. Но до чего ж ласкучая, ведьма… дурная моя голова. Люблю её до безумия!

– Отлично, – резко выталкиваю на остатках мужественности. – Маленькая моя, иди ко мне… – шепчу послушным домашним котиком, развязывая пояс её халата и обнажая плечико. – Красивая какая ты у меня, сам себе завидую.

– А я – себе… – жеманничает, забираясь на меня.

Думал, пойдёт жара. Но она упёрлась руками мне в грудь и просто улыбается.

– Чего? – хмыкаю, запуская лапы под халат и поглаживая её ягодицы.

– Я такая счастливая, Паш… – шепчет смущённо, опуская взгляд. – Не думала, что когда-нибудь буду… не верю, что наяву всё происходит… и квартира та… ты… фух! – так шумно выдыхает, что сдувает, на хрен, все мысли, кроме одной: она на мне верхом. – Ты только говоришь, что не знаешь, что в моей голове. А сам все желания угадываешь. Нет, не угадываешь даже… воплощаешь. Реализуешь. Самые потайные, Паш. Самые важные. Самые-самые… Ты – самый-самый.

Знаете, как кошечки от удовольствия мнут лапками объект обожания? Вот она со мной то же самое делает, наговаривая свои самые сокровенные мысли. В муку меня перемалывает этой чувственной откровенностью. Невинностью своей, хотя, казалось бы, откуда ей взяться с таким-то количеством мужиков в прошлом?

Но я плыву. Плыву, чёрт меня дери, в этом потоке беспорочности. Задерживаю дыхание и ныряю с головой в незапятнанное чувство, в первородную эмоцию, не испытывая при этом ни малейшего дискомфорта, как будто за плечами баллон с кислородом. Она – мой кислород.

– Я попросила Славу, чтобы Леру не тащили соучастницей, – жёстко выдёргивает меня из течения сладкого забвения. Вот же коварная какая! Так и вижу чёртову кожаную плётку в её руке. – Не думаю, что она желала тебе смерти. Или мне… Прямые доказательства её связи с Глебом можем предоставить только мы, в деле она фигурирует постольку-поскольку, так что… Ты был с ней так жесток, что это меньшее, что мы можем сделать.

– Я?! – неслабо так ахреневаю, округляя глаза.

– Ты, – режет хмуро и с силой упирается ладонями в грудь, оказывая несоизмеримое её хрупкому телу давление на рёбра. – Ты, ты, ты и ещё раз ты! – снова и снова, с нажимом, с напором и, мать вашу, со слезами на глазах. – Мне Эмир кое-что рассказал. То, что ты в подъезде ему выдал, когда она приходила, – губы дрожат, но она собирается, прикрывая глаза и медленно втягивая носом воздух. – Одно это жестоко по отношению к молодой женщине. Но я всё думала: почему она? Столько времени, одна, постоянная… а потом дошло. Знаешь, Панфилов отличный сыщик. Он умён и проницателен и на моей памяти совершил лишь одну ошибку, да и ту под влиянием чувств. Два с лишним года назад, Паш. Припоминаешь?

Нервно веду кадыком, пытаясь проглотить кактус, который она непринуждённо затолкала мне в глотку одним лишь вопросом.

– Да, – хриплю и отвожу взгляд, не выдерживая её разочарованного.

– Это мелко, Паш. И подло.

– Это неосознанно, – огрызаюсь, встречаясь с ней взглядом. – И так было удобно, – дебильная отмазка, но другой не имею.

– Признайся или я перестану тебя уважать.

Для начала, блядь, мне надо признаться самому себе. В самом низком и самом скотском поступке в своей жизни. В том, что прекрасно видел, как Лерка нравится Панфилову. В том, что трахал её годами, без удовольствия, но регулярно, просто чтобы не трахал он. Просто чтобы он чувствовал то же, что чувствовал я. Боль и отчаяние.

– Я не оправдываю её действия, – говорит уже мягче, – она действительно долбанутая, связь с Глебом в очередной раз это доказала, но ей не психолог нужен. И даже не психиатр. Ей, как и всем, нужна лишь любовь. Забота, тепло и крепкое плечо. Опора, поддержка, уверенность в завтрашнем дне…

– Понял. И был неправ, признаю, – выдыхаю, скидывая последний груз с души.

