Краткая история Латинской Америки - Джон Чарльз Частин

себе. Тем не менее кризис миновал, и регион, казалось, перевернул эту страницу.

Еще одну заявку на успех неолиберализм сделал, обуздав гиперинфляцию, от которой Бразилия и Аргентина страдали десятилетиями, причем довольно эффектно. В 1990‐е среди американских инвесторов Латинская Америка была провозглашена прекрасным развивающимся рынком, предлагающим огромные инвестиционные возможности. Неолиберальная политика поощряла иностранный капитал, и он прибыл – миллиарды долларов. Американские франшизы быстрого питания возникли во всех крупных городах от Чили до Мексики. Заключение в 1994 году Североамериканского соглашения о свободной торговле (НАФТА) – стержня мексиканского неолиберализма 1990‐х годов – показалось людям по обе стороны границы добрым знаком. Год спустя Бразилия, Аргентина, Парагвай и Уругвай открыли собственную зону свободной торговли под названием МЕРКОСУР. Свободная торговля 1990‐х позволила среднему классу от Мехико до Сантьяго получить доступ в интернет, настроиться через спутник на американское или европейское телевидение и стать заядлыми потребителями в транснациональной экономике. Неолиберальное снижение пошлин привело к снижению цен и увеличению ассортимента импортируемых товаров – от автомобилей до видеомагнитофонов и сотовых телефонов.

Неолибералы привлекли в Латинскую Америку и новые транснациональные корпорации, но это решение было очень неоднозначным. Одним из самых распространенных транснациональных предприятий была и остается макиладора[77] – сборочный цех или конвейер, использующий дешевую рабочую силу, чаще всего женскую, для сборки чего-либо из импортных деталей. Низкие таможенные пошлины делают производство на макиладорах очень выгодным: например, мексиканское предприятие неподалеку от границы с США может получать детали из Азии, собирать их и отправлять готовую продукцию на продажу в Штаты. Однако работники макиладор для владельцев никогда ничего не значили. Забеременевших женщин, как правило, быстро увольняли. Низкая стоимость рабочей силы была основной причиной распространения макиладор в Латинской Америке, где неолиберальные правительства старались удерживать заработную плату на низком уровне, даже несмотря на отмену субсидий на питание и транспорт.

Чили как образец неолиберализма выделялась на общем фоне, словно девушка с обложки. Экономические реформы в стране начались еще в годы диктатуры под руководством экономистов из Чикагского университета – чилийцы прозвали их «Чикаго-бойз». В 1990-е Чили могла похвастаться низкой инфляцией, хорошим кредитным рейтингом, устойчивым ростом производства и диверсифицированным экспортом примерно в равной степени в страны Европы, Азии и Америки. Расширение чилийской экономики было настолько устойчивым и энергичным, что в той или иной степени выгоду получили действительно все, хотя, конечно, как и везде, больше всего бонусов досталось среднему классу. Распределение богатства в Чили меж тем оставалось и остается одним из самых неравномерных в Латинской Америке – где то же распределение уже одно из самых неравномерных в мире. Другими словами, лучший сценарий неолиберализма по-прежнему обещал меньше всего самым нуждающимся.

Говоря короче, потребители – в основном представители среднего класса – действительно выиграли от неолиберальной экономической политики. «Покупки со всего мира» без торговых барьеров стали новой привилегией для тех, у кого хватало на это денег. После холодной войны средний класс Латинской Америки жил лучше и стал заметно многочисленнее благодаря участию в экономической глобализации. Но большинство латиноамериканцев к среднему классу не относится и сейчас. Сложно, конечно, определить и измерить социальный класс, но в общих чертах можно сказать, что сегодня средний класс составляют около трети латиноамериканцев – самая большая доля за всю историю региона. Тем не менее другая треть бедна по любым меркам, а треть полна надежд и планов, но все еще очень далека от безопасной жизни среднего класса, включающей работу с достойной оплатой, медицинское обслуживание, образование для детей и, возможно, все-таки машину. Если измерять в долларах, то по статистике 2014 года экономика США генерирует более 54 000 долларов на человека, тогда как экономики Бразилии, Мексики и Аргентины составляют лишь около 12 500, экономика Колумбии – не более 8 000, а экономики Боливии и Гондураса – меньше 3 500.

Бедные латиноамериканцы выиграли от неолиберального поворота гораздо меньше, чем средний класс. Будучи мелкими потребителями, они не могли покупать товары со всего мира. Большая часть заработной платы многочисленных бедняков Латинской Америки день за днем и месяц за месяцем уходила на самое необходимое – рис и проезд на автобусе. И даже эти расходы росли. На то, что у них оставалось, бедняки покупали дешевую одежду на распродажах и в секонд-хендах, туалетные принадлежности, разложенные на краю тротуара, пластиковое ведро на этой неделе и дешевые цифровые часы в следующем месяце. Для них глобализация чаще всего означала потерю рабочих мест из-за остановки заводов по всему региону, опустошенному иностранной конкуренцией, которой когда-то не допускали националисты. Миллионы столкнулись с долгосрочной безработицей или неполной занятостью в так называемом неформальном секторе услуг. Они продавали жвачку на автобусных остановках, мыли лобовые стекла на перекрестках и собирали вторсырье в шаткие тележки.

Тем временем неолиберальные реформы сократили государственные расходы, что позволило хотя бы отчасти сбалансировать национальные бюджеты и начать сокращать долг, хотя и ценой горьких социальных издержек. Субсидии, защищенные отрасли, государственные корпорации и крупная бюрократия, созданные националистами в Латинской Америке, были неэффективными в дальнейшей перспективе. Но при этом они обеспечивали жизнь миллионов людей, которых неолибералы оставили безработными. Аналогичным образом государственные службы теряли деньги отчасти потому, что обеспечивали электричество и водопровод в том числе бедным слоям населения. Другой пример: приватизированные телефонные компании улучшили качество связи для тех, кто мог позволить себе телефон, но вот как раз позволить себе телефон стало труднее.

Во многом влияние неолиберальных реформ напоминало влияние либеральных реформ 1870–1930 годов. Латинская Америка стала более современной в технологическом смысле, в ее экономику вошли иностранный капитал и иностранная продукция. Жизнь обеспеченных людей улучшилась, но бедное большинство осталось не у дел. В Латинской Америке после холодной войны капиталистическая экспансия была основана на добывающих отраслях, прежде всего на разработке полезных ископаемых, на экспорте сырья и сельскохозяйственной продукции – все в точности как в 1870–1930-х. Это не было планом, скорее, таков был самый быстрый и простой ответ на запросы глобального рынка, в котором новым великим игроком стал Китай. Бурный промышленный рост Китая, строительный бум и пробуждение потребителей потребовали огромного количества сырья и продукции сельского хозяйства, особенно после 2000 года. Экспорт товаров и сырья, конечно, принес Латинской Америке значительные богатства, но лишь небольшая часть этих богатств досталась шахтерам и рабочим с плантаций. Более того, добывающие экономики, как известно, неспособны диверсифицировать, индустриализировать или развиваться.

К 2000 году латиноамериканцы вспомнили, за что любили националистических лидеров, таких как Карденас, Варгас и Перон: те прежде всего отстаивали идею, что бедные люди не должны оставаться за бортом. Румянец спал