Пришелец - Александр Волков

Отвар был горек на вкус, но, несмотря на это, действовал удивительно бодряще, как бы вытесняя остатки темной сонной одури из самых дальних, почти омертвевших за ночь клеток тела. Шечтли стали готовить его в первое же утро похода, а когда падре поинтересовался источником горьковатого, разливающегося над биваком дурмана, церемонно поставили перед ним толстогубую глиняную плошку, окаймленную зубчатым орнаментом, и на треть наполнили ее дымящейся бурой жидкостью. Норман попытался было остановить падре от принятия этого утреннего угощения, напомнив ему о возможном двоедушии и коварстве проводников, но тот сделал успокоительный жест, бросил в плошку несколько мелких желтых кристаллов, помешал жидкость деревянной лопаточкой, подул на нее и стал пить редкими осторожными глотками. Осушив плошку до дна, падре поставил перед собой кофр, разложил на его твердой крышке дорожный блокнот, очинил свежее перо и, откупорив висящий на шее пузырек с чернилами, приготовился записывать свои ощущения. Он сел, скрестив под сутаной ноги, положил вытянутые руки на широко расставленные колени и, дабы ничто не отвлекало его, наполовину прикрыл глаза морщинистыми веками.

— Как вы себя чувствуете, святой отец? — осторожно спросил Норман по прошествии примерно четверти часа.

— Великолепно, сын мой! — пошевелил губами падре. — Чувство такое, будто в мои старческие жилы вливают экстракт вечной молодости, а мозг, опоенный ядовитыми ночными испарениями, омывает кристальная утренняя роса…

Сказав это, падре нащупал на груди пузырек, обмакнул в чернила кончик птичьего пера и, склонившись над крышкой кофра, стал покрывать желтоватую страницу блокнота стремительными угловатыми строчками. Он записал о напитке все, начиная от внешнего вида кустов, на которых гроздьями росли бледно-зеленые, чуть маслянистые на ощупь зерна, и заканчивая невнятным заклинанием «ка-хэ», неизбежно произносимым шечтлями при постукивании по донышку ковшика.

— Знаете, на кого вы сейчас похожи, Норман? — сказал однажды утром падре, глядя, как тот бессознательно бормочет «ка-хэ», постукивая по донышку закопченного ковшика тяжелой рукояткой кинжала.

— На кого? — спросил Норман, не поворачивая головы.

— На большую умную рыжую обезьяну! — расхохотался падре. — Видно, шечтли не зря считают, что эти смышленые, ловкие, обросшие шерстью бездельники нарочно прикидываются такими идиотами, чтобы люди не заставили их работать!

— Мне плевать, на кого я похож, — проворчал Норман, с наслаждением втягивая ноздрями легкий млечный дымок над пенной шапкой, — но мне кажется, что я научился готовить это чудодейственное питье не хуже, чем наши исчезнувшие попутчики!

— О да, — вздохнул падре, принимая из его рук глиняную плошку, — но все же как мало мы знаем об истинной природе видимых явлений и о том, что связывает их между собой!

— И при этом, вместо того чтобы честно признаться самим себе в собственном невежестве, сочиняем всякие нелепые басни и сами уверяем себя в их истинности! — рассмеялся Норман. — Так что давайте лучше выпьем этого «ка-хэ» и двинемся дальше, полагаясь больше на собственные силы, нежели на неисповедимую волю Божественного провидения!

А через два дня пути отряд спустился в узкую извилистую пойму реки, и лошади наелись разлапистых мохнатых листьев какого-то болотного тростника, украшавшего долину огненными зонтами мелколепестковых глянцевых соцветий. Когда рыбы сожрали вторую лошадь и мутная поверхность реки вновь разгладилась, лениво увлекая в плоские блуждающие воронки зыбкое отражение послеполуденного солнца, Норман заметил в небе парящих стервятников. Он приказал гардарам вырубить в лесу пару крепких кольев и столкнуть в реку два оставшихся лошадиных трупа, а сам расстелил на песке желтый шелковый платок с нанесенными на нем очертаниями береговой линии и наиболее приметными местами уже преодоленной суши. Достав из нагрудного мешочка продолговатый древесный уголек, Норман чуть заострил его о подошву сапога и, еще раз окинув взглядом речную излучину, уверенной рукой нанес на скользкий шелк волнистую бархатную черту. Затем он вынул из того же мешочка заостренную палочку, сгреб ладонью сухой песок и, добравшись до влажного слоя, стал по памяти выстраивать длинный столбик одно- и двухзначных чисел. По его расчетам выходило, что за все время пути они не могли удалиться от стоянки шечтлей далее чем на двести — двести десять морских миль, и потому потеря лошадей могла считаться хоть и невосполнимой, но не гибельной для отряда утратой. Надо было возвращаться, но путь через лес представлялся Норману не самым безопасным, и потому он задумчиво смотрел на реку, несущую к Океану свои мутные, населенные таинственными существами воды.