– Вот и славно… – вновь перевоплощается в ласковую кошечку, вынося мне мозги резкой сменой настроения.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Навела порядок в моей черепушке, подмела метлой своей всех – теперь уже дохлых – тараканов, успокоилась и прилегла сверху, копошась и пристраиваясь поудобнее.

– Но извиняться перед ней не буду, – добавляю строго.

– Перед ней и не надо, много чести, – презрительно фыркает, целует в грудь, прикрывая глаза и размеренно посапывая. Намеренно размеренно.

Хотел было посмаковать маленькую победу, пообсасывать со всех сторон, пока не догнал реальный смысл сказанной ей фразы.

Блядь.

На следующий день поехал к Панфилову с извинениями. С искренним раскаянием через всю рожу и бутылкой отменного коньяка.

– Дятел, – беззлобно выплюнул мне в лицо многоуважаемый Ростислав Александрович.

– Дятел, – подтвердил очевидное, получил приглашение пройти и то, чего совершенно не ожидал – верного друга, ещё не раз протянувшего руку помощи.

Как ей удалось собрать такую разношёрстную компашку и сделать из нас семью – ума не приложу. Каждого из нас, каждого по-своему долбанутого, с такими разными взглядами на жизнь, с разными характерами и разными судьбами. И не просто собрать. Сплотить, вплести друг в друга, прочно связать незримыми нитями.

Сделать. Счастливыми.

Матерь Психов.

Самая добрая, самая ласковая, самая нежная, самая заботливая, самая чуткая. С огромным любящим сердцем.

Жизнь моя. Душа моя. Мой мир. Моё всё.

ЭПИЛОГ

Кажется, будто никто даже не дышит. Будто останавливаются сердца. Будто вместе с ними замирает мир.

© Надежда Куманова

– Кнопка, мы ушли, – слышу ласковый голос мамы совсем рядом и отрываюсь от своих художеств. – Нет настроения? – кивает на довольно унылое изображение одинокого маяка на скалистом берегу, под которым раскинулось бескрайнее бурлящее море, выполненное простым карандашом. Я лишь пожимаю плечами. Настроение? Что это вообще такое? – Хочешь, останемся? Или поедем куда-нибудь все вместе?

Присаживается на край дивана и гладит меня по голове как маленькую девочку.

– Ма, это просто рисунок, – закатываю глаза и отбрасываю альбом в сторону, подрываясь с дивана и всем своим видом излучая радиоактивное счастье. – А у вас традиция. Чья очередь?

– Моя, – на её лице появляется такая блуждающая ухмылочка, что перед глазами неминуемо рисуется сцена интимной близости с участием родителей, подталкивая недавно съеденное яблоко обратно к горлу. Чёртова фантазия, наградил же Господь!

– Весело вам провести время, – вымучиваю любезность через силу.

– Если решите разгромить квартиру, громите свою, – в гостиной появляется папа и разнузданной походкой подкатывает к маме, обнимая со спины и целуя в голову. Её руки тотчас опускаются на его, ухмылка сменяется мягкой улыбкой, а глаза прикрываются.

Вздыхаю.

Как бы отвратительно не было осознавать, что родители до сих пор занимаются сексом, их отношения для меня – эталон. Почти двадцать лет брака, а они всё так же нежно любят друг друга. И дважды в месяц стабильно ходят на свидания. Одно устраивает папа, одно – мама. И я бы хотела не знать, что во втором случае это ролевуха, но, увы, образ матери в костюме развратной горничной, который она примеряла накануне, намертво осел в моей памяти, оставив глубокую психологическую травму на всю жизнь. И это я молчу про те штаны на заклёпках, что она подарила ему на день отца три года назад. И про те другие, на подтяжках, в комплекте с ярко-оранжевой каской. Короче, зря я к ним в гардеробную полезла, никак теперь не развидеть.

– Ну всё, идите, пока я представлять не начала, чем вы там будете заниматься… – ворчу и морщу нос.

– Ой, да просто закажем еду в номер… – игриво фыркает мама и выскальзывает из папиных рук, пока он подвис, оценивая перспективы, и ослабил хватку. – Папа закажет! – ремарка из коридора.