Думать подолгу Норман не любил, опасаясь, как бы размышления не ослабили его действенной энергичной натуры. Тем более что выход из создавшегося положения представлялся очевидным: свалить с десяток подходящих стволов, связать их лианами, столкнуть плот в реку, погрузиться на него и сплавиться вниз по течению до самого Океана. Того, что удалось собрать и увидеть за время похода, было вполне достаточно, чтобы считать путешествие далеко не бесплодным. Коллекция падре: все его планшеты, картоны, коробочки и мешочки — занимала два больших саквояжа. Один был кожаный, корабельный, а второй сплели из тонких легких прутьев женщины шечтлей, жившие отдельно от мужчин в круглых плетеных хижинах, прикрытых коническими крышами из широких плотных листьев дерева ба-ну, продолговатые плоды которого по вкусу напоминали сладкую, перепревшую в горшке репу. Хижины женщин стояли на сваях посреди тихого озерка и сообщались между собой узкими мостками из грубо обтесанных жердей. Такие же мостки, огражденные туго натянутыми лианами, вели к берегу, но, когда один из гардаров как-то ночью попытался подобраться по ним к ближайшей хижине, одна из лиан со звоном лопнула, и не в меру любознательный гость с криком упал в темную воду между круглыми плавучими листьями гигантской местной кувшинки, или Victoria Regia — по определению падре. Гардару почти удалось вскарабкаться на лист, выдерживавший человека, но в последний миг над водой показались маленькие бугорки глаз и ноздрей, бесшумно распахнулась огромная пасть, и человек буквально провалился в нее, хрипя от ужаса и хватаясь за воздух растопыренными пальцами.

Все это было так отчетливо видно в глубине круглой чаши, наполненной темной неподвижной водой, что Норман почувствовал, как у него вспотел лоб и похолодели виски, и увидел, как у Эрниха задрожали пальцы, сжимавшие края магического сосуда. С того утра, когда над грудой раскаленных углей встала во весь рост черная неуязвимая фигура бывшего телохранителя, Норман старался держаться поближе к Эрниху, внимательно наблюдая за каждым его движением и замечая порой, как над золотоволосой головой юноши на миг возникает и тут же исчезает в воздухе призрачный серебристый нимб. Так было, когда шаман вновь завладел черепом и направил тяжелую каменную поступь Гусы в сторону безоружного Бэрга. Видя приближение страшного врага, Бэрг отпустил Тингу и стал плавными скользящими шагами отступать к воде, бросая в Гусу горсти песка и увлекая его за собой. И пока все как зачарованные смотрели на них, ожидая быстрого конца заведомо безнадежного поединка, Эрних вдруг очутился между противниками и, повернувшись лицом к Гусе, выставил перед собой длинные узкие ладони. Над его головой мгновенно, как блик на гребне волны, мелькнул и погас нимб, а обнаженный, обугленный, растерявший последние истлевшие клочья савана мертвец замер и неуклюже затоптался на месте, перемешивая ступнями песок и постепенно погружаясь в него. На бледном высоком лбу Эрниха темной рогатиной проступила питающая мозг жила, его выставленные вперед ладони словно окаменели, со страшной силой упираясь в невидимую преграду, и как ни бесился шаман, как ни скреб крашеными ногтями зубчатые швы голого черепа — все его усилия пропадали втуне: Гуса продолжал мелкими неуклонными толчками погружаться в глубь зыбкого, озаренного восходящим солнцем песка. При этом было видно, что силы постепенно оставляют Эрниха: его пальцы начали заметно подрагивать, щеки ввалились, лицо побледнело и покрылось испариной, а на дне глубоко запавших глаз засветились тусклые голубоватые огоньки.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